Александра Анненская - Волчонок
– Радуйся, Илюша, твой барин письмо прислал, завтра сам будет!
Илюша и не подумал радоваться при этом известии. Барин приедет! Значит, ему опять распрощаться и, может быть, навсегда, с уроками Антоши. Грустно понурил мальчик голову.
– Да чего же это ты нос-то повесил? – обратился к нему Архип. – Тебе ли не житье у барина? Кажется, должен бы денно и нощно молить Бога за такого благодетеля, а ты – на, три месяца его не видал, а не рад, что он приедет!.. Чудной ты, право, как на тебя посмотреть!
Илюша и сам понимал, что Петр Степанович сделал ему большое добро, приютив его к себе, что за это добро он должен быть ему благодарным, должен любить его… Он и в самом деле любил его, но все-таки радоваться его приезду никак не мог, никак не мог не считать этот приезд помехой, неприятностью для себя.
На другой день, только что Илюша, по приказанию Архипа, тщательно убрал комнаты и вскипятил самовар, как раздался звонок, и в переднюю вошел Петр Степанович с небольшим дорожным чемоданом в руках и в сопровождении очень молодого человека, до того разительно на него похожего, что их сразу можно было признать за братьев.
Петр Степанович ласково поздоровался с Илюшей и затем, подведя его к своему спутнику, сказал шутливым тоном:
– Вот, Сергей, рекомендую тебе – мой сожитель и единственный слуга Илья Павлович, по прозванию «Волчонок».
Сергей Степанович с комической важностью раскланялся перед Илюшей, и затем оба брата уселись пить чай, весело разговаривая и не обращая больше внимания на своего маленького слугу.
Глава VIII
Сергей Степанович поселился у брата. Это был еще очень молодой человек, только что окончивший курс в гимназии и приехавший в Петербург, чтобы окончить свое образование в университете. Как по наружности он был похож на брата, так по характеру представлял резкую противоположность с ним. Насколько Петр Степанович был спокоен, молчалив, поглощен своими учеными трудами, настолько Сергей Степанович был, напротив, весел, подвижен, суетлив. С приездом его, жизнь в маленьких комнатках пошла совсем иначе. Молчание, постоянно царившее там, было нарушено. Рано утром громкое пение будило Петра Степановича и Илюшу; затем начинался смех, бесконечная болтовня, умолкавшая только на те часы, которые Сергей Степанович проводил в университете, а это случалось далеко не каждый день, так как веселый юноша находил, что профессора университета «тянут ужасно скучную канитель», что слушать все их лекции «невозможная тоска». Ему было гораздо приятнее просто гулять по улицам или, сидя дома, просматривать какую-нибудь книжку журнала и приставать к Илюше, серьезный, несколько сумрачный вид которого казался ему крайне забавным.
Илюше новый барин с первого взгляда не понравился. Перемена, внесенная им в их тихую жизнь, была не по нутру мальчику. Петр Степанович отталкивал его своей сдержанностью и наружной холодностью; но с этим болтливым, веселым барином, вечно готовым подсмеяться и выкинуть какую-нибудь штуку, он еще меньше мог сойтись. От него он еще старательнее прятал свои книги и тетради и уж ему-то ни за что бы не решился заикнуться о своих занятиях. А между тем продолжать эти занятия тайком было при Сергее Степановиче гораздо труднее, чем без него. Когда он был дома, – а у него не было строгого распределения времени, – он беспрестанно или выходил под каким-нибудь предлогом к Илюше в кухню, или подзывал его к себе. Мальчик попробовал спасаться в дворницкую, но это оказалось неудачным: Архип находил, что порядочный лакей не смеет уходить из барской квартиры и читал ему длинные наставления о том, какой он неблагодарный, не чувствует делаемых ему благодеяний, не старается заплатить за них услужливостью и усердием. Слушать эти наставления было еще неприятнее, чем выносить шутки и насмешки Сергея Степановича, и Илюша, скрепя сердце и тщательно запрятав книжку за пазуху, возвращался домой.
Между тем, раз проснувшаяся любознательность не давала мальчику покоя. Он решился как-то обратиться с одним из волновавших его вопросов к Сергею Степановичу.
– Барин, – спросил он у него, растапливая печку, – а отчего это дым тянет в трубу?
Сергей принял торжественный, важный вид.
– Это, друг мой, – проговорил он: – есть стремление вещества парить горе… Понял?
– Ничего не понял, – с печальным недоумением отвечал Илюша.
– Ну, и не надо! – рассмеялся Сергей: знай себе клади побольше растопок, чтобы дрова скорей разгорались, а исследовать законы природы, узнавать причины вещей – не твоего ума дело.
Илюша вздохнул и замолчал.
«От него толка не добьешься!» – подумалось ему, и еще сильнее захотелось ему повидать Антошу, который никогда над ним не смеялся, который или отвечал на его вопросы ясным, удобопонятным объяснением, или говорил ему:
– Этого я сам не знаю. Вот получу деньги, поищу такую книжку, где об этом написано, тогда и тебе расскажу.
Долго боролся мальчик со своим желанием побывать у Антоши, но, наконец, не выдержал. Случилось как-то, что Петр Степанович тотчас после обеда ушел куда-то вместе с братом на весь вечер. Илюша воспользовался этим и, как только они вышли за ворота, он схватил фуражку, кое-как набросил на себя свое пальтишко и пустился со всех ног бежать к своему учителю. Путь предстоял ему неблизкий, но это не смущало его: он часть дороги сделал бегом и явился в квартиру Антоши усталый, запыхавшийся, но сияющий радостью. Часа три-четыре прошло незаметно в занятиях, и на обратном пути Илюше пришлось опять-таки сильно спешить. Он пришел за несколько минут до своих господ, и никто не узнал об его отлучке. Это ободрило мальчика, и он стал повторять свои путешествия к учителю. Сначала он уходил только тогда, когда господ не было дома; но так как это случалось не часто, то он вздумал устроиться иначе. Наскоро пообедав и даже не убрав посуды, он тотчас же уходил и возвращался домой часу в одиннадцатом. Петр Степанович, вероятно, не обратил бы внимания на эти отлучки, но Сергей Степанович очень скоро заметил их.
– Что это такое? Уже десять часов, а самовар не поставлен и Илюшки нет дома! – ворчал он.
– Однако хорош у тебя слуга, – говорил он брату: – убегает без спросу Бог весть куда и делать ничего не хочет! Посуда после обеда не вымыта, калоши свои я ему давеча велел вычистить, а они и до сих пор в грязи стоят.
– Ну, ведь он еще ребенок, – защищал Илюшу Петр Степанович: – верно заигрался с товарищами да и забыл.
– Ребенок, – возражал Сергей Степанович: – в его годы все дети или учатся, или работают, а он у тебя только привыкает бездельничать. Хоть бы допросил у него, где он бывает, с кем знается!
Петр Степанович находил, что брат отчасти прав, и в один вечер, когда Илюша вернулся особенно поздно, решился подвергнуть его допросу.
Илюша опустил голову и молчал. Что он мог сказать? Неужели признаться, когда глаза хозяина смотрят на него так холодно, сурово, а из-за спины его глядит насмешливо лицо Сергея Степановича?
– Что же ты молчишь? Отвечай же! – еще строже приказал Петр Степанович.
– Признавайтесь, признавайтесь, молодой преступник, – шутил Сергей Степанович: – что вы, в трактире с приятелями чаек попивали? Или водочку тянули? или какие-нибудь разбои чинили?
– Отчего же ты не хочешь говорить, Илья? – настаивал Петр Степанович. – Ты, может быть, был у своей тетки? Или запутался с товарищами? Так и скажи. Ну, что же ты? Играл с детьми?
– Нет, – с усилием проговорил Илюша, еще ниже наклоняя голову.
– Так что же ты делал? Верно, что-нибудь очень дурное, если боишься сказать?
Молчание.
– Послушай, Илья, – заговорил Петр Степанович строго: – когда я взял тебя из мастерской и оставил у себя, я думал сделать тебе добро; но теперь вижу, что ошибся и что из тебя может выйти просто негодяй. Мне нет времени смотреть за тобой. Если ты не можешь исполнять добросовестно ту небольшую работу, которая тебе у нас дается, и оставить знакомства, в которых тебе самому стыдно признаться, я должен буду расстаться с тобой и поместить тебя куда-нибудь, где будут смотреть за тобой построже. Ты понимаешь, что это не простая угроза, что я говорю совершенно серьезно.
Илюша понимал это очень хорошо, и тяжело ему было на душе. Значит, надо отказаться от уроков Антоши, от тех занятий, которые так нравились ему, и думать о том, как бы получше вычистить сапоги господ, да вовремя подать им самовар… Да, это необходимо! Иначе Петр Степанович отдаст его какому-нибудь строгому мастеру, и опять придется ему переносить и побои, и брань, и непосильную работу… А что, если во всем сознаться барину? Если рассказать ему, как и с кем проводил он вечера? Может быть, он и не найдет, что это дурно; может быть, он позволит ему учиться? Ведь сам же он целые дни проводит за книгами, все учится, читает?..
– Да он, ведь, барин, ему можно, – рассуждал Илюша: – а мне нельзя… А все-таки попробую…
И с этой решимостью «попробовать» заснул он в эту ночь и проснулся на следующее утро. Если бы Петр Степанович о чем-нибудь заговорил с ним, если бы он хоть поласковее смотрел на него, мальчик наверно исполнил бы свое намерение. Но вчерашний допрос Илюши произвел на Петра Степановича очень неприятное впечатление; он был уверен, что мальчик дурно пользуется свободой и проводит время в каких-нибудь дрянных шалостях. Вследствие этого он смотрел на него недружелюбно и несколько раз сделал ему выговор за небрежность в таких вещах, на которые прежде он не обращал внимания. Это отнимало у мальчика всякую охоту пуститься в откровенные объяснения. А тут еще Сергей Степанович преследовал его своими насмешками, уверял, что видел, как он с товарищами пировал в кабаке, как он влезал в окна и обкрадывал добрых людей, и тому подобное. Илюша молчал; он старался добросовестно исполнять свои обязанности, но все мысли его были заняты одним: как бы устроить так, чтобы учиться у Антоши и в то же время не рассердить хозяина, остаться по-прежнему жить у него. Не мудрено, что при этом мальчик был рассеян, что иногда не слышал отдаваемых ему приказаний: вместо полоскательной чашки ставил на стол блюдо, вместо пепельницы подавал ложку…
