Шарль де Костер - Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и других странах
Так превосходно жили вдвоём Уленшпигель и Неле, радостно созерцая вдали свободные острова Зеландии, вблизи – леса, замки и крепости и вооружённые корабли гёзов, охраняющие побережье.
Часто ночью они поднимались на башню и, сидя здесь на верхней площадке, перебирали тяжёлые испытания и радости любви, прошедшие и предстоящие. Они видели отсюда море, которое приливало и отливало у побережья, неся свои волны, светящиеся в это жаркое время, бросая их на острова, точно пламенные видения. И Неле пугалась, завидев в польдерсах блуждающие огоньки, которые, говорила она, суть души несчастных покойников. А все эти места были полями сражений.
Блуждающие огоньки трепетали над лугами, проносились над плотинами, потом, как бы не в силах расстаться с телом, из которого вышли, возвращались в польдерсы.
Однажды ночью Неле сказала Уленшпигелю:
– Смотри, как их много в Дейвеланде и как высоко они летают: со стороны Птичьих островов их больше всего. Хочешь туда, Тиль? Мы примем снадобье, которое показывает смертным глазам невидимые вещи.
– Если это то снадобье, которое меня носило на великий шабаш, – ответил Уленшпигель, – то я не больше верю в него, чем в пустой сон.
– Не следует отрицать силу чар, – сказала Неле, – пойдём, Уленшпигель.
– Пойдём.
На другой день он попросил у магистрата, чтобы ему на смену был поставлен зоркий и верный солдат стеречь башню и зорко глядеть за округой.
И они с Неле направились к Птичьим островам.
Проходя по лугам и плотинам, они видели маленькие зеленеющие островки, между которыми бурлили морские воды, а на поросших травою холмах, доходивших до дюн, – большие стаи чаек, гагар, буревестников; одни сидели неподвижно, покрывая острова белой пеленой; другие тысячами носились в воздухе. Земля под ногами была усеяна гнёздами. Когда Уленшпигель наклонился, чтобы поднять лежавшее на дороге яйцо, на него с криком налетела чайка; на её призыв птицы слетелись сотнями, тревожно крича, кружась над головой Уленшпигеля и над соседними гнёздами, но не решаясь приблизиться.
– Уленшпигель, – сказала Неле, – эти птички просят пощадить их яйца.
И, задрожав всем телом, она прибавила:
– Мне страшно; вот солнце заходит, небо побелело, звёзды проснулись; это час духов. Смотри, красные испарения носятся над землёй. Тиль, дорогой мой, что там за адское чудовище разверзло в облаке свою огненную пасть? Посмотри по направлению к Филиппсланду, где король-палач ради своего жестокого честолюбия дважды погубил такое множество несчастных людей; видишь, как там пляшут блуждающие огоньки; в эту ночь души несчастных, убитых в боях, покидают холодные круги чистилища, чтобы подняться на землю и обогреться её теплым воздухом. В этот час ты можешь просить о чём угодно Христа, Бога добрых волшебников.
– Пепел стучит в моё сердце, – сказал Уленшпигель. – О, если бы Христос мог показать тех Семерых, пепел которых, рассеянный по ветру, должен осчастливить Фландрию и весь мир.
– Маловерный, – сказала Неле, – ты их увидишь с помощью снадобья.
– Может быть, – сказал Уленшпигель, показывая пальцем на Сириус, – если какой-нибудь дух сойдёт с этой холодной звезды.
При этом движении блуждающий огонёк, кружившийся вокруг него, сел на его палец, и чем настойчивее он старался сбросить его, тем крепче держался огонёк.
Неле, при попытке избавить Уленшпигеля, получила свой огонёк на кончик пальца.
– Отвечай, – сказал Уленшпигель, щёлкнув по своему огоньку, – ты душа гёза или испанца? Если ты душа гёза, уходи в рай; если ты душа испанца, возвратись в ад, откуда пришла.
– Не оскорбляй душ, хотя бы это были души палачей, – сказала Неле.
И, подбрасывая огонёк на своём пальце, она говорила:
– Огонёк, милый огонёк, какие новости принёс ты из страны душ? Чем они там заняты? Едят ли и пьют, хотя без ртов? Ибо ведь у тебя нет рта, славненький огонёк. Или они принимают образ человеческий лишь в благословенном раю?
– Как можешь ты, – сказал Уленшпигель, – терять время на разговоры с печальным огоньком, у которого нет ни ушей, чтобы слышать тебя, ни рта, чтобы ответить тебе?
Но Неле, не слушая его, говорила:
– Ответь своей пляской, огонёк. Я трижды спрошу тебя: раз во имя Господа Бога, раз во имя Пресвятой Девы и раз во имя духов стихий, которые посредничают между Богом и людьми.
Она это сделала, – и огонёк подпрыгнул три раза.
Тогда Неле сказала Уленшпигелю:
– Разденься, я разденусь тоже; вот серебряная коробочка с снадобьем для сновидений.
– Мне всё равно, – ответил Уленшпигель.
Раздевшись и натеревшись бальзамом сновидений, они, обнажённые, легли рядом друг с другом на траве.
Чайки жалобно вскрикивали; гром глухо грохотал в туче, где сверкала молния; луна изредка выставляла меж туч золотые рожки своего полумесяца; блуждающие огоньки Уленшпигеля и Неле мчались вместе с прочими над лугом.
Вдруг Неле и её возлюбленного схватила громадная рука великана, и он стал швырять их в воздух, как детские мячики, ловил, бросал друг на друга, мял в руках, бросал в лужицы между холмов и вытаскивал оттуда, опутанных водорослями. Затем, так нося их в пространстве, он пел голосом, ужаснувшим пробуждённых чаек:
Прочесть хотите глазом вы,Существа презренные,Божественного разумаЗнаки сокровенные?Читайте, блохи! Будут вамВсе тайны здесь открыты –К земле, на воздух, к небесамНа семь гвоздей прибиты.
И действительно, Уленшпигель и Неле увидели на траве, в воздухе и в небе семь скрижалей сверкающей меди, прибитых семью пламенеющими гвоздями. На скрижалях было написано:
На навозе росток возник.
Семь – это зло и благо сразу.
Из угля родятся алмазы.
Глуп учитель – мудр ученик…
Семь – это зло и благо сразу.
И великан шествовал, а за ним два блуждающих огонька, которые, стрекоча, как стрекозы, твердили:
Он папа пап, сей повелитель,Он над царями вознесён, –Но хорошенько посмотрите:Ведь просто деревяшка он!
Вдруг лицо его преобразилось, он стал печальнее, худее, выше. В одной руке он держал скипетр, в другой – меч. Имя его было – Гордыня.
Он швырнул Неле и Уленшпигеля на землю и сказал:
– Я бог.
Но вот рядом с ним верхом на козе появилась красная девка, в расстёгнутом платье, с голой грудью и похотливым взглядом. Имя её было Сладострастье. За нею шла старуха, собиравшая с земли скорлупу яиц чаек, имя её было – Скупость; затем – жадный, прожорливый монах, пихающий в себя колбасы и непрестанно жующий, как свинья, на которой он ехал, – это было Чревоугодие. За ним, волоча ноги, тащилась Лень, бледная и одутловатая, с потухшим взглядом; Гнев подгонял её уколами жала. Лень ныла, скулила и, заливаясь слезами, падала в изнеможении на колени. За ними ползла худосочная Зависть с змеиной головой и щучьими зубами, кусая Лень за то, что она слишком благодушна, Гнев – за то, что он слишком порывист, Чревоугодие – за то, что оно слишком упитано, Сладострастие – за то, что оно слишком румяно, Скупость – за скорлупу, Гордыню – за её пурпурную мантию и венец.
И огоньки плясали вокруг них и жалобными голосами мужчин, женщин, девушек и детей взывали:
– Гордыня – мать честолюбия, Гнев – источник жестокости, вы убивали нас на полях сражений, в темницах, в застенках, чтобы сохранить ваши скипетры и короны. Зависть, ты в зародыше уничтожила множество благородных и полезных мыслей: мы – души их загубленных творцов. Скупость, ты обращала в золото кровь бедного народа: мы – духи твоих жертв. Сладострастие, спутник и брат убийства, породивший Нерона, Мессалину и Филиппа, короля испанского, ты покупаешь добродетель и развращаешь подкупом: мы – души погибших. Лень и Чревоугодие, вы грязните мир; надо его очистить от вас: мы – души усопших.
И послышался голос:
На навозе росток возник.Семь – это зло и благо сразу.Из угля родятся алмазы.Глуп учитель – мудр ученик…Чтоб раздобыть золы и угля –Что станет делать бродячая тля?
И огоньки говорили:
– Мы пламя, мы воздаяние за былые слёзы, за страдания народные; воздаяние господам, охотившимся на человеческую дичь в своих поместьях; воздаяние за ненужные битвы, за кровь, пролитую в темницах, за мужчин, сожжённых на кострах, за женщин и девушек, живьём зарытых в землю; воздаяние за прошлое, окровавленное и скованное. Мы пламя, мы души усопших.
При этих словах Семеро обратились в деревянные изваяния, не меняя ни в чём своего первоначального образа.
И голос воззвал:
– Уленшпигель, сожги дерево!
И Уленшпигель, обратившись к огонькам, сказал:
– Раз вы – огонь, то делайте своё дело.
И блуждающие огоньки толпой окружили Семерых, которые загорелись и обратились в прах.
