Петр Валуев - Дума русского во второй половине 1856 года

Петр Валуев

Дума русского во второй половине 1856 года

Грустно! Я болен Севастополем! Лихорадочно думаю с вечера о предстоящем на следующее утро приходе почты. Лихорадочно ожидаю утром принесения газеты. Иду навстречу тому, кто их несет в мой кабинет; стараюсь получить их без свидетелей: досадно, если кто-нибудь помешает мне встретиться наедине с вестью из края, куда переносится, где наполовину живет моя мысль. Развертываю «Neue Preussische Zeitung», где могу найти новейшие телеграфические известия. Торопливо пробегаю роковую страницу. Ничего! Если же есть что-нибудь, то не на радость. Так проходят дни за днями! Истинной жизни полминуты в день, остальное время я жду этой полминуты или об ней думаю. Ко всему другому, кроме молитвы, сердце черствеет. Всему другому хочется сказать: теперь не время!

Мученик Севастополь! так назвал его на днях один из тех немногих, весьма немногих писателей наших, которых читать, которым сочувствовать можно. Эти слова глубоко укоренились мне в сердце, как тяжелая, железная истина. Мученик! Долго ли еще будут длиться его страдания? Неужели нет спасения, и муки неизбежно должна повенчать могила? Князь Горчаков говорит: «наши верки страдают». Это значит, что дело идет к концу и что он близок или, по крайней мере, что его считают близким. Эти слова не брошены даром; но даром пролита будет кровь Корнилова, Истомина, Нахимова и тысячи их сподвижников! Даром? Разве Севастополь не Россия?

Но разве там не сосредоточены теперь лучшие силы его, лучшая слава и лучшие надежды? Разве там не сходятся нити прошлого и грядущего, и не решается вопрос, сделаем ли мы шаг назад, первый со времени Петра Великого?

Давно ли мы покоились в самодовольном созерцании нашей славы и нашего могущества? Давно ли наши поэты внимали хвале, которую нам

«Семь морей печально плещут»…

Давно ли пророчествовали, что

«Бог отдаст судьбу вселенной,Гром земли во глас небес»…

Что стало с нашими морями? Где громы земные и горняя благодать мысли и слова? Кого поражаем мы? Кто внимает нам? Наши корабли потоплены, сожжены или заперты в наших гаванях! Неприятельские флоты безнаказанно опустошают наши берега! Неприятельские армии безнаказанно попирают нашу землю, занимают наши города, укрепляют их против нас самих и отбивают нас, когда мы усиливаемся вновь овладеть отцовским достоянием! Друзей и союзников у нас нет. А если и есть еще друзья, то малочисленные, робкие, скрытные, которым будто стыдно сознаться в приязни к нам. Одни греки не побоялись этого признания. Зато их тотчас задавили, и мы не могли им помочь. Мы отовсюду отрезаны; один прусский король соблаговолил оставить нам несколько калиток открытыми для сообщения с остальными христианским миром. Везде проповедуется ненависть к нам; все нас злословят, на нас клевещут, над нами издеваются. Чем стяжали мы себе столько врагов? Неужели одним только нашим величием? Но где это величие? Где силы наши? Где завет прежней славы и прежних успехов? Где превосходство войск наших, столь стройно грозных под Красным Селом? Еще недавно они залили своею кровью пожар венгерского мятежа; но эта кровь пролилась для того только, чтобы впоследствии наши полководцы тревожно озирались на воскресших нашею милостью австрийцев? Мы теперь боимся этих австрийцев. Мы не смеем громко упрекнуть их в неблагодарности; мы торгуемся с ними и, в ряду их, не могли справиться с турками на Дунае. Европа уже говорит, что турки переросли нас. Правда, Нахимов разгромил турецкий флот при Синопе; но с тех пор сколько нахимовских кораблей погружено в море! Правда, в Азии мы одержали две-три бесплодные победы; но сколько крови стоили нам эти проблески счастья! Кроме них – всюду утраты и неудачи! Один Севастополь силен и славен, хотя в продолжение десяти месяцев над ним разрываются английские и французские бомбы. И о нем ныне говорят нам: «наши верки страдают!»

Было ли с нами и сопровождает ли нас теперь благословение Божье? Мы ВСЕ, царь и народ, усердно призывали Бога на помощь. В монарших воззваниях приводились тексты из св. Писания; в отзывах разных сословий на эти воззвания выражалась уверенность в Божьем покровительстве; архипастыри нашей церкви, при всех торжественных случаях, обещали нам победу над врагами. Но события доселе не оправдали архипастырских обещаний. Благословение Божье не знаменуется бедствиями. Напротив, не должны ли мы видеть в наших неудачах испытание и наставление, свыше нам ниспосланные? Россия мужественно переносит испытание. Она безропотно напрягает к тому все силы свои. Но внемлет ли она наставлению и извлечет ли из него пользу?

Вопрос о причинах, объясняющих наши неудачи и нынешнее затруднительное положение нашего отечества, естественно возникает в сердце каждого русского. Он восстает пред нами при каждой новой вести о постигающих нас бедствиях; он терзает нас, когда мы слышим торжествующие крики Запада. Можем ли мы и должны ли мы уклониться от рассмотрения этого вопроса? Разве нам запрещено мыслить? Духовная сила мысли, свыше нам данная, не есть ли одно из орудий служения престолу и отечеству? С верноподданнической покорностью преклоняясь пред волею царскою и беспрекословно повинуясь установленным ею властям, мы, однако же, не утратили права любить отечество свободною любовью и быть преданными своему государю не по указу, но искренно и непоколебимо, по родному и родовому чувству преданности и по сознанию своего долга пред Богом. «Грядет час и ныне есть, – глаголет Господь, – всегда истинна поклонницы поклонятся Отцу духом и истиною: ибо Отец таковых ищет, поклоняющихся ему» (Иоанн. IV, 23). Православные русские государи помнят эти слова св. Евангелия и сами желают, чтобы их верноподданные служили им и России духом и истиной.

Зачем завязали мы дело, не рассчитав последствия, или заранее не приготовились, из осторожности, к этим последствиям? Зачем встретили войну без винтовых кораблей и штуцеров? Зачем ввели горсть людей в княжества и оставили горсть людей в Крыму? Зачем заняли княжества, чтобы их очистить? Перешли Дунай, чтобы из-за него вернуться; осаждали Силистрию, чтобы снять осаду; подходили к Калафату, чтобы его не атаковать; объявляли ультиматумы, чтобы их не держаться, и прочее, и прочее? Зачем надеялись на Австрию и слишком мало опасались англо-французов? Зачем все наши дипломатические и военные распоряжения, с самого начала борьбы, были только вынужденными последствиями действий наших противников? Инициатива вырвана из наших рук при первой ошибке, и с тех пор мы словно ничем не занимались, как только приставлением заплат там, где они оказывались нужными. Не скажет ли когда-нибудь потомство, не скажут ли летописи – те правдивые летописи, против которых цензура бессильна, – что даже славная оборона Севастополя была не что иное, как светлый ряд усилий со стороны повиновавшихся к исправлению ошибок со стороны начальствовавших? На каждом шагу события опровергали наши предположения и оказывались столько же «неожиданными», сколько оборот дела 4-го августа при р. Черной, о котором князь Горчаков говорит в своей реляции. Эта неожиданность продолжается уже свыше двух лет! Сколько шума было в России о взятии парохода «Первас-Бахри», о взятии гюйса с севшего на мель и сожженного парохода «Тигр», и в особенности о прапорщике Щеголеве и щеголевской батарее! Предусматривали ли тогда, что вскоре окажется столько Щеголевых в Севастополе? Когда оценили Бомарзунд и обеты его коменданта; когда начали вооружать и чем вооружили Свеаборг, Ревель, Ригу и Динамюнде; когда принялись за укрепление самого Севастополя; когда двинули в Крыму сперва одну дивизию, потом две, потом один корпус, потом другой? Неужели Керчь и Азовское море должны были так внезапно и так легко достаться в руки неприятеля? Неужели Анапу надлежало так внезапно признать развалившеюся турецкою крепостью и имя генерал-адъютанта Хомутова должно было столь неожиданно исчезнуть, вместе с ней и с его отрядом, из круга наших реляций?

В исполинской борьбе с половиною Европы нельзя было доселе скрывать, под сенью официальных самовосхвалений, в какой и в каких именно отраслях государственного могущества мы отстали от наших противников. Оказалось, что в нашем флоте не было тех именно судов, в сухопутной армии того именно оружия, которое требовалось для уравнения боя; что состояние и вооружение наших береговых крепостей были неудовлетворительны; что у нас недоставало железных и даже шоссейных дорог более, чем где-либо необходимых на тех неизмеримых пространствах, где нам надлежало передвигать наши силы. Европу колебали несколько лет сряду внутренние раздоры и мятежи; мы наслаждались ненарушимым спокойствием. Несмотря на то, где развивались в продолжение этого времени быстрее и последовательно внутренние и внешние силы?