Альфред Хичкок - Акройд Питер
В «Марни» также присутствует заметный оттенок искусственности, выразившийся в использовании крупномасштабных рисованных изображений и декоративных задников. Точно не известно, почему Хичкок обратился к этому приему: то ли намеренно подчеркивал искусственность фильма, то ли в целях экономии. В одной из сцен в порту Балтимора в конце улицы виден корабль; образ был навеян воспоминаниями Хичкока. «В детстве в Лондоне мне очень нравилось ходить в доки – там в конце обычной улицы стоял огромный лайнер с дымовой трубой». Но на экране это не сработало; картинка выглядела тем, чем была на самом деле – плохо нарисованным задником. На встрече в лондонском Национальном доме кино один из зрителей предположил, что искаженное изображение корабля служило, «возможно, символом ее [Марни] изломанного детства». «Нет, – ответил режиссер. – У нас был паршивый художник-декоратор». Суть в том, что Хичкок это пропустил. К концу съемок, похоже, им овладело безразличие.
Трюффо предположил, что после провала «Марни» у критиков и у зрителей Хичкок «изменился… неудача фильма стоила ему значительной части уверенности в себе». Но то, что режиссер больше не вторгался в сферу так называемого психологического кино, стало результатом давления, как и официального, так и частного. Руководство Universal Studios хотело, чтобы он вернулся к той формуле триллера и саспенса, которую успешно использовал в прошлом. От него потребовали приглашать звезд, чтобы привлечь зрителей. От него ожидали более напряженных сюжетов. Хичкок раздумывал. Он не знал, что делать. Его терзали сомнения. Возможно, ему не хотелось возвращаться к старой формуле, но выбора не было. От него ждали именно этого.
В конце 1964 г. они с Альмой уехали в отпуск в Санкт-Мориц и в Италию, где у него была возможность подумать о будущем. Появились первые мысли о комедийном триллере. Хичкок встретился с двумя итальянскими сценаристами и обсудил идею фильма о нью-йоркском отеле, до краев заполненном мафией, но несколько совещаний не привели к какому-либо результату.
У Хичкока уже созрела другая идея. Всемирный успех серии фильмов о Джеймсе Бонде натолкнул его на мысль о возможностях шпионов и шпионажа как основы успешного фильма. В ноябре 1964 г. он отправил письмо Владимиру Набокову с наметками сценария об ученом, который бежит в Восточную Европу, прихватив известные ему секреты; жена поддерживает его, но затем понимает, что он двойной агент, работающий на американцев и похищающий секреты Восточной Германии. Убедительная история, которую Набоков мог сделать еще увлекательнее. Хичкок сообщил писателю, что сценаристы, с которыми он работал прежде, «обычно адаптировали чужие истории. Вот почему я пропускаю их и обращаюсь непосредственно к вам – писателю». Набоков не клюнул.
Пошатнувшаяся уверенность в себе (если она действительно пошатнулась) отчасти восстановилась после признания, которого удостоился режиссер в первые месяцы 1965 г. 18 февраля его пригласили присутствовать на торжестве в честь инаугурации президента Линдона Джонсона. Чувство юмора не покинуло его. Об одном из участников он сказал: «Я всегда думал, что Вуди Аллен – это национальный парк». Два месяца спустя Гильдия сценаристов присудила ему награду за «исторический вклад в американский кинематограф». Хичкок вошел в свой телевизионный образ и отпустил несколько хитрых и язвительных замечаний. «Изобретение телевизора, – объявил он аудитории, можно сравнить с появлением в домах водопровода и канализации. В сущности, оно не изменило привычки людей. Просто устранило необходимость выходить из дома». Затем Общество редакторов газет пригласило его на ежегодный ужин в Вашингтоне. Хичкок постепенно превращался в культурный символ, неотъемлемую часть американской творческой среды.
Несмотря на отказ Набокова, он все еще обдумывал фильм о шпионах и пригласил к участию в проекте ирландского писателя Брайана Мура, автора известных триллеров. В октябре 1965 г. Хичкок писал Трюффо: «Понимая, что Джеймс Бонд и имитаторы Джеймса Бонда в основном повторяют мои приключенческие фильмы, такие как «К северу через северо-запад», я полагаю, что не должен пытаться снимать еще один такой же. Думаю, мне следует вернуться к приключенческому фильму, который даст нам возможность для проявления человеческих эмоций».
Брайан Мур сразу же понял, что их дружеские отношения в опасности: «Я обнаружил, что он не имел никакого представления о персонажах – даже двумерных фигурах в сюжете. Он постоянно метался между разными точками зрения, мужчины и женщины, и первоначальная сюжетная линия начинала смещаться и исчезать». Мур также понял, что при отсутствии вдохновения или творческого порыва фильм – его предполагалось назвать «Разорванный занавес» (Torn Curtain) – превратится в свалку старых эффектов и старых приемов. «Фильм не более чем конспект Хичкока», – отметил Мур. Он даже осмелился сказать режиссеру, что, будь это роман, его следовало бы выбросить или полностью переписать.
Хичкок принял этот совет в штыки и отстранил Мура от работы. Его место заняли Кит Уотерхаус и Уллис Холл, английские сценаристы, завоевавшие заслуженное признание постановкой на сцене романа Уотерхауса «Билли-лжец» (Billy Liar). Они должны были переписать сценарий Мура, но внесли лишь небольшие изменения и дополнения. Именно сценарий станет главной проблемой на съемках фильма.
Компания Universal Studios настаивала на привлечении к проекту звезд. Так в фильме появилось созвездие из Джули Эндрюс и Пола Ньюмена. Хичкок пригласил Ньюмена на ужин в свой дом на Белладжо-роуд. Говорят, актер оскорбил хозяина тем, что снял пиджак и пил пиво, а не вино; сам Ньюмен вспоминал, что, «когда Хичкок впервые пригласил меня домой и подробно описал сюжет, это звучало увлекательно, и я согласился». Эндрюс говорила, что «согласилась ради того, чтобы работать с Хичкоком, и я узнала от него о кино и камере больше, чем от кого-либо другого». Однако особой симпатии между ними не возникло, и Хичкок все еще тешил себя иллюзией, что она – знаменитая певица, нечаянно оказавшаяся в кино». Джон Рассел Тейлор писал: «Хич отзывается о ней вежливо. Она о нем тоже. Но совершенно очевидно, искры взаимопонимания между ними нет».
Вероятно, не стоит удивляться, что надежды, изначально связывавшиеся с «Разорванным занавесом», вскоре стали испаряться. Сценарий выглядел настоящим балластом. Хичкок начал съемки еще до его завершения, и Ньюмен говорил: «Думаю, я мог бы поладить с Хичкоком, будь сценарий получше». Актер отправил режиссеру длинное письмо с перечнем всех недостатков, которые он обнаружил в сценарии, и Хичкок посчитал, что его профессионализму брошен вызов. «Во время съемок мы все жалели о своем согласии», – вспоминал Ньюмен. Эндрюс также считала, что атмосфера на съемочной площадке постепенно ухудшалась. Ни она, ни Ньюмен не привыкли к режиссеру, который редко комментирует – или вообще не комментирует – их игру и не дает указаний.
Сценарист Сэмюэл Тейлор, поддерживавший связь с Хичкоком еще со времен совместной работы над «Головокружением», вспоминал, что режиссер «буквально впал в отчаяние во время съемок. На студии ему сказали, что ему достались две самые популярные звезды, а он обнаружил, что они не соответствуют хичкоковскому шаблону или хичкоковскому методу. Хичкок просто не мог наладить с ними контакт, был подавленным и механически исполнял свои обязанности». Ходили слухи, что бо́льшую часть времени он размышлял об актерах и жалел потраченные на них 1,8 миллиона долларов. Кроме того, Хичкок не оценил приверженность Ньюмена системе Станиславского. Когда актер спросил, какую пару туфель ему надеть, Хичкок ответил: «Мы обрезаем кадр на второй пуговице вашего пальто, так что не волнуйтесь по поводу туфель». А когда Ньюмен спросил режиссера о своей мотивации, тот повторил свою обычную фразу: «Ваша мотивация – это ваше жалованье».
По свидетельству Кита Уотерхауса, Ньюмен однажды спросил Хичкока, как он должен себя вести с Эндрюс в одной из сцен, когда она вручает ему подозрительный сверток. «Ладно, мистер Ньюмен, я расскажу вам, что имел здесь в виду. Понимаете, мисс Эндрюс будет спускаться по лестнице со свертком, а вы будете так любезны и посмотрите чуть правее камеры, реагируя на ее появление. В это время зритель подумает: «Эй, на что смотрит этот парень?» И тогда я, понимаете, сменю кадр и покажу, на что вы смотрите». «Ни до, ни после, – прибавил Уотерхаус, – я не слышал более точного и краткого анализа сути кинематографа».
