Авторов Коллектив - Вахтанговец. Николай Гриценко

бы слышу воркующие интонации Н.О. Гриценко...

Он был рожден для театра. Вся его природа жила атмосферой фантазии,

игры, придумывания. Он всегда был разный, часто до неузнаваемости. Ак­

теры рассказывают как легенду, что, играя Молокова в спектакле «На золо­

том дне», Николай Олимпиевич сделал такой грим, соорудил такие вскло­

коченные волосы и бороду, так внутренне перевоплотился, на все взирал

огромными выпученными от хмельного загула глазами, что его мама, Фа­

ина Васильевна - на премьере спектакля не узнала его и спросила: «Когда

же Коленька выйдет на сцену?» А по сценической площадке метался могу­

чий человек с неистовой увлеченностью и, казалось, что сама Русь разгу­

лялась и ходуном ходит! Это была глыбища! Немыслимая лавина красок!

47

«Идиот». Настасья Филипповна - Юлия Борисова, князь Мышкин - Николай Гриценко

Праздник актерского мастерства! И что бы он ни играл, во всех его ро­

лях было сочетание стихии, безграничной фантазии и размаха с точным

отбором красок и актерских приспособлений, свойственных только этому

образу, который Николай Олимпиевич сегодня воплощал.

Какой он был восхитительный дон Гуан в «Каменном госте» Пушкина

в спектакле, поставленном Евгением Рубеновичем Симоновым. Строй­

ный, красивый с баритональными нотами в голосе, с горящими от стра­

сти глазами, пылкий любовник! Вечный соблазнитель!.. Или совершенно

другой характер в «Памяти сердца» Корнейчука, где Николай Олимпие­

вич играл старого трогательного эстрадного артиста, пел куплеты и играл

на концертино. Ведь он научился играть на этом инструменте и не только

на этом. В своем знаменитейшем концертном номере «Жилец» по Чехову,

он неистово играл на скрипке. Это, как вы понимаете, не так просто дает­

ся... Мастер! Виртуоз! Его игрой восхищались не только зрители, но и ак­

теры. Он был не только великий артист, но и великий труженик!

А сколько труда требовалось на выучивание текстов - загадок на ино­

странных языках для частых в те годы заграничных гастролей в роли

Тартальи со спектаклем «Принцесса Турандот». Порою приходилось

учить не только на языке той страны, но и на диалекте. А с иностранны­

ми языками Николай Олимпиевич не дружил. Но после упорного тру­

да наши исполнители масок лихо шутили и по-немецки и по-польски

и по-болгарски и даже по-гречески, что казалось уже совершенно невоз­

можным. Все учат языки по-разному. Если, к примеру, Юрию Васильеви­

чу Яковлеву языки давались легко, то невероятных усилий требовалось

для нашего дорогого Николая Олимпиевича.

Вспоминая многочисленные творческие удачи выдающегося мастера,

невозможно не сказать о князе Мышкине в «Идиоте» Ф.М. Достоевского.

Я очень любила этот спектакль, поставленный А.И. Ремизовой по инс­

ценировке Ю. Олеши, и часто смотрела его из зрительного зала. Даже

за кулисами в этот вечер была особая атмосфера, особая сосредоточен­

ность. А в зале, как только гасла люстра, наступала звенящая тишина

и было слышно, как шуршит открывающийся занавес. Начало спекта­

кля. В луче света на темном фоне появлялось лицо Мышкина. Уже по

тому, как смотрел в мир этот человек, какие у него были особенные глаза,

как бы прозрачные - казалось, они не видят, что делается рядом, они ви­

дят что-то особенное. Сверх всего... Глаза всматриваются и видят иные

миры... Перед вами был как бы Христос!.. А дальше, как только загова­

ривал низким голосом Рогожин - М. Ульянов и отвечал ему особенный

тенор Мышкина, впечатление еще больше усиливалось. Тембр голоса был

особый, будто этот звук только еле прикоснулся к повседневной жизни -

он где-то не здесь... И вся фигура Николая Олимпиевича в роли Мышки­

на, казалась легкой, невесомой, будто он не ходит по земле, а перед нами

необъяснимое явление наивысшего Духа. И мне чудилось, что я вижу

не артиста, играющего Мышкина, а передо мной вот такое Явление!

А уж как он играл психологические тонкости! Да и слово «играл» совсем

не подходит. Невозможно объяснить, например, как Гриценко-Мышкин

в сцене у Настасьи Филипповны (которую восхитительно играла Ю.К. Бо­

рисова) говорил: «Настасья Филипповна, я вас люблю! Я умру за вас!»

Это вырывалось у него с таким отчаянием, болью, так невольно, на не­

передаваемо звенящем звуке, который невозможно забыть столько лет

после того, как нет самого исполнителя... А сцена Мышкина с Рогожи-

ным после убийства Настасьи Филипповны и последние слова Мышкина:

«Как страшно в этом мире!» И незабываемые скорбные глаза с вечным

вопросом: «За что?!» В зрительном зале стояла такая тишина, такое оце­

пенение, что были слышны только всхлипы плача и видны на лицах зрите­

лей нескрываемые слезы... На сцене происходило величайшее Чудо! Оза­

рение! Никакой актерской техникой, школой, теорией - это не объяснить.

Все тончайшие нюансы внутренней жизни образа рождались у Николая

Олимпиевича Гриценко не путем спокойного анализа, а рождались изну­

три, из глубины души великого мастера.

Каждый раз после спектакля «Идиот» на следующие дни, глядя на не­

много бледное и чуть как бы похудевшее лицо Николая Олимпиевича,

я понимала, какой ценой достигается подобное чудо! Чтобы зажечь твор­

ческим огнем, надо сгорать самому в этом пламени... И возрождаться,

как птица Феникс.

В быту, в повседневной театральной жизни, Николай Олимпиевич

был удивительно прост. Он был доступен каждому - от мала до велика.

Он со всеми вел себя одинаково демократично. Никогда он «не подавал

себя», «не держал от себя на расстоянии». Он со всеми был свой, равный.

Его обожали и ценили за необыкновенный дар.

Агнесса Петерсон

Это был актер Божъей милостью

И во всех его работах проявлялось в большей или меньшей мере это Боже­

ственное начало, попросту именуемое поразительной актерской интуицией.

Как он угадывал, чувствовал манеру поведения, интонацию, внешний вид

своих персонажей - известно было только ему. Конечно, режиссер обьяснял,

направлял, но всегда у него наготове было свое решение образа. Помню, мы

репетировали ни бог весть какую пьесу «Стряпуха замужем», и между на­

шими героями по сюжету был спор на высоких тонах. Умение импровизи­

ровать - стиль нашего театра, привитое еще в Училище им.Щукина и очень

поощряемое Р. Симоновым. Так вот каждую репетицию Гриценко приносил

свои предложения. Я - тоже. В результате получилась безумно смешная дра­

ка. Рубен Николаевич смеялся до слез, а через день сказал, что снимает эту

сцену, но сказал так тактично и доказательно, что нам пришлось смириться.

Это я говорю к тому, что Николай Олимпиевич всегда был более, чем готов к

репетиции - переполнен предложениями, которые обожавшему его Р. Симо­

нову приходилось иногда отменять из-за переизбытка фантазии, из-за того,

что, если все использовать, то получится просто моноспектакль.

В «Принцессе Турандот» есть сцена масок с загадками. И тут он старал­

ся принести неизвестную загадку, простую и наивную, чтоб «проверить»

партнеров на реакцию и самих нас повеселить и, как правило, вызвать

неизменный восторг зрителя.

Прямо скажем, не очень много читающий Гриценко, к роли Каренина

в фильме «Анна Каренина», где мы вместе снимались, подошел с неверо­

ятной скрупулезностью. Он изучил текст Л. Толстого, неуклонно следо­

вал описанию автором Каренина, с его вывороченными ногами, скрипу­

чим голосом, нарочито медленной речью с петербургским выговором.

Ему всегда был важен внешний вид, походка, манера героя вести себя -

от этого каким-то непостижимым образом рождался на сцене или на экра­

не живой человек. Так и здесь - даже речь была какая-то тягучая, механи­

ческая, в точности, как в романе.

Я восхищаюсь его эпизодической ролью в «Семнадцати мгновениях

весны».

Его немецкий генерал за короткое экранное время сумел рассказать

о высшем слое генералитета 3-его Рейха, разочарованного в действи­

ях гитлеровской Германии и предвидящего ее крах. Как тонко и умно

это сыграно! И откуда он мог почувствовать и показать такой тип, ведь