Анна Плантажене - Мэрилин Монро
«Я буду приезжать по субботам, — пообещала она младенцу. — Каждую субботу, Норма Джин. Останусь ночевать, и у нас с тобой будет целых два дня. А когда у меня будет достаточно денег, я куплю домик, где мы будем жить с тобой вдвоем. С белой мебелью, белыми шторами, белым роялем. И ничто нас больше не разлучит. Мы больше никогда не будем расставаться».
Материнский инстинкт периодически пробуждался в Глэдис, как непогашенный костер. На нее накатывала волна, захватывал вихрь желания и сознания вины, но он утихал так же быстро, как появлялся. Глэдис жизнь бы свою отдала за Норму Джин. В свою историю про дом она верила свято. Но только несколько минут. Мгновением позже она уже гонялась за другими миражами и думала лишь об увеселениях в компании своих голливудских друзей. Она пропустила одну субботу и даже не заметила. Жаль, в следующую субботу у нее вечером свидание. Поэтому она только смоталась туда и обратно, прибежала, запыхавшись, к Болендерам с наспех упакованной парой подарков, с рыжими волосами, умело причесанными по последней моде, неловко взяла маленький сверток с розовым тельцем, который протянула ей Ида, сухо и холодно поцеловала младенца в обе щечки и молча унесла его погулять.
— Она хорошо кушает?
— Да.
— А спит?
— Тоже.
Норма Джин была удобной девочкой. Никогда не болела, слушалась. Она выросла, ни слова не сказав, посреди других детей. Для Болендеров присмотр за детьми был странным сочетанием доходного дела (порой они брали на попечение пятерых или шестерых) и нравственного долга. Эта глубоко верующая пара считала своим предназначением внушить всем своим маленьким подопечным главные понятия любви и греха, добродетели и порока, а также правила поведения. Месса по воскресеньям. Глэдис, которая чересчур ярко красилась, на их вкус, дымила, как паровоз, и общалась с не самыми приличными людьми, не могла послужить для своей дочери хорошим примером. По счастью, с ней были они, чтобы держаться настороже и наставить на верный путь Норму Джин, податливую, как пластилин, бездонный колодец, вбирающий в себя потоки проповедей и заповедей блаженства. Суровость и строгость. Лаской следует оделять умеренно, даже скупо. Нежность относится к людским слабостям. Нужно беречься ее, как чумы. Или безумия.
Тем временем вернулась Делла Монро. Одна. Муж, за которым она увязалась до самого Борнео, где он пытался скрыться, и слышать ничего не желал. Послал ее ко всем чертям. И она вернулась в Хоуторн, на Род-Айленд-авеню, в свой домик напротив Болендеров — убитая, униженная. Кое-как поддерживали ее на плаву только спиртное, которое она поглощала всё большими дозами, и проповеди Эйми Сэмпл Макферсон. Как-то в момент прояснения она обнаружила, что у нее есть внучка. Что эта девочка делает у Болендеров? Потомок Джеймса Монро (пятого президента Соединенных Штатов, 1817–1825), как она любит утверждать, в руках этих мелочных и нудных людей, которые набивают себе карманы, прикрываясь милосердием! И почему Глэдис не поручила ребенка ей? Делла поражена. Она то и дело является к соседям и требует у них Норму Джин. Уэйн и Ида Болендеры не знают, что и делать. Глэдис не давала им никаких указаний на этот счет, приезжает она не часто, да и вообще они не уверены, что им следует придерживаться ее советов. Что же касается Деллы, у них есть свое мнение на ее счет и у них вся душа переворачивается, когда она уносит бедную девочку к себе, мурлыча, словно кошка, лопоча всякие глупости, впадая в детство. Как будто в куклы играет. Однажды днем, после нескольких часов, проведенных у бабушки, они заметили, что с девочкой что-то не так. Трудно сказать, что именно, но ее словно сильно напугали. Она вся покраснела, кашляет, ее рвет, спит беспокойно. Должно быть, старуха что-то с ней сотворила, другого объяснения не подобрать. Она истеричка, да еще и алкоголичка в придачу. Она представляет угрозу для ребенка. Она больше не должна его видеть.
Уэйн Болендер запретил Делле Монро переступать порог его дома. Едва он успел забаррикадировать двери и окна, как та с воплями стала ломиться в их бунгало, сыпля бессвязными проклятиями и мольбами. Барабанила в двери, обломала ногти о стены, насмехалась, пиналась ногами, начинала рвать на себе волосы и одежду. Из ее уставшей глотки, из ее потасканного тела всё било ключом, и никак нельзя было унять этот поток, вырвавшийся из глубины. В соседних домиках подняли тревогу. В доме Болендеров Ида зажала руками уши Нормы Джин, чтобы та не слышала, как ее бабушка угрожающе-просительным тоном выкрикивает ее имя. Сквозь оконные решетки они вскоре увидели, как Деллу скрутили санитары. Несчастная еще отбивалась, за отрыжкой последовали жуткие всхлипы, в последний раз прозвучало проклятие, которое она обрушила на них, на весь мир и на Норму Джин.
Между домиками восстановилась покойная тишина, в Хоуторне временно поселилось что-то похожее на нормальную жизнь. Делла Монро умерла почти месяц спустя в психиатрической больнице Норуолка, во время приступа безумия. Норма Джин подрастала и удивленно глядела на окружающий мир широко раскрытыми синими глазами. Там были другие дети, некоторые имели право называть мужчину и женщину из бунгало папой и мамой. Но не она. Она не знала почему. А ведь Ида несколько раз ей говорила: «Твоя мать — та рыжая дама, которая приезжает к тебе по субботам и водит на прогулку».
Норма Джин не слышала. Ей хотелось поцелуев, ласки. Этого не было заведено ни в доме, где она жила, ни в доме Глэдис, которая во время своих наездов таскала дочь туда-сюда, толком не зная, что с ней делать. «Садись сюда, Норма Джин, покатаемся на машине. Поедем на пляж. Там будут мои друзья. И будь умницей, помалкивай, у меня голова болит. Терпеть не могу детских криков». Или в ее голливудской квартире: «Сиди смирно. Ко мне придут гости».
Девочка забивалась в угол у шкафа, рассматривала фотографии актеров на стене, пряталась среди платьев, висевших на вешалках. Беглый поцелуй на обратном пути. У Глэдис свидание, она боится опоздать, растрепаться, она высаживает Норму Джин у дверей, ей некогда выходить из машины, она вернется, обещает она, вернется. «До свидания», — шепчет девочка красивой даме в английском костюме, которая никогда не улыбается, не понимая, как же ее дочери не хватает любви. А ведь где-то должна быть любовь, потому что на мессе по воскресеньям только об этом и говорят.
Кризис произошел в 1933 году.
Глэдис Бейкер узнала сначала о самоубийстве своего деда со стороны матери, а потом о смерти при страшных и неясных обстоятельствах своего сына Джеки, которого она так больше и не видела. Мальчик якобы умер от чахотки, вызванной дурным обращением. Джеки явно был «невезучим». Ему было шестнадцать лет. Глэдис опустилась. Она испытывала чувство вины и бессилия. У нее начала развиваться мания преследования. Ее дитя, ее первенец, единственный мальчик. Она вспоминала Джеки-младенца, воображала себе красивого юношу, которым он стал, которым он мог бы стать. Всё смешалось в ее голове. Она чувствовала себя недостойной. Возможно, пришло время покончить с дурной жизнью. Она плохая мать. Господь подал ей знак. Смерть Джеки — предупреждение. Наверно, еще не поздно искупить свою вину, это всегда возможно: то, что не удалось с двумя старшими детьми, она наверстает с Нормой Джин. Нет, безумие не передается по наследству. Пелена перед глазами Глэдис незаметно стала плотнее. Ее поведение изменилось. Вот и она в свою очередь приобщилась к сайентизму, работает в два раза больше, чтобы сводить концы с концами, в обстановке, которая с каждым днем становится все напряженнее: порой ей приходится преодолевать пикеты забастовщиков, направляясь в свою монтажную студию. Днем она работает от звонка до звонка в «Коламбии Пикчерз». Ночью — в «РКО Пикчерз». Теперь ею владеет только одна мысль: купить домик для них с Нормой Джин.
— Это неразумно, — твердит ей подруга Грейс. — Ты по уши залезешь в долги. Обстановка сейчас неблагоприятная.
— Я куплю этот дом, — не слушает ее Глэдис. — Я должна это сделать ради дочери. В нашем доме мы будем под защитой. Никто не сможет сделать нам ничего плохого.
И 20 октября 1934 года Глэдис и Норма Джин въехали в миленький домик под номером 6812 на Арбол-драйв, в Голливуде. Два этажа, садик. Глэдис купила белую мебель и выписала рояль (тоже белый) для Нормы Джин. Безумие. Впервые в жизни Глэдис счастлива, ее мечты претворяются в дела (или наоборот); она хозяйка своей жизни и упивается ощущением волшебной власти. Одновременно она в панике. Деньги уходят, как вода в песок, растворяются в клавишах рояля — пусть даже покалеченного, подержанного, — в стульях, шторах, кроватях. Она в панике, ей кажется, что злые люди ворвутся к ней и всё отберут. Она топит свой страх в вине и веселье. Возможно, она чувствует, что всё это ненадолго. Почти каждый вечер она устраивает ужины в новом доме, бросается в объятия мужчин, а потом назначает себе епитимью во искупление греха.
