Михаил Ульянов - Работаю актером
Годы молодости. Тот критический период жизни, когда каждый шаг решает судьбу, когда собираешь для него все свои силы.
Роль, которую играешь, или фильм, который снимаешь, могут стать первой ступенькой лестницы вверх или началом падения. Жизнь тогда существует между «да» и «нет». Промежутка быть не может. Она как атака, когда надо рваться вперёд и костьми лечь, но взять намеченный рубеж.
Это атакующее время по-особенному понимается теперь, когда у многих в жизни появились хорошо укреплённые блиндажи, в которых они предпочитают почивать, рассматривая позиции жизни издалека, через хорошие бинокли.
А тогда всё было впервые — как первая любовь.
В конце пятидесятых годов я снялся в картине «Дом, в котором я живу». В картине трепетной, взволнованной и целомудренной. Она была сделана красками реалистическими, скупыми, но в то же время светящимися и ясными. И она имела настоящий, без подтасовки, успех и у нас и за рубежом. И сейчас, когда прошло так много лет со времени её создания, она сохраняет свою чистоту и нравственную ценность. Такую картину можно было сделать только так же, как и прожить, — только между «да» и «нет».
Её делали Лев Кулиджанов и Яков Сегель — люди, принадлежавшие к особому поколению. Они были молоды, но за ними был уже опыт войны, через которую прорвались они к жизни. Они уже знали по себе, как беспощадна война к ценности человеческой жизни, как висит на волоске эта жизнь. И, зная всё это, они особенно остро умели чувствовать, что значит спокойствие мира, из чего складывается простое человеческое счастье. Знали всему этому настоящую цену.
Таково поколение Кулиджанова, Сегеля, Чухрая, Алова и Наумова, Басова, Ростоцкого.
Сейчас острые грани жизни многие, особенно молодые, видят, скорее, теоретически. «Да, говорят, возможно, будет война. А может, и не будет. Может, будет страшно и тяжело, а может, и не будет». И так далее…
А люди, сделавшие и «Дом, в котором я живу», и «Балладу о солдате», и «Мне двадцать лет», носили в своих телах осколки, засевшие с войны.
Столкнувшись с отрицанием жизни, они сумели прославить её простую красоту и всеобъемность и об этом делали свои картины. Все мы были молоды, все были полны максимализма.
Вот пример, как снимался один из эпизодов, где участвовал мой герой, Дмитрий Каширин. Так работать, я, ей-ей, уверен в этом, не взялись бы теперь ни они, ни я.
В фильме была сцена, когда Дмитрий Каширин читает письмо от жены. Жена пишет, что уходит от него, а в это время по радио передают, что началась война, на которую Каширин уйдёт и с которой не вернётся.
В сцене был крупный план, и режиссёры решили, что в этом плане у Каширина должен выступать пот на лице, и это должно было быть на экране без всякой подделки, никто не думал о том, что всё это можно как-то скомбинировать. Должен быть виден настоящий живой пот, пот человеческого напряжения, переживаемого героем. Оценят это или нет, об этом тогда не думали. Всё должно быть по-настоящему прежде всего для нас, тех, кто делал это. А как этого добиться? И решили, что мне надо пить липовый чай. И я стал его пить, и, сколько чайников этого липового чая выпил, трудно сказать теперь. Я просто ошалел тогда от этого чая.
Но всё получилось, как было задумано, сцену отсняли.
Всё, до последней точки, держалось тогда на максимализме, вся правда. Это был максимализм самоутверждения и максимализм утверждения жизни. Такое это было время.
Фильмы «Дом, в котором я живу», «Екатерина Воронина», «Балтийское небо» были для меня работами, которые принесли мне начальный опыт, знания и навыки актёрского труда на съёмочной площадке.
Актёрская судьба в кино зависит от столь многих обстоятельств, что если всё время о них думать, бояться их, то и пробовать сниматься не нужно. Взять хотя бы кинопробы, когда возникает странное, ни с чем не сравнимое ощущение беспомощности, зависимости. Это тянет за собой спрятанное или явное подлое желание понравиться режиссёру, внешнюю браваду при внутренней часто полной неготовности к роли, демонстрацию якобы своего видения образа. Одним словом, чушь какая-то. И режиссёр знает преотлично, что актёр ещё не представляет себе, как и что играть в этой роли, и, как телёнок на льду, разъезжается всеми четырьмя копытцами, а оба делают вид, что занимаются серьёзным делом. По-тому-то так часты промахи в выборе исполнителя. Совершенно естественны те пробы, когда режиссёр ищет возрастного соответствия героя и актёра или соответствия их внешних данных, когда идут поиски грима, характерных черт в лице, — в этих случаях, конечно, пробы закономерны.
Но стараться играть роль на пробах — это то же самое, что, не умея, летать на планёре, — всё равно разобьёшься. И я не раз видел пробы, где одарённый актёр играл, как перепуганный первокурсник, а наглый дилетант бодро отбарабанивал текст с нужными интонациями. И если режиссёр неопытен, то так и возникает ошибка в назначении исполнителя на роль.
Сколько у меня было проб на роли, и удачных и неудачных. Но я их все почти детально помню — уж больно много нервов и тряски всего организма на них тратилось, потому-то, наверное, и запомнились они.
Я помню не все фильмы, в которых участвовал. А вот пробы помню почти все. Помню, как я надрывался, пробуясь на роль Митеньки Карамазова, как старался доказать, что у меня есть темперамент. Ни в одном эпизоде фильма такого голосового надрыва не было, как это было в пробе. Но ведь сей надрыв шёл от полного ещё непонимания характера Мити.
Помню, как я старался казаться мудрее и опытнее, пробуясь на роль Губанова в фильме «Твой современник». Но, видно, не очень это у меня получилось, коль меня не утвердили.
Помню, как, надев какой-то не очень подходящий пиджак на гимнастёрку, пробовали мы с А. Салтыковым сыграть сцену колхозного собрания в «Председателе». И естественно, что это было далеко от того, что зрители увидели в фильме, ибо в нём я уже прожил год экранной жизни в образе Трубникова, прежде чем мы рискнули подойти к этой корневой сцене.
Да, на мой взгляд, неплодотворное занятие — кинопробы. И очень часто унизительное. Будучи режиссёром своей единственной самостоятельной картины «Самый последний день», я как-то попросил второго режиссёра принести мне к завтрашнему дню фотографии молодых актрис на главную роль. Предварительно я обрисовал второму режиссёру, какой эта героиня мне видится.
Назавтра, придя на студию, я увидел на столе штук пятнадцать-двадцать фотографий. Поглядев на эти распахнутые глаза, на прелестные лица этих девушек, я как-то несколько растерялся и даже испугался. Я ведь актёр и понимал всю беззащитность этих людей перед моим режиссёрским диктатом. Режиссёр прав, выбирая того или иного актёра, сообразуясь со своим видением и вкусом. Но сколь же неравноправные позиции у актёров и режиссёров! И кто даст гарантию, что режиссёр не ошибётся. А где гарантия, что актёр, назначенный на эту роль, сыграет её именно так, как её видит постановщик? Поэтому так опаслив и разборчив режиссёр во время выбора исполнителей. Ошибиться в актёре — не сделать картину.
Может быть, поэтому, зная всё несовершенство проб, режиссёры идут на них в надежде увидеть в этих пусть даже отдалённых чертах то, что нужно для будущей картины.
Очень это неоднозначный процесс — кинопробы. Как неоднозначно всё в искусстве. В искусстве не может быть одного решения, одного для всех и всегда.
Первой моей ролью, где мне удалось по-настоящему ощутить огромную воздействующую силу кино, его отзвук в миллионах зрительских сердец, его проникновенность в самые глухие уголки земли, был Бахирев в картине «Битва в пути». История картины сложилась несколько драматично, начал снимать один режиссёр, но работа была остановлена, и после перерыва заново начал работать над картиной Владимир Павлович Басов.
Когда мне предложили попробовать роль Бахирева, то, как это ни покажется странным, сначала я отказался категорически. Дело в том, что Галине Николаевой удалось создать интересный и правдивый производственный конфликт, в острой форме поднять вопросы существенные не только для завода, о котором идёт речь в романе, но и для страны тех лет в целом. Вопросы ответственности, честности в работе, принципиальности на деле, а не на словах, смелости в решении жизненных проблем раскрылись в романе по-новому, смело и талантливо. И при этом характеры героев были выписаны жизненно достоверно, человечески интересно. А главная фигура романа — инженер Дмитрий Бахирев написан столь ново и точно, резко индивидуально и многосложно, что у читателей этот образ запечатлевался очень определённо и конкретно: это крупный, медлительный в решениях, но танкоподобный в достижении цели, непреклонный и умеющий на деле доказать свою правоту человек. Ему на заводе дали кличку Бегемот за его медлительность и кажущуюся непробиваемость. Ну никак я на него не похож. Ни с какого бока.
