История российского блокбастера. Кино, память и любовь к Родине - Стивен Норрис
В 2006 году на концерте в Ярославле слушатели говорили, что музыка Артемьева оказывала на них целительное воздействие. Кто-то из них сказал, что пришел в зал с головной болью, а вышел без нее308. Артемьев говорил, что его музыка есть выражение эмоций, особенно тех, которые резонируют с настроениями слушателей. Она, таким образом, активирует скрытые чувства, к которым апеллирует фильм. «Музыка содержит в себе энергию, а остальное, то есть, как ее понимать, зависит от вас»309.
Для многих слушателей музыки Артемьева в ней слышится что-то знакомое, вспоминаются российские пейзажи, актуализируется национальная принадлежность, возникают образы истории страны. То есть он создает патриотический саундскейп. В 2006 году его важной частью стал реквием.
Пастернак без Пастернака: ландшафты и саундскейпы российского «Живаго»
Екатерина Барабаш озаглавила свою рецензию на сериал Прошкина «Пастернак без Пастернака», – и это точная формула противоречивой картины. Сценарий сериала написал Юрий Арабов – поэт и кинодраматург, друг и соратник Александра Сокурова. Участие Артемьева помогло дополнить эту «команду мечты». Она стала еще ярче благодаря Олегу Меньшикову, попавшему сюда прямо с площадки «Статского советника». Он сыграл роль Юрия Живаго. Лару сыграла Чулпан Хаматова после работы на фильме «Гуд бай, Ленин!», где она выступила в роли другой Лары. Хаматова постепенно начала специализироваться на ролях в исторических сериалах. Она сыграла Ольгу в «Гибели империи», Таню Кукоцкую в «Казусе Кукоцкого» и Варю в «Детях Арбата». Легендарный Олег Янковский блестяще исполнил роль Комаровского. Команду возглавил тот самый Александр Прошкин, который поставил в 1987 году «Холодное лето пятьдесят третьего», а в 1999‐м – один из предков патриотического блокбастера «Русский бунт» по мотивам повести Пушкина «Капитанская дочка».
Как справедливо отмечает Барабаш, сериал значительно отличается от романа Пастернака. Прошкин и Арабов решили сделать очень русскую адаптацию (экранизацию), прежде всего перерабатывая первую версию 1965-го, в которой сценарий пунктуально воспроизводил литературный источник. Вместо этого они решили снять кино «по мотивам»310. Но, как это ни парадоксально, такой «Живаго» оказался ближе прозе Пастернака, чем два его предшественника311. Как прокомментировал Юрий Арабов, проблема американского фильма как раз и состояла в том, что он был буквальным воспроизведением романа Пастернака. Так, смятение Живаго, чей образ Арабов считает сутью всей книги, передавалось просто прогулкой Омара Шарифа среди берез под музыку Мориса Жарра312. Для Арабова и Прошкина передать трагедию Живаго значило показать, как его подхватывает вихрь истории, адекватно приспособив Пастернака к экрану. Для этого потребовалось дистанцироваться от оригинала и породить ощущение тупика, в котором герой оказывается в ходе скитаний по лабиринту истории. В конце концов это необходимо для правильного понимания самого же романа.
Жизнь Пастернака в 1956 году хорошо известна: попытки опубликовать свой единственный роман; отказ редактора журнала «Новый мир» якобы из‐за искажения духа социалистической революции; последующий нелегальный вывоз рукописи из СССР и ее публикация, начиная с итальянской; присуждение Пастернаку Нобелевской премии; отказ Пастернака ее принять вследствие политического давления; исключение Пастернака из Союза советских писателей и травля в советских газетах за «клевету» на советский народ и социалистический строй. В 1960 году в возрасте семидесяти лет Пастернак умер313.
Этот сюжет похож на шпионский триллер эпохи холодной войны; тут есть и контрабандный вывоз рукописи за границу, и обвинительные письма, подписанные известными советскими писателями, и дипломатическая шумиха вокруг «дела Пастернака», нашедшая свое освещение в советских газетах. История публикации романа зачастую вытесняла роман, который написал Пастернак. Пока его замалчивали в Советском Союзе, он получал высокие оценки за рубежом, хотя и на Западе находились те, кто отрицали его художественную ценность, например Владимир Набоков. На протяжении многих лет роман «Доктор Живаго» воспринимался как событие из дипломатической жизни, как проза поэта, недостатки которой удалось сгладить, превратив историю любви в кинематографический эпос. Если большинство читателей сознавали, что история публикации была трагической, то многие критики и литературоведы исходили из того, что бэкграунд холодной войны был важнее самого рассказа о Юрии Живаго.
Гласность и перестройка вернули книгу Пастернака гражданам страны, которые прежде могли читать ее только в самиздате. Вплоть до конца 1980‐х роман Пастернака и его обсуждение были предоставлены Западу, а литературный и экранный Живаго будто и не принадлежал русской культуре. В январе 1988‐го «Новый мир», словно искупая свою вину, начал печатать роман. Чтобы удовлетворить читательский спрос, тираж подняли до миллиона экземпляров. И когда читатели смели журналы с полок, начался процесс обсуждения романа и возвращения литературного Живаго «домой», в Россию.
Редакция журнала обратилась к Дмитрию Лихачеву, которого наряду с Андреем Сахаровым называли совестью нации, написать предисловие к публикации. Лихачев откликнулся эмоциональным текстом, красноречиво описав то, что «Доктор Живаго» значил лично для него и для страны. По его мнению, Живаго – это альтер эго Пастернака, а то и настоящий Пастернак как типичный представитель интеллигенции, чьи сомнения сопровождают наблюдения за важными историческими событиями и заставляют к ним приспосабливаться, оставляя в стороне всякую возможность на них повлиять. Иначе говоря, Живаго – настоящий советский человек, проживающий свою жизнь, наблюдая ее со стороны и держа при себе собственные чувства. Лихачев подчеркивал, что это не новый советский человек. Таков был образ жизни многих советских граждан – размышлять над историческими событиями, не соглашаться с их общепринятой оценкой, возмущаться собственной беспомощностью и в конце концов «принимать жизнь и историю какими они есть»314. Лихачев пришел к выводу, что роман Пастернака и его взгляд на историю являются достойными преемниками национального эпоса Толстого «Война и мир» (который Живаго не раз вспоминает на страницах романа). И если лиризм «Живаго» обнаруживает «чрезвычайную скромность» автора, он также демонстрирует его роль как портретиста событий.
Лихачев отмечает в сути «Доктора Живаго» ровно то, что признали в нем и рецензенты «Нового мира». Книга Пастернака получила такой резонанс, потому что давала точный взгляд на советскую историю, писала лишенный лакировки портрет обычного индивида, которому выпало жить в эпоху грандиозных перемен. Появление романа в 1988 году вызвало шквал реакций, самыми примечательными из которых были выступления, прозвучавшие на двух круглых столах авторитетных советских журналов «Вопросы истории» и «Вопросы литературы». Участники обеих дискуссий больше сосредоточились на рассмотрении «Доктора Живаго» как интерпретации истории, чем на литературной стороне дела. Публикация романа
