Михаил Ульянов - Работаю актером
Может быть, в этом самая притягательная сила театра — всегда соответствовать времени. Немыслим спектакль без корней сегодняшнего дня. А если этого нет, то это либо явная неудача, либо бессмысленный пустяк. Как временно и быстро проходяще искусство театра! Музыка, живопись, литература остаются, если несут в себе нечто вечное и общечеловеческое. А театр ничего после себя не оставляет, кроме воспоминаний зрителей да пожелтевших рецензий (если они ещё бывают!). Но его неумирающая сила и могущество — в отражении именно сегодняшнего дня, со всеми его углами и тревогами. Театр, как живая клетка, постоянно обновляется. Отмирает одно направление, рождается другое. Пусть этот процесс сложен и трудноуловим, он всё равно неумолим. И потому-то так важно услышать, что уже поют другие песни, и понять, что пора и тебе менять свой репертуар.
Спектакль «Идиот» слишком долго без изменений шёл на сцене, и, хотя гениальный роман Ф. М. Достоевского звучал по-прежнему обжигающе и захватывающе, форма спектакля устарела. Старели и мы, и не только физически. Остановиться надо вовремя, когда ты ещё не надоел, но когда ты уже устал, хотя зритель этого ещё и не замечает. Но что-то я до сих пор не видел такого на театре. Как редко хватает мужества трезво взглянуть на себя.
И Гриценко играл ещё точнее пронзительного, человечного князя Мышкина, но никакой грим уже не мог скрыть, что этот долго живший, много видевший человек только прячется за удобной маской простодушия. Всё превратилось в свою противоположность. И спектакль сняли, а потом восстановили, но уже с Мышкиным — Евгением Карельских. Это был другой спектакль — повторный и ржавый, потому что Карельских просто вогнали в старую форму, а содержание роли у него было совсем другое.
Рубен Николаевич Симонов
За все годы, что работаю в театре, я только один раз слышал аплодисменты на приёме художественным советом нового спектакля — это была незабываемая «Филумена Мартурано» Эдуардо Де Филиппо. Одна из лучших постановок Евгения Симонова, в которой в полной мере раскрылись его самые сильные стороны — лиризм, поэтичность, изящество и графичность формы. В этом спектакле была какая-то одухотворённо-тонкая атмосфера, вахтанговский аромат, хотя едва ли его можно было отнести к тем, в которых анализируются самые сложные пласты жизни. Нет, он был человечен своей примирённостью и любовью к жизни такой, какая она есть, своей грустью, что эта прекрасная сказка — жизнь так быстро проходит, но, если чуть внимательнее на неё посмотреть, в ней таится так много чудесного. Это была грустная сказка со счастливым концом. Что-то было в этом спектакле декамероновское: ироничное и житейское, смешное и грустное, наивное и глубокое, откровенное и чистое. И даже декорации, написанные М. С. Сарьяном, были похожи на заглавную раскрашенную букву, с которой начинается увлекательный рассказ о людях, об их слабостях и хитростях, о сердечности и холодности, о доброте и злобе. Но это был рассказ прелестный, изящный, остроумный. Евгений Симонов нашёл специфическое звучание спектакля.
Видел я и итальянский фильм, поставленный по этой пьесе, где играют замечательные актёры Софи Лорен и Марчелло Мастроянни, и тем не менее он производил тяжёлое, громоздкое впечатление. На настоящую драму не хватало темы, а играли всерьёз. И получалось тяжеловесное и мало трогающее зрелище.
Е. Р. Симонову удалось точно угадать и меру драматизма пьесы и меру иронии и понять частность показанных в ней событий.
Но мало режиссёру верно и талантливо решить спектакль. Надо ещё передать это решение в руки таких актёров, которые в силах донести до зрителей весь его смысл, весь жар. «Филумена Мартурано» — спектакль, где замечательно гармонично сочетались режиссёрское прочтение и блистательная игра исполнителей.
Вся неожиданная, экстравагантная, яростная, как волчица, защищающая своих детёнышей, Филумена — Ц. Л. Мансурова.
Недалёкий приживальщик, с грустью осознающий свою зависимость, но не имеющий ни сил, ни средств, чтобы избавиться от тягостного лакейского положения, Альфредо Аморозо — Л.М.Шихматов.
Злая, как оса, цепко хватающаяся за малейшую возможность выползти наверх служанка Розина — Л. А. Пашкова.
Но центром спектакля, его пружиной, его сердцем, его духом был не поддающийся старости, жадно любящий жизнь, элегантный и красивый, избалованный и привыкший к лёгким победам Доменико Сориано в поразительном исполнении Рубена Николаевича Симонова.
Перепуганный заявлением бывшей любовницы, ныне живущей в его доме на правах не то жены, не то домоуправительницы, — Филумены Мартурано — о том, что у неё трое сыновей и она желает, чтобы он женился на ней, он руками и ногами отбивается от этой ловушки. С пулемётной скоростью он выпаливает одно обвинение за другим в адрес «страшной» женщины. И сколько же было в нём растерянности, петушиной важности, детскости, сколько жалких угроз он произносил. Что-то легкомысленное, дрожащее проскальзывало в этих его угрозах и клятвах; никогда, никогда он не свяжет свою судьбу с такой ведьмой. «Ведьма ты, ведьма», — почти веря в свои слова, бросает он в лицо Филумене. Как же боялся эту непонятную ему женщину элегантнейший, но, сразу видно, пустоватый сердцеед!
Вот это «сразу видно» удивительно передавал Рубен Николаевич.
Уж очень он громко и много говорил, чтобы можно было поверить в его слова всерьёз. Этой тонкой подсветкой роли изнутри Симонов настраивал зрителя на точное отношение к своему герою. Он рассказывал об эгоистичности, легкомысленности человека, который готов на любой шаг, чтобы защитить свои уже последние сладкие годы. Этот красавец привык порхать над цветами жизни и вкушать их сладость, и он намерен это делать, пока хватит возможности. И не беда, что голова седая, не беда, что впереди старость. Он желает жить только так. Легкомысленный и не очень благородный господин. И Симонов настаивал на таком отношении к своему герою. В этом заключалась его тактика построения роли.
Актёрская работа — это поистине «писание на воде» — ничего не остаётся, кроме фотографий. Ну разве передашь, как играл Р. Н. Симонов? Какой это был и жалкий и смешной человек в своём «благородном» негодовании и гневе! Какой это был блистательный актёрский фейерверк! А его неподражаемый «сатанинский» хохот над Филуменой и её затеей? Рубен Николаевич хохотал неестественным, придуманным смехом, который должен был выразить всё его презрение к Филумене, весь его бодрый дух. Сначала высоким, потом средним и наконец низким угрожающим голосом изображал он этот «победный» хохот, бесконечно смешно и удивительно точно передающий его растерянность и испуг перед «ведьмой». Затем следовала пышная фраза: «Запомни этот смех, Филумена». И такое разнообразие приспособлений, такая психологически точная разработка роли, такое актёрское совершенство, такая лёгкость были в его игре, что зритель не мог оторвать глаз от этого переливающегося всеми цветами радуги мастерства.
Но вот Доменико Сориано узнаёт, что один из трёх сыновей Филумены — его сын. Но кто именно? Это ещё прежний Доменико Сориано — эгоист, во всём ищущий своей выгоды. И опять Симонов замешивает сложные и противоположные чувства. Доменико хочется, страстно хочется узнать это, и он ощущает какую-то робость перед ещё неведомым ему чувством отцовства, а Филумена не хочет ему открыть тайну, потому что тогда останутся ни с чем двое других. И тогда Доменико вызывает всех троих и старается догадаться, кто же из них похож на него. Сначала он их расспрашивает о работе, потом о женщинах, в этот момент он особенно пристально всматривается в лица молодых людей — ведь именно сейчас и должно проявиться наиболее отчётливо фамильное сходство с ним, с Доменико Сориано. Но ответы ничего не подозревающих парней мало чем друг от друга отличаются. И бедный Доменико в затруднении. И тогда Рубен Николаевич выходил на авансцену и, вынув из кармана свою фотографию в молодости, начинал внимательно рассматривать то её, то сидящую перед ним троицу: ведь черты лица одного из них должны были хоть чем-то напоминать его собственные. Окончательно запутавшись, он предлагает им спеть что-нибудь, надеясь хоть так что-то понять, но и поют эти ребята одинаково худо. И тут Симонов брал гитару и начинал незамысловатую песенку: «Ах, как мне скучно, скучно, скучно мне! Ах, как мне грустно, грустно, грустно мне!» И в этой банальной песенке вдруг проскальзывала действительная грусть по уходящим годам, по чему-то такому, чего этот человек ещё не в состоянии определить. Может быть, симпатичные парни, один из которых его сын, вызвали эту странную грусть?
Мысль о том, что у него есть сын, рождала какое-то новое чувство, ни разу не испытанное. И в то же время, если у него, Доменико Сориано, такой взрослый сын, значит, уже пришла старость?
