Юрий Коротков - Стиляги. Как это было
Вадим Неплох:
В нашем кругу протеста не было. Может быть, потому что уже не так сажали тогда. Хотя таскали тоже. Вышла наша пластинка в Америке, и нас таскали в “Большой дом”, как он у нас называется, – в КГБ.
Виктор Лебедев:
Только умер Сталин, и открыли третий этаж Эрмитажа, который до этого был закрыт. А это – и Моне, и Ван Гог, и Сезанн, и Матисс. Мы этого всего раньше не видели, и время, когда увидели, как раз совпало с нашим семнадцати-восемнадцатилетним возрастом. Я помню, как стиляги устроили обсуждение первой выставки Пикассо, которая была в Эрмитаже, в том месте, где стоит аникушинский памятник Пушкину, тумбу такую поставили из трех стульев. Был отчаянный диспут: Пикассо – это хороший художник? Мы все говорили, что он гениальный, хотя ни черта многие не понимали, насколько он гениален и почему. Хотя бы из протеста мы говорили, что он гениален. А власть имущие говорили, что мы ничего не понимаем, что это – мазня, что это – вредно и так далее. И вот этот до драки доходивший диспут возглавлял стиляга Рома Каплан – очень характерная фигура того времени. Сейчас он владелец знаменитого в Нью-Йорке ресторана “Русский самовар”. И его даже милиция стягивала с этих стульев, потому что он орал, обзывая своих противников последними словами. И о нем тоже вышел фельетон – под названием “Навозная муха”.
Валерий Сафонов:
С трудом, конечно, называю я и себя, и других ребят, которые этим увлекались, стилягами. Люди стремились одеться стильно, а сначала стиль не получился, потому что было вычурно и немножко крикливо, надо сказать, довольно безвкусно. В “Крокодиле” есть хорошая карикатура. И я не могу сказать, что нас объединяли какие-то общие интересы – к музыке или еще к чему-либо. Каждый как мог, так и одевался. “Штатники” – это уже другая категория. Там этой элиты не было, я бы сказал.
Рауль Мир-Хайдаров:
В пятьдесят шестом году я поступил в железнодорожный техникум в Актюбинске. Приехал я из районного центра Мартук – два часа езды от города. И в нашу группу поступил парень – Роберт Тлеумухамедов. Он был родом из Магнитогорска, а это – крупный город по тем годам, Магнитка. И он был разительно противоположно всем нам одетый человек, и его мышление тоже было другим. И еще он был очень спортивный: в наших краях еще не было баскетбола, а он прекрасно играл в баскетбол. Он оказал на меня влияние, и в течение года мои взгляды изменились. Я впервые услышал слова “джаз”, “рок-н-ролл” от него. У него уже были пластинки. Они были записаны на рентгеновских пленках, но были и какие-то настоящие диски.
Тогда все кругом были так плохо одеты, что сейчас даже сложно себе представить – в ватниках, брюках каких попало. Говоря о стилягах, впервые можно говорить о какой-то моде. Если в женской моде какие-то каноны существовали – юбки клеш или кофты с рукавом-“фонариком”, еще что-то такое, – то мужчины, по крайней мере в наших краях, были вне моды.
Это сейчас одежда стиляг смотрится как униформа: крепко зауженные брюки, с манжетами. Пиджак – впервые на одной пуговице, чуть удлиненный, из твида. Еще один атрибут – головной убор. В то время человек не ходил без головного убора. Человек без кепки – как будто голый. Помню, моя старшая сестра и ее подружки обсуждали какого-то парня и говорят: да что это, у него даже кепки нет! Кепка должна была быть из букле светлых тонов. Галстуки – маленький узел, удлиненный и желательно с какими-то рисунками. Поэтому художники – а художники во все времена были – расписывали галстуки. Их было полно в магазинах, даже уцененных, и на них рисовали пальмы, обезьяну или человека, играющего на саксофоне. Тогда впервые появились женские брюки, они были гораздо короче, чем теперь, и имели разрез внизу.
Потом в пятьдесят седьмом или пятьдесят восьмом году – тогда же было централизованное снабжение – закупили французские туфли на толстой подошве. И эта каучуковая подошва была абсолютно белой, как снег, – “манкой” ее называли. Эта модель была завезена и в Москву, и в Актюбинск – кругом. Вишневого цвета, и сбоку была пряжка, как сейчас на дамских сапогах, крупная. Стоили они до реформы шестидесятого года триста пятьдесят рублей – когда сам что-то покупаешь, помнишь всю жизнь. Это были большие деньги. И поскольку я заканчивал уже техникум, мои родители заказали мне как высший шик хромовые сапоги – там, в Мартуке. Я даже помню этого сапожника Петерса. “Хромачи” настоящие – как подарок. А я уже в другой категории – и вдруг я в “хромачах” приду? Я принес их в общежитие – четырнадцать человек в комнате нас жило. А у нас в группе учились ребята уже после армии. Если бы у меня было даже десять пар этих французских туфель, это никакого бы внимания у этих старших ребят не вызвало, но сапоги мои – а они еще со скрипом были, и такой рант был с краю. В магазинах таких быть не могло, только на заказ. И Бондаренко – он из армии какие-то деньги привез, в Германии служил – говорит: продай мне! И я, не думая, называю сумму, чтобы на те французские ботинки хватило. Он их обул – они на нем как влитые. И одни мне говорят: молодец, а другие: дурак!
А еще в то время было много китайских товаров, и в комплект стиляжной одежды вписались светлые китайские плащи. Они стоили сто семьдесят рублей – я сам покупал. Сорок четвертый размер, китайский, “Дружба”. Они очень легко стирались – с погончиками, с поясом.
Тогда ткань в клетку называлась шотландкой. И обязательно нужно было иметь у себя в гардеробе рубашку из нее – с коротким рукавом или с длинным. Потом, через несколько лет, когда мы уже давно не носили такие рубашки, огромная масса людей стала их носить и промышленность наладила их выпуск.
Но одежда – это было не главное. Стиляги были более прогрессивные молодые люди. Не было явно деревенских. Люди спортом занимались, активные. А комсомол тогда был силен, и большинство молодежи опасалось, осторожничало. Поэтому стиляг было немного. И это был очень короткий период, даже в наших краях. Года до шестьдесят второго, потом все это перешло в другое качество.
Валерий Сафонов:
Штатники – это уже был некий клуб. Мы друг с другом были знакомы и узнавали друг друга по одежде, естественно, обменивались одеждой – ее тоже либо привозили, либо покупали в комиссионных магазинах. Тогда большая сеть по Москве была. Были знакомые продавцы, которые знали про наши интересы, и они звонили даже, сообщали, что пальто такое-то там появилось, или костюм, или еще что-то. Американское исключительно. Дипломаты в основном одежду привозили. Небольшая категория людей была. Или иностранные дипломаты, может быть, тоже что-то продавали.
Это был довольно строгий стиль одежды. И в Америке таким стилем тоже увлекалась молодежь, студенчество. У них сеть старых университетов называлась Ivy League – “Лига плюща”, – и, по-моему, студенты как раз и придумали такой вид одежды, специфический: пиджаки обязательно прямые, приталенные, они немножко болтались, а на спине не было подкладки, поэтому легко ткань ложилась. Обязательно – разрез.
Обычные люди на нас никак не реагировали. Реагировала “идеология”. А на улице – никакой особой реакции. При том, что не так уж было вызывающе. Это сейчас идут молодые люди – это бросается резко в глаза.
Юрий Дормидошин:
Стиляги – слово, которое определяло модных людей, и даже не столько модных, а тех, которые противопоставляли себя серому миру тоталитаризма таким экстремальным преклонением перед западной модой.
Власть растерялась в первое время совершенно. Непонятно было, что с этим явлением делать. Они как бы ниоткуда взялись, не было какой-то организации. Власть не знала, как реагировать, но начала реагировать. Писались фельетоны, стиляги в них высмеивались.
Виктор Лебедев:
Каждый приходил к этому по-разному, но я – через музыку. И вообще многие люди приходили через музыку. Где-то в девятом классе или в восьмом мы увидели фильм “Серенада Солнечной долины”. И музыка в нем настолько поразила нас и настолько восхитила, что я сел тут же за рояль играть все эти мелодии, а “In the Mood” Гленна Миллера, который там исполнял оркестр, исполнялся типа буги-вуги, был такой достаточно модный в то время ритм. И мы одновременно захотели скопировать всю одежду, которая была у джазменов в фильме. Были еще несколько фильмов – французский “Их было пятеро” или “Судьба солдата в Америке”. Но самое главное, что, несмотря на наивное содержание, мы почувствовали, как бывает после зимы противной: выходишь на улицу, и первый ветерок теплый, вот-вот весна настанет. С “Серенадой Солнечной долины” подул воздух другого мира абсолютно, если хотите – свободного. Наивность содержания не давала возможности глобально к этому отнестись, но тем не менее… вот с этого все пошло. Эти фильмы – как прозрение какое-то.
