Владимир Артыков - Обнаженная модель
По соседству с ним возвышалась урбанистическая громада 30-х годов — театр Красной Армии. Помню, как папа в 1947 послевоенном году принес нам с сестрой два билета в театр. Отдавая их моей сестре Соне, сказал:
— Спектакль «Сказка о правде» поставлен в театре Красной Армии по поэме Маргариты Алигер, лауреата Сталинской премией. Эти билеты на премьеру. Думаю, что вам будет интересно посмотреть не только представление о бессмертном подвиге Зои Космодемьянской, но и увидеть самый большой театр в Москве, где самый вместительный зал и самая большая сцена.
Я возразил:
— Разве не в Большом театре самая большая сцена? Мы там с мамой недавно смотрели балет «Щелкунчик» Чайковского еще в довоенных декорациях.
— Пойдете в театр, сами все и увидите. Потом поговорим, где сцена больше, — засмеялся папа.
Старшая сестра Женя, студентка строительного института, услышав наш разговор, посмотрела на меня и заметила:
— В некоторых спектаклях на сцену театра Красной Армии выезжает настоящая военная техника: броневики, танкетки, пушки. А на одном из представлений я видела даже настоящий аэроплан У-2. Он въезжал на сцену, и пропеллер у него крутился.
После слов сестры о военной технике на сцене я загорелся и с нетерпением стал ждать субботы. Действительно, мое детское воображение поразила невероятная величина сцены, но надежда увидеть хотя бы один броневик не оправдалась. На сцене были только наши партизаны, одетые в телогрейки, валенки и шапки-треухи и немецкие солдаты — они пытались согреться в эти сильные русские морозы, кутаясь в женские шерстяные платки. Тогда же в журнале «Техника-молодежи» я прочитал о своеобразной архитектуре театра Красной Армии: «Если взглянуть на это здание из кабины аэроплана или из гондолы дирижабля, пролетающего над ним, можно увидеть, что театр построен в виде огромной пятиконечной звезды».
Уже, будучи взрослым, я не раз бывал там, смотрел спектакли с участием любимых артистов: Владимира Зельдина, Людмилы Касаткиной, Нины Сазоновой, Людмилы Чурсиной.
Все это живо воскресло в моей памяти после предложения Татьяны Трибушининой сделать выставку в Екатерининском дворце.
Я ответил:
— Спасибо, Танечка, конечно, согласен. Замечательная мысль — отметить одновременно и мой юбилей и открытие выставки.
— Я предполагала твое согласие и заранее придумала название выставки: «Перекрестки истории. Европа-Азия». Договорилась и с начальством о возможном банкете.
— Ты умница, Таня, все придумала правильно.
— Тогда я заказываю афишу, поставим ее на мольберт, так у нас принято. Двух больших залов на втором этаже будет вполне достаточно, чтобы разместить шестьдесят картин в один ряд. А в «Белом зале» сервируем стол. Но заранее предупреждаю, что количество приглашенных не должно превышать полсотни, чтобы все комфортно разместились за банкетным столом. В зале достаточно места и для торжественного открытия выставки и для танцев во время банкета.
— Таня, спасибо, с гостями все ясно и с танцами тоже! Замечательно придумала! Но афишу я предлагаю повесить в коридоре на стене, перед входом в зал, а на мольберт поставим мою новую работу «Портрет Зареты Матуевой». Думаю, что он станет центром экспозиции.
— Ты написал портрет жены Гладышева?
— Да. Мне доставило большое удовольствие работать над портретом красивой, доброй и умной горянки, жены моего друга.
— Экспозицию вы будете делать сами, или доверитесь нам с Павлом Платоновичем Бойко?
— Будем благодарны, если экспозицию проведешь ты и Бойко. Он, как я знаю, возглавлял Студию военных художников им. М. Б. Грекова, я ценю его как мариниста и портретиста. Помню его — «Черное море», «Реквием», «Портрет В. В. Путина на крейсере», «Портрет полковника Пирушкина». Кстати, о Пирушкине! Расскажу тебе интересный случай. На юбилее Павла Платоновича я познакомился с Пирушкиным. Он скромно стоял около своего портрета работы художника Бойко очень довольный производимым впечатлением, поскольку сходство было поразительным. С портрета на нас смотрел двойник полковника, только в военном кителе с погонами, при всех орденах и медалях. Сам же герой стоял рядом с портретом в штатском костюме и галстуке. Но я сразу узнал его.
— Это же вы на портрете? — спросил я.
— Так точно, это я, — несколько смущенно ответил он.
— Поразительное сходство!
Мы разговорились. Каково же было наше с ним удивление, когда выяснилось, что мы оба — дети Арбатских переулков, и даже вместе учились в одной 59-й школе в Староконюшенном переулке, только он тремя классами старше. Пирушкин после пятого класса ушел в суворовское училище, стал профессиональным военным, служил на Дальнем Востоке в пограничных войсках.
— Наше Управление находилось в Хабаровске — столице Дальнего Востока. Красивый зеленый город на обрывистом берегу Амура, — стал доверительно рассказывать Пирушкин. — По долгу службы мне частенько доводилось бывать в Хабаровске, там уже не чувствуешь себя островитянином. Сахалинцы так и говорили — был на материке, или — прилетел с материка.
Он широко улыбнулся.
— По натуре я большой любитель оперетты, а в Хабаровске был замечательный Театр музыкальный комедии. Он стоял напротив Дома офицеров. Я не пропускал ни одной премьеры и даже был знаком с артистами: примадонной Валерией Французевой и ее постоянным партнером Петром Кисленко. Может, слышал о них что-нибудь.
Я засмеялся:
— Не только слышал, но и очень хорошо знаю их. В Хабаровском театре я проработал один сезон. Осуществил художественное оформление оперетты «Марги».
— «Марги»? — воскликнул Пирушкин, — Это про негритянку, которая на советском пароходе тайком хотела попасть на Московский фестиваль молодежи и студентов?
— Да, он самый.
— Признаюсь тебе, Володя, что тогда меня волновали только артисты, а режиссеры, художники и композиторы — не запоминались. Хотя, такие имена как Штраус, Кальман, Дунаевский мне знакомы еще с суворовского училища, когда нас строем водили в театры, — засмеялся Пирушкин.
Мы помолчали. Затем я рассказал ему, что в 60-е годы был на Сахалине в киноэкспедиции. Мы должны были снимать уходящую натуру на острове Тюлений в Охотском море. Неожиданно Пирушкин вопросительно посмотрел на меня и осторожно спросил:
— А в каких местах еще довелось побывать?
— Южно-Сахалинск, Корсаков, Макаров, Паранайск и на Стародубской заставе.
Лицо Пирушкина изменилось, и он радостно обнял меня.
— Я в это время как раз там и служил, Стародубская застава также находилась в моем непосредственном подчинении.
— Надо же! В такие совпадения я раньше не верил. Когда в юности зачитывался любимой книгой Каверина «Два капитана», меня удивляло и настораживало — как могут герои книги неожиданно встречаться в самых отдаленных точках нашей огромной страны. Я относил это к фантазии автора: все эти случайные встречи то в Заполярье, то на фронтах Великой Отечественной, то в родном городе Энске, а то и в Москве. Оказывается, такое бывает!
— Еще как бывает! Вот мы с тобой, Володя, раньше не знали друг друга, а бегали по одним арбатским переулкам, учились в одной школе, ты снимал кино на Сахалине, а я там охранял границу. Прошло немало лет, и мы встретились в Москве, в этом славном доме, который не раз менял вывеску, но для нас с тобой был и остается Центральным домом Красной Армии им. Фрунзе.
Мы крепко обнялись с полковником, уже как давние друзья, как дети войны, как дети Арбата!
6 ноября в «Белый зал» Екатерининского дворца собрались мои родные и друзья.
Многие давно не встречались друг с другом и теперь имели возможность поговорить, осмотреть экспозицию выставки, обменяться впечатлениями. Вокруг портрета Зареты стоящего на мольберте собрались гости — красивое лицо модели вызывало восхищение.
— Кто эта прекрасная незнакомка? — наперебой спрашивали мои друзья.
— Это жена Гладышева. Они скоро подойдут, и тогда вы сможете увидеть и сравнить — уловил я сходство с моделью или нет.
Юрий Иванович Нехорошев на правах художественного критика взял на себя роль гида, пересыпая свои искусствоведческие объяснения анекдотами из жизни богемы и вызывая взрывы хохота.
— Картины Пабло Пикассо выгрузили у входа в Лувр, где готовилась выставка великого художника, и они некоторое время оставались у входа в музей без присмотра. Директор Лувра, увидев неохраняемые никем работы, испуганно обратился к художнику:
— Пабло, вы оставили на улице без присмотра свои бесценные произведения! Картины же могут украсть!
— Не волнуйтесь, месье Жан, — спокойно отвечал художник, — их никто не тронет, я еще не поставил на них свой автограф.
Или:
— Художник пишет обнаженную модель в своей мастерской. В перерыве они решают выпить чашечку кофе, и модель, накинув халатик, присаживается к столу. Неожиданно раздался стук в дверь.
