Чувак и мастер дзен - Джефф Бриджес
Так вот, в конце одного особенно напряженного съемочного дня Томас захотел немного подстричь мне волосы. Это же его работа, так? И он вежливо спрашивает меня: «Когда будем стричься, Джефф? Волосы становятся все длиннее и длиннее».
Со стрижкой у меня старая история: когда меня стригли в детстве или просто подравнивали волосы, я просто сходил с ума. Подстриженные волосы попадали под рубашку, и я никак не мог избавиться от них. Есть еще кое-что: подстригаясь, я чувствую себя, словно Самсон, теряющий свою силу. Это как суеверия в спорте. «Эй, не пора ли тебе постирать носки?» — «Ну уж нет, это мои счастливые носки». — «Брось, не валяй дурака, какая разница?» — «Это мои носки, не трогай их, приятель!»
В тот момент все это накатило на меня, я ощутил раздражение, захотел поскорее пойти домой, поэтому опять отложил стрижку: «Если ты подстрижешь меня сейчас, то потом опять придется подравнивать концы, а я хочу отрастить волосы как можно длиннее к следующему фильму». Где, кстати, Томас тоже должен был работать стилистом.
Он говорит: «Да, Джефф, но ты уже три недели не стригся».
Я ему отвечаю: «Томас, все равно в этом фильме у меня длинные волосы. Если бы я был лысым и не брился три недели, это было бы заметно. Но с такой длиной никто не увидит разницы».
Спор продолжался какое-то время, и наконец я сдался: «Ладно, просто подстриги эти чертовы волосы. Ты стилист, эксперт, в конце концов, давай делай свое дело».
Итак, он стриг мне волосы, а я сидел в кресле и пытался, значит, медитировать. Все эти полчаса я провел в очень сердитой медитации. Я чувствовал и слышал каждый щелчок ножниц. Наконец он закончил и сказал: «Спасибо, я ценю твою сознательность». Но я был вне себя!
Потом я отправился домой, впереди было два выходных. И два дня я не мог уснуть, потому что эти волосы не давали мне покоя. Я измучил себя вопросами: «Что происходит? Почему тебя это не отпускает? Это просто смешно!». Я постоянно прокручивал в голове этот эпизод, снова и снова, думал о нем днем и ночью. В то время я читал о тибетских практиках лоджонг. Утверждения, на которых основаны эти практики, предлагают полностью отдаться подобным некомфортным ситуациям и открыться, словно принимая подарок. Одно из них особенно меня поражает: Всегда поддерживай радостный ум. Цени трудности как возможность для пробуждения.
Два дня спустя я возвращаюсь к работе: «Томас, как дела, приятель?»
Он в ответ: «Отлично».
Я говорю: «А вот я страшно задолбался. Не спал три ночи из-за этой дурацкой истории с волосами».
А Томас такой: «По правде сказать, я тоже чувствовал себя дерьмово все выходные».
И наконец история сдвинулась с места. Теперь она скорее походила на эпизод из «Студии 30» или «Офиса»[26]. Мы посмеялись над этим, и я рассказал, через что мне пришлось пройти. Речь шла о какой-то четверти дюйма волос, и только посмотри, сколько всего вылезло! Вот что я имею в виду, когда говорю о стремлении жить в соответствии с чьими-то ожиданиями. Я вроде бы такой непробиваемый, и нате, пустяк вывел меня из себя.
Я сказал: «А в этом что-то есть, приятель. Это может стать нашим “волосяным коаном”».
Томас сказал: «Что ты имеешь в виду?»
И я предложил ему одну технику, которую мы иногда практикуем с женой. Мы садимся друг напротив друга. Один высказывает все, что у него на душе, а другой просто слушает, пока тот не выговорится. Потом мы меняемся. Мы делаем это, пока оба не почувствуем, что достаточно. Иногда случается сдвиг, иногда нет, это всегда происходит спонтанно. Итак, мы проделали то же самое с Томасом, и оба ощутили радость. Нам было некомфортно, но такое упражнение углубило наши отношения, потому что все эти кочки и неудобства на самом деле отличная возможность получше узнать себя и друг друга, удовлетворить любопытство: «Интересно, о чем это? Почему я так расстроился?». Именно это я имею в виду под «отдаться ситуации». И вот что увидел во мне Томас: «Эй, ты думаешь, я простой, спокойный и уравновешенный? Да я могу быть таким же трудным, так же беситься и тупить, как и любой другой человек». Это знание, конечно, несколько смущает. Как та сцена, где Чувак выходит из себя, а Уолтер говорит ему: «Да я поспокойнее тебя буду, поспокойнее тебя».
Люди думают, что я невозмутим, меня ничем нельзя зацепить, и весьма неловко показывать им свою иную сторону во всей красе. Но если я сам не буду отрицать, а признаю ее, мой путь к исцелению станет короче, и я не буду изводить себя долгими ночами, думая: «Этот чертов Томас понятия не имеет, каково мне. Разве он не понимает, что это не просто подравнивание волос, что у актера есть внутренняя жизнь, в которую не стоит влезать?» Можно раздувать проблему и защищаться сколько угодно, но так я просто подавляю чувство неловкости и смущения, верно? Благодаря Томасу и этой истории я усвоил, что могу быть просто самим собой и не оглядываться на чьи-либо ожидания.
Но Чувак не чувствует неудобства из-за своих проблем. Он ведет себя естественно. Они с Уолтером все время джемят в паре. Чувак может разозлиться на Уолтера, но при этом любит его. Обожаю эту сцену в конце фильма, когда они обнимаются, а Чувак с ног до головы, включая солнцезащитные очки, обсыпан пеплом Донни.
Берни: Еще одна черта, которая мне нравится в Чуваке, — это то, что он никого не загоняет в угол. Если нам не нравится, как ведет себя человек, мы можем устроить ему засаду, подловить на чем-то, чтобы показать его неправоту. Это как загнать крысу в угол. Если не оставить ей выхода, она начинает атаковать. Чувак так никогда не сделает. Он может плохо думать о ком-то, но всегда оставит этому человеку выход. А Уолтер постоянно устраивает ловушки, загоняя людей в такое положение, где они только и могут,
