Нам здесь не место - Санчес Дженни Торрес

Теперь еще один.

И еще.

Еще один, и еще один, и еще, еще, еще…

Мы идем, пока небо не начинает светлеть.

Ганчо показывает дорогу, братья Хосе и Тонно следуют за ним по пятам. Потом идет Нильса с Нене, который сидит у нее на закорках, привязанный шарфом. Он так устал, что не может даже сам держаться, его руки болтаются вдоль тела, голова свесилась набок.

За ними идет Альваро с двумя рюкзаками. Замыкаем процессию мы с Пульгой.

Когда я замечаю, что ночь начинает светлеть, это кажется невероятным. Я смотрю на Пульгу и говорю ему:

— Мы это сделали.

Он в ответ только качает головой.

— Que tepasa? Что не так? — спрашиваю я.

— Ничего, — бормочет Пульга и отворачивается.

Я хочу сказать ему: «Мы уже близко к цели. Так близко!» Почему он сдается, когда осталось всего ничего? Но я не могу говорить с ним в окружении других людей.

Ганчо ведет нас к горам, и кругом слишком тихо. Каждый из нас слышит, как дышат остальные. Слышит их шаги и вздохи, а небо становится все светлее, и вот наконец мы видим, как из-за горизонта показывается светящийся край солнца.

Мы взбираемся на одну скалу, потом на другую и наконец оказываемся в небольшой пещере на склоне горы. Тут мы укроемся от дневной жары.

— Будем отдыхать, пока солнце не начнет садиться, — говорит нам Ганчорт — Потом пойдем дальше. Советую поесть, попить воды и как следует выспаться. Нам предстоит долгий ночной переход, и вам нельзя отставать.

Я смотрю на Нильсу. Она выглядит измученной, кажется, ее может вот-вот стошнить. Губы у нее побледнели, глаза прикрыты. Альваро что-то шепчет жене и сует ей под нос протеиновый батончик, пока она в конце концов не откусывает немного и ее челюсти не начинают медленно шевелиться. Нене, который отлично выспался на закорках у матери, теперь бодр и хочет играть.

— Дай маме отдохнуть, — говорит Альваро.

Хотя у него тоже усталый вид, он вытаскивает из рюкзака маленький резиновый мячик и начинает перекидываться им с развеселившимся сыном. Засмотревшись на летающий туда-сюда мяч, я почти засыпаю, но вспоминаю, что сначала нужно поесть.

Хосе и Тонно сидят в уголке, и каждый приканчивает по банке тунца. Потом они приспосабливают рюкзаки вместо подушек и ложатся. Ганчо опускает на лицо шляпу, скрещивает ноги и тоже пытается уснуть.

Я открываю консервную банку с тунцом, достаю протеиновый батончик и бросаю взгляд на Пульгу, который даже не пошевелился с тех пор, как мы пришли сюда.

— С тобой все в порядке?

Он не отвечает.

— Что такое? Теперь ты вдруг перестал со мной разговаривать?

Он смотрит на выход из пещеры. Там, снаружи, солнце становится все ярче и ярче. Даже тут я чувствую, как оно пригревает землю и скалу, его жар доходит и в наше укрытие. А Пульга все смотрит и о чем-то думает.

— Скажи что-нибудь, Пульга. Что с тобой?

— Просто… просто мне теперь все равно, Крошка. Краем глаза я вижу, как Ганчо сдвигает шляпу и бросает взгляд на Пульгу, а потом снова прикрывает лицо.

Я придвигаюсь поближе к другу и шепчу:

— Не говори так. Мы почти добрались. Уже так близко! Как тебе может быть все равно?

Он пожимает плечами и бормочет:

— Слишком устал.

Я тоже чересчур измотана для воодушевляющей речи, к тому же в голове все путается. Поэтому я просто достаю еще одну банку тунца, открываю и протягиваю ему со словами:

— Вот, поешь и отдохни. Тогда тебе станет легче.

Он берет банку, и я наконец принимаюсь за еду. От теплой массы с рыбным вкусом начинает подташнивать, но я знаю, что пища придаст мне сил, и доедаю все, а потом еще добавляю протеиновый батончик. Я смотрю на Пульгу и вижу, что он толком и не приступил к еде.

— Ешь давай, — говорю я ему.

Но он ставит банку, сворачивается калачиком и отвечает:

— Потом.

Я думаю, что надо бы насильно запихать тунца Пульте в рот, но вместо этого оставляю его в покое. Пусть отдохнет.

И сама тоже проваливаюсь в сон.

Пульга

Все уснули, кроме меня и Нене. Он сидит между измученными родителями, их руки сцеплены и образуют защитный барьер, чтобы даже во сне почувствовать, если ребенок встанет и попытается уйти.

Я наблюдаю, как он осматривает пещеру. Разглядывает спящих чуть в стороне Хосе и Тонно, расположившегося неподалеку от них Ганчо. Потом переводит глаза на родителей, суется мордашкой прямо в лицо отцу, чтобы убедиться, что тот действительно спит. Поворачивается к матери, гладит ее по голове. Затем он видит меня и машет, но я не отвечаю ему. Он снова машет, а потом шарит у себя за спиной и достает маленький резиновый мяч. Показывает на него, на меня и шепчет:

— Quieres jugar? Хочешь поиграть?

Когда я не отвечаю, Нене смотрит на меня, будто пытаясь что-то решить.

Может быть, он гадает, не мертвый ли я?

Потом Нене кладет мячик на землю перед собой и толкает его в мою сторону. Я смотрю на грязный розовый шар, цветом напоминающий язык, который медленно катится в мою сторону. А Нене выжидающе глядит на меня, ждет, когда я дотянусь до мяча и толкну его обратно. Но я этого не делаю. Нене улыбается и показывает на мяч, думает, наверное, что я его не вижу. Когда я по-прежнему не двигаюсь, малыш сердится.

— Давай толкай, — тихонько говорит он.

Я продолжаю бездействовать, и мальчик пытается встать, чтобы забрать игрушку, но Нильса даже во сне прижимает его рукой, не давая подняться.

Нене сердито смотрит на меня, а я думаю: «Господи, ему следовало бы знать, что в этом мире есть злые люди». Но чем дольше я гляжу на малыша, тем отчетливее мне представляются Чико и отец, которые наблюдают за мной с небес, и к горлу подступает комок. Неужели я теперь вот такой? А может, я был им всегда? Или только становлюсь таким?

Я не знаю.

Не могу вспомнить, каким я был. И не понимаю, какой сейчас. Этот поход слишком многое стер из моей памяти, там остались лишь Ля Бестия, усталость, призрачные голоса и смерть Чико.

Я смотрю на Нене, который таращится на мячик, и вижу, как моя рука тянется и толкает мяч. Лицо мальчика меняется: оно становится таким счастливым, что у меня начинает болеть сердце, эта трепещущая штуковина, которая чувствует слишком много, сердце художника, мое проклятие. Мячик не успевает еще докатиться до Нене, а я уже поворачиваюсь к нему спиной и упираюсь взглядом в тусклую серую стену пещеры.

— Gracias, — благодарит Нене.

Я не хочу слышать его тихий голос. Пусть мои уши откажут мне. И все остальное — тоже.

Серое перед глазами становится все темнее и темнее, пока отблески солнечного света не исчезают и не приходит вечер.

— Пора, — говорит всем Ганчо. — Поторапливайтесь, вставайте, нам еще всю ночь топать.

Крошка смотрит на меня и говорит:

— Еще две ночи, Пульга. И всё. Всего две ночи.

«Две ночи до чего?» — хочу спросить я. Что за невероятное будущее ждет нас после этих двух ночей' Но вместо этого я просто киваю, надеваю рюкзак и выхожу из пещеры следом за остальными, отпихивая ногой банку с тунцом.

Крошка

Температура воздуха падает, и пустыня снова начинает остывать. Мы идем, и я слышу, как Нене жалуется на то, что он устал. Нильса отвечает, что надо идти, стараясь не отставать от Ганчо. Мне только кажется, или сегодня он идет быстрее, чем вчера? Альваро берет Нене на руки и несет, ставит на землю, снова поднимает и несет. Он дышит все тяжелее, все быстрее.

Нильса просит Альваро не напрягать сердце, мол, ходьба и без того требует много сил. Я наблюдаю, как ребенок снова залезает к матери на закорки, и та для надежности обвязывает его шарфом. В голове мелькает воспоминание о младенце, который жил у меня внутри.

Я почти чувствую тяжесть его тельца на руках.

Ганчо лишь немного притормаживает, пока Нильса устраивает ребенка, поэтому ей приходится догонять. Но даже после этого Нильса, Альваро и Нене впереди нас.