Чудо на Гудзоне - Заслоу Джефри
В моей военной карьере было немало таких важных этапов. Посвящение в воинскую жизнь началось весной 1969 года, когда я учился в выпускном классе школы и поехал на встречу с нашим конгрессменом, Рэем Робертсом, в его офис в фермерском городке Маккинни. На тот момент 56-летний Робертс был уважаемым демократическим лидером в Техасе. За шесть лет до этого в автомобильном кортеже президента Кеннеди в Далласе он ехал на четыре машины позади президентского лимузина, когда раздались выстрелы.
Я обратился к представителю нашего штата в конгрессе Робертсу, потому что хотел учиться в одной из военных академий. Для этого мне нужно было одобрение какого-нибудь конгрессмена. В некоторых избирательных округах именно покровительство конгрессменов определяло, какие молодые люди получат назначение в академию ВМФ в Аннаполисе, штат Мэриленд; в академию ВВС неподалеку от Колорадо Спрингс, штат Колорадо; в военную академию в Вест-Пойнте, штат Нью-Йорк; в мореходную академию торгового флота в Нью-Лондоне, штат Коннектикут.
Но представитель Робертс полагал, что его назначения должны основываться на достоинствах кандидатов. Поэтому он требовал, чтобы молодые люди вроде меня приезжали в его офис на собеседование с советом, в который входили отставные генералы и адмиралы, живущие в его округе.
После того как мы побывали на почте, сдали экзамен на государственную службу и довольно хорошо с ним справились, нас вызвали «на ковер» к этому специальному жюри военных «тяжеловесов» в кабинете конгрессмена. У собранной им комиссии было две задачи. Во-первых, определить, есть ли у претендента те качества, которые требуются, чтобы справиться с учебой в академии. Во-вторых, решить, какая академия лучше всего подходит претенденту. Поскольку мой папа не был знаком ни с кем из высокопоставленных лиц, я был благодарен за возможность получить назначение за личные качества. У меня появился шанс.
Собираясь на это собеседование, я нервничал и неуютно себя чувствовал в спортивном пиджаке и с галстуком, но при этом был приятно взволнован. Я жадно поглощал книги об армии и авиации с тех пор, как научился читать. Был внимателен. Так что считал себя готовым, когда меня, наконец, усадили перед этой комиссией из четырех высших офицеров и началась официальная 20-минутная процедура.
Отставной армейский генерал, похоже, любил лоббистские вопросы.
– Мистер Салленбергер, – проговорил он, – можете ли вы сказать мне, какой вид вооруженных сил США имеет самый большой воздушный флот?
Полагаю, большинство претендентов дали бы очевидный ответ: ВВС США. Но я знал, что это вопрос с подковыркой, и к тому же выучил свое домашнее задание. Я изучил спецификации каждого вида войск и того воздушного флота, который они использовали.
– Сэр, – ответил я, – если учитывать вертолеты, то наибольшими воздушными силами располагает армия США.
Отставной генерал улыбнулся. Я прошел первую пробу. По мере того как продолжалась наша беседа, он, похоже, загорелся мыслью направить меня в Вест-Пойнт. Но я в тот день был предельно откровенен. Я хотел летать на реактивных самолетах в ВМС или ВВС и в Вест-Пойнт поступать не стремился.
Как оказалось, представитель Робертс предложил рекомендацию в ВВС другому претенденту. Мне он дал направление в академию ВМФ. Судьбе было угодно, чтобы тот другой парень с рекомендацией в ВВС отказался ею воспользоваться, и поэтому я был передвинут на его место как «запасной игрок».
Мне было восемнадцать лет, и я ехал в Колорадо. Мне предстояло пройти полный курс первоклассного обучения. Взамен я согласился отплатить моей стране пятью годами службы как действующий офицер ВВС.
Я прибыл в академию ВВС 23 июня 1969 года, и для меня, парнишки из сельского Техаса, это был момент откровения – знакомство с другими кадетами, которые съехались сюда со всей страны. Да, некоторые из 1406 молодых людей с моего первого курса были богатыми мальчиками из элитных семей, которые попали в академию благодаря отцовским связям. В основном были сыновья военных офицеров, часть из них – из семей с давними военными традициями. Но когда все мы прошли через длинные очереди на бритье головы, возникло ощущение, что эти различия больше не имеют значения. Нас ждала одна и та же трудная дорога. Только 844 из 1406 прибывших в академию в тот день в конечном счете получили свои дипломы.
Нас приветствовали в академии в чудесное колорадское утро, когда в небе не было ни облачка. С того самого дня и поныне я очарован Западом. Видимость на сотни миль в любом направлении, и совсем рядом горы – совершенно ошеломительное зрелище для парня с равнин Северного Техаса.
Архитектурный комплекс академии производил мощное впечатление, в то время его здания были сравнительно новыми. Академия ВВС была окончательно достроена всего двенадцать лет назад; а первый ее выпуск состоялся в 1959 году. Я знал, что если сумею продержаться все четыре года, то мой выпуск придется на 1973 год и станет всего лишь пятнадцатым по счету выпуском этого учебного заведения. Первые женщины-кадеты появились в академии только в 1976 году, через три года после моего окончания.
В тот день я довольно заметно нервничал. Не знал, чего ожидать. В отличие от некоторых кадетов-первокурсников, совсем не представлял, насколько сильна здесь будет дедовщина. Как только мы сняли свою гражданскую одежду и переоделись в одинаковую оливково-зеленую повседневную форму, появились кадеты старших курсов и принялись орать на нас:
– Встать по стойке «смирно»! Живот втянуть!
– Грудь вперед! Плечи назад и вниз!
– Локти не растопыривать! Подбородок подберите, мистер!
– Смотреть прямо перед собой!
Стало ли это для меня встряской? Еще бы! В мои восемнадцать лет мне не хватало жизненного опыта и не с чем было сравнивать. Я был парнишкой, попавшим сюда прямиком из семейного уюта, – и вот меня внезапно впихнули в ситуацию, в которой я не представлял, что и как делать правильно. Это меня дезориентировало.
Естественно подвергать сомнению пользу такой нарочитой театральности. Считаю ли я, что это было необходимо? По-прежнему не уверен в этом. Но теперь, став взрослым, действительно понимаю некоторые основания той дедовщины в отношении первокурсников. Ее целью было оторвать нас от всего легкого, комфортного и привычного, перефокусировать нашу перспективу и расставить приоритеты в новом порядке. Для всех нас переставало существовать «я» и начинало существовать «мы». Об этих словах нельзя было больше думать как об абстракциях. Теперь они обладали настоящим смыслом в реальной жизни – как в «шокирующей» реальности. Удивительно, насколько четко и быстро человек учится усердию, ответственности и обязательствам, когда единственными дозволенными, допустимыми ответами на любой вопрос старшего по званию являются «да, сэр», «нет, сэр», «нет, извините, сэр» или «сэр, я не знаю».
Существовало правило, что старшекурсникам не положено физически издеваться над нами. Но помимо воплей и запугивания случались и тычки.
Те, кто высказывается в пользу дедовщины, говорят, что она создает чувство лояльности между товарищами, и в этом доводе есть некоторая доля истины. Когда окончился тот первый учебный год, я очень сблизился со многими своими однокурсниками-«дули» (это производное от греческого слова doulos, которое означает «раб»). Мы вызвались добровольцами сражаться за свою страну и ощущали чувство патриотизма. Я слышал и читал рассказы об опыте тех, кто участвовал в сражениях, и, по их словам, когда попадаешь на поле битвы, на самом деле сражаешься за своих товарищей, а не за какого-то политика или политический идеал. И ты скорее погибнешь, чем опозоришь товарищей.
Мой первый курс подарил мне узы пожизненной дружбы, соединившие меня с некоторыми из моих однокашников-первокурсников. Это было сильное переживание – совсем не похожее на учебу в колледже. Нас проверяли, оскорбляли, испытывали физическими трудностями. И нам приходилось видеть, как некоторые выпадали из наших кадетских рядов. Кому-то не удалось преодолеть психологические и физические тяготы базовой подготовки. Другие потерпели неудачу в учебных дисциплинах или были слишком запуганы дедовщиной. Третьи перевелись в обычные университеты, решив: «Это не для меня. Мне нужно хорошее образование, но не такой ценой». А те из нас, кто выдержал и остался, стали братством.
