Игорь Волознев - Новая Федра, или Жаркое из четырёх сердец
Удивлённая и обрадованная изменившимся к ней отношением мачехи, Аурелия отведала кушанье, хотя ей вовсе не хотелось есть. В ту же минуту лицо её побледнело.
— Что с тобой, дорогая? — тем же медоточивым голосом осведомилась Мелисинда, не спускавшая с неё пристального взгляда.
Ответить Аурелия не успела. В комнате полыхнуло синее пламя и спустя мгновение Мелисинда почувствовала небывалую лёгкость во всём теле и прилив сил. Окинув себя взглядом, она ахнула, поражённая. На ней было голубое платье Аурелии вместо её обычного тёмно-коричневого, а, подняв глаза, увидела перед собой не прекрасную девушку, а старуху в том самом тёмно-коричневом платье, с лицом, засыпанным пудрой, с нарумяненными щеками и подведёнными глазами. Старуха смотрела на неё с ужасом и растерянностью. Мелисинда тоже воззрилась на неё, изумляясь всё больше. Перед ней стояла не кто-нибудь, а она сама, графиня Мелисинда, словно вышедшая из зеркала!
Ещё раз оглядев себя, свои руки с преобразившейся, удивительно белой кожей, свои светлые, с лёгким оттенком золота завитые волосы, она окончательно убедилась, что стала Аурелией. Вернее, получила её молодое, ослепительно прекрасное тело…
— Что это? Что это? — хриплым голосом повторяла стоявшая перед Мелисиндой старуха, тяжело дыша и держась рукой за грудь.
Аурелию происшедшая с ней перемена невероятно поразила и повергла в смятение. В первые секунды она не могла поверить своим ощущениям. Она смотрела на стоявшую перед ней вторую Аурелию и повторяла: "Что это? Что случилось?"
Она зашаталась и, хрипя, стала оседать на пол. Мелисинда слишком хорошо знала своё прежнее больное тело, чтобы не понять, что сейчас происходило с Аурелией. Из-за сильного волнения у Аурелии началась одышка и сердцебиение, зашумело в голове и помутилось в глазах; она, без всякого сомнения, находилась на грани обморока.
Мелисинда подошла к окну, за которым темнела ночь, с минуту вглядывалась в отражавшийся в мутном стекле образ Аурелии, а потом вернулась к старческому телу, опустившемуся на пол. Ей странно было смотреть на своё прежнее тело, простёртое сейчас на полу и глядящее на неё снизу вверх слезящимися, полными ужаса глазами. Вглядываясь в него, она содрогалась от отвращения. Неужели она была такой? Она готова была провалиться сквозь землю от стыда, представив, что в таком уродливом облике пыталась вызвать благосклонность Вивенцио. Знай тогда, какая она на самом деле, она бы не задумываясь отравилась или кинулась в омут.
— Ты теперь старуха, — прошептала она, мстительно улыбаясь. — Уродливая больная старуха, и сейчас умрёшь.
— Колдунья, — только и смогла прохрипеть Аурелия, судорожно глотая воздух. — Колдунья…
— Гадкая девчонка, вознамерилась отобрать у меня Вивенцио? — Мелисинда в сердцах пнула её ногой. — За это тебя ждёт страшная расплата!
Аурелия, видя перед собой так близко своё зеркальное отражение, даже подняла руку, чтобы потрогать его и убедиться, что это не сон, но тяжесть, навалившаяся ей на грудь, лишала её последних сил. Она задыхалась, в глазах плыли круги.
— Ты — выжившая из ума, никем не любимая больная старуха, — продолжала безжалостная Мелисинда, гордясь своим новым прекрасным телом и предвкушая сладчайшие минуты близости с любимым. — Никто не пожалеет, если ты умрёшь прямо сейчас!
Чем дольше она разглядывала свою немощную плоть, отделившуюся от неё и ползающую у неё в ногах, тем больше её охватывала ненависть к ней. Наступил момент, когда Мелисинда настолько возненавидела эту бренную оболочку, доставившую ей в последние месяцы столько душевных страданий, что готова была разодрать её ногтями и добраться до сердца, как это сделала Бильда с негодником Фрицем. Но кровавое убийство было ей ни к чему. Гораздо проще и безопаснее задушить эту никчемную плоть подушкой или шалью, не оставив следов своего преступления. Все решат, что часто болевшую графиню поразил очередной удар, от которого она и скончалась.
И Мелисинда, с застывшей на лице усмешкой, быстро прошла в опочивальню, где высилась кровать с занавесями и балдахином, и взяла с неё одну из подушек. "Прощай, Аурелия, — проговорила она мысленно. — Меня ждёт брачное ложе с Вивенцио, а тебя — трупные черви!"
Вернувшись с подушкой в комнату, где на полу оставалась лежать несчастная Аурелия, она изумилась тому, что все свечи здесь были потушены, окно распахнуто и по комнате гулял ветер, колыхая тяжёлые занавеси. С шумным хлопаньем крыльев порхнула ворона и уселась на сундук.
— Бильда… — вымолвила Мелисинда. — Ты здесь?…
Ворона тотчас обернулась колдуньей, деловито прошлась по комнате, остановилась возле простёртой Аурелии, оглядела её, а потом уставилась на Мелисинду.
— Теперь довольна? — прокаркала она. — Ты стала Аурелией, наследницей рода фон Ашенбах, которую обожает молодой герцог!
— Я твоя покорная раба, Бильда, — с замиранием произнесла Мелисинда, вставая перед ней на колени. — Не знаю, как отплатить тебе за эту услугу. Требуй от меня всё, что хочешь.
— Что мне требовать от вас, людей, — проворчала ведьма, кутаясь в свой дырявый плащ, — я и так получаю от вас всё, что мне нужно… Ты задумала убить её, ведь так?
Мелисинда опустила взгляд на подушку, которую держала в руках.
— Да, достопочтенная Бильда. Я хочу навсегда избавиться от девчонки, а заодно и от этого уродливого тела, которое мне ненавистно.
— Не торопись, старое тело тебе ещё понадобится.
Мелисинда ужаснулась.
— Значит, Аурелией я стала не навсегда? — Она в смятении отпрянула. — Мне предстоит расстаться с этим прекрасным телом? Нет, я не перенесу этого! Я лучше наложу на себя руки, чем вернусь в постылую плоть!
— До сих пор ты выполняла все условия, которые я перед тобой ставила, — сурово заговорила ведьма, — и сейчас выполнишь одно, самое последнее, после которого эта молодая плоть навсегда останется при тебе.
— Какое условие? — проговорила напуганная графиня.
— Иди к Вивенцио, который уже ждёт тебя на брачном ложе, и упейся его ласками, но смотри: как только надвратный колокол начнёт бить полночь, ты покинешь мужа и придёшь в эту комнату. После третьего удара колокола твоё прежнее тело вернётся к тебе!
— О нет, Бильда! — воскликнула графиня.
— Ты пробудешь в нём до первых петухов, а затем вновь вернёшься в тело Аурелии, на этот раз навсегда, — ответила ведьма. — Тебе придётся потерпеть эти короткие часы, если ты действительно хочешь обладать Вивенцио.
— Я всё поняла, Бильда, — Мелисинда покорно наклонила голову.
— По-моему, это лёгкое условие, — сказала ведьма, — и уж оно-то не должно доставить тебе затруднений. Как только прокричат первые петухи, ты вернёшься в тело Аурелии, на этот раз окончательно, а с девчонкой в старушечьей плоти ты сможешь сделать всё, что захочешь.
— Я задушу её, — прошептала Мелисинда.
Она приблизилась к Аурелии и вгляделась в неё. Похоже, старая плоть была в глубоком обмороке, но не исключалось, что Аурелия слышала их с Бильдой разговор.
— Не беспокойся, она в обмороке, — заверила её ведьма, как будто прочитав её мысли. — Помни, что я тебе сказала. Сегодняшняя ночь будет ночью твоего терпения и величайшего торжества. Пережди её, и ты обретешь молодость Аурелии и любовь Вивенцио!
С этими словами она растаяла в воздухе, а трепещущая Мелисинда побежала в опочивальню.
При её появлении Вивенцио привстал на ложе. Свечи, горевшие в изголовье, озаряли его стройное загорелое тело, тёмные волосы и прекрасное лицо с пылающими страстью глазами, устремлёнными на возлюбленную. Вид Аурелии его удивил. Никогда ещё девушка не выглядела такой взволнованной. Глаза её лихорадочно блестели, грудь бурно вздымалась. Она торопливо скинула с себя платье и, оставшись обнажённой, помешкала, оглядывая своё тело, словно видела его впервые в жизни.
— Аурелия, иди же ко мне, — позвал её Вивенцио и окончательно сбросил с себя одеяло, демонстрируя молодой жене своего нетерпеливо вздрагивающего в предвкушении скачки жеребца.
Мелисинда вся запылала, увидев его, и со стоном страсти кинулась в объятия любимого. Жар её неистового восторга передался и молодому мужу, стократно усилив его пыл.
— О Вивенцио, как я люблю тебя! — шептала Мелисинда, горячими поцелуями покрывая его грудь и плечи. — Как я ждала этой блаженной минуты! Войди же в меня, дай насладиться любовью, продли, продли минуты восторга, ведь они так скоротечны в нашей жизни!
— Милая Аурелия, только сейчас, в эти упоительны мгновения, я постиг всю безграничность твоей любви ко мне, — отвечал юноша, — и поверь, что и моя любовь так же сильна и глубока!
— Ты мой навсегда, Вивенцио!
— А ты моя… О, как я счастлив!
Его руки нежно скользили по её телу, и Мелисинда, тая от страстной неги, не могла удержаться, чтоб не коснуться рукой твёрдого и тугого интимного органа возлюбленного. Ощутив прикосновение нежных пальчиков, Вивенцио не в силах был совладать со своей страстью: семя выплеснулось раньше времени, забрызгав простыни и руки любимой… Мелисинда весело рассмеялась: нетерпение возлюбленного позабавило её. Её ласки и поцелуи стали жарче; Вивенцио отвечал с не меньшим пылом. В голове Мелисинды затуманилось, когда её молодой любовник, вновь собравшись с силами, ввёл в её заветную щель свой окрепший орган. Графиню пронзила боль, какую испытывает девушка в минуту первой близости с мужчиной, и стон, невольно сорвавшийся с её губ, был одинаково сладок и ей, и Вивенцио. Но после первого непроизвольного оргазма второй всё никак не наступал. Молодой наездник энергично гарцевал на своей юной кобылке, пытаясь вызвать его, и в увлечении оба забыли обо всём на свете. Мелисинда едва расслышала удары колокола, долетавшие через полураскрытое окно. Разгорячённая, уже начинавшая содрогаться в порыве охватившего её экстаза, она не обратила внимание на эти роковые звуки, тем более Вивенцио ускорил темп скачки — оргазм был близок, оба тяжело дышали, в глазах плыло, Мелисинда стонала и выгибалась всем телом в объятиях возлюбленного… Последний удар колокола, прозвучавший в ночи, слился с криком удовлетворения, который испустил Вивенцио — он, наконец, снова разрешился семенем! В эту блаженнейшую минуту его объятия были особенно крепки, и чем туже он сжимал Мелисинду и чем сильнее содрогался, тем слаще, тем упоительней ей было. Они заканчивали любовное соитие одновременно, являя собой как бы одно существо. Истосковавшаяся по любви Мелисинда с особенной жадностью впитывала в себя эти мгновения страсти, прижимаясь к возлюбленному, дрожью отзываясь на его дрожь. Отзвук последнего удара колокола, долетевший до её сознания, заставил её оледенеть: ей вспомнились слова ведьмы. Сердце её сдавило металлическим обручем. Она сделала движение встать, но было поздно: в комнате полыхнуло синее пламя, и в объятиях Вивенцио оказалась не его молодая жена, а мачеха с густо набелённым, изуродованным язвами лицом!
