Вкус листьев коки - Мюллер Карин
Лишь через час я поняла, что вовсе не из-за густого тумана мы так виляем на шоссе. Причиной всему были очки дона Рене с мутными стеклами, которые он упрямо отказывался надевать – они лежали на приборной доске.
Когда мы в целости и сохранности вернулись в Ла-Пас, я испытала такое облегчение, что даже перестала злиться. День был длинный, а дон Рене – всего лишь усталый старик. Я дала ему щедрые чаевые, еще раз извинилась за задержку и рухнула в кровать.
На следующий день мы приготовились пройти по самому удивительному участку тропы инков, сохранившемуся до наших дней. Он начинался на боливийском высокогорье в двух часах от Ла-Паса, а оттуда поднимался выше и достигал горного перевала в Андах на высоте пятнадцати тысяч футов. Затем спускался вниз, все ниже и ниже, от каменистого плато к поросшему травой склону, на котором постепенно возникали кустарники и деревья. От серого к коричневому и зеленому цвету джунглей. От сурового безлесного высокогорья к плодородному сердцу Боливии – Амазонке.
Когда я начала искать водителя, который отвез бы нас к началу тропы, Джон предложил снова нанять дона Рене.
– Ты шутишь? – сказала я. Простить не значит забыть; дон Рене не казался мне человеком, на которого можно положиться.
Джон представил ряд аргументов, и все они вели к тому, что работодатель дона Рене – хозяин джипа – хороший друг Джона и ему нужны деньги. Дон Рене знал тропу инков как свои пять пальцев и мог бы помочь нам нанять лам, которые понесли бы наши вещи. К середине дня я была готова пойти на компромисс. Мы возьмем дона Рене, но оставим в Ла-Пасе тяжелую камеру Джона. Тогда нам не нужны будут вьючные животные, и мы сами сможем преодолеть перевал.
Дон Рене согласился поехать, но опоздал на два часа. Мы спешили, надеясь оказаться у начала тропы к полудню. Дорога постепенно превратилась в каменистую тропу без признаков жизни.
– Вы знаете, где мы можем взять напрокат мулов? – с осторожностью спросила я дона Рене.
– Дальше, – пробурчал он.
Вскоре мне стало ясно, что он никогда раньше не был в этих краях. Когда мы подъехали к тропе, то поняли, что в последний раз видели мула за десять миль отсюда.
Чак еще не привык к высокогорному климату. Над нами возвышался окутанный туманом перевал высотой в пятнадцать тысяч футов. Без мулов наша экспедиция выглядела откровенно небезопасной.
Мы посовещались под дождем.
– Думаю, надо попробовать, – сказал Чак.
Мы целиком зависели от дона Рене, который должен был встретить нас по ту сторону перевала. Я нарисовала ему карту того места, где нужно нас забрать. Мы рассчитывали быть на месте между шестнадцатью и восемнадцатью часами следующего дня. Чак решительно взвалил рюкзак на плечи и повернулся к дону Рене спиной. На этот раз никак нельзя было допустить, чтобы дон Рене снова попытался «проучить незадачливых гринго».
– Не уезжайте без нас ни в коем случае, – наказала я ему. – Даже если вам придется переночевать там. НЕ УЕЗЖАЙТЕ БЕЗ НАС.
Мы пошли по долине, пока не оказались на тропе инков. Даже Чак замер, увидев ее. Шириной двадцать футов, она была словно сделана из одного куска. Дождь отполировал ее до блеска. Воду со сверкающих камней отводили по каменным акведукам. Это было произведение искусства, скульптура, и невозможно было поверить, что она создана человеческими руками; казалось, ее создатели нашли способ расплавить камень и залить его в гигантскую форму.
Вот что имели в виду авторы хроник, когда писали: «Хотя во многих местах тропа разрушена и лежит в руинах, по-прежнему очевидно, каким совершенным сооружением она являлась; очевидна и власть тех инков, которые приказали построить ее. Сомневаюсь, что за всю человеческую историю была создана дорога, сравнимая с этой…»
Мои сны ожили – именно эту картину я стремилась увидеть с тех пор, как впервые провела красную линию на карте, что висела в моей спальне.
Нас окутал туман. Воздух стал реже, и каждые несколько минут нам приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Шли часы. Наконец многослойный туман рассеялся, и мы увидели большую каменную пирамиду, а чуть дальше – желтый металлический крест. Мы были на вершине.
Пирамида была построена в честь богов инков. Путники, проходившие этой дорогой, клали камни на вершину, чтобы умилостивить горных богов и обезопасить свой спуск. Крест был бесплодной попыткой католической церкви превратить место языческого поклонения в христианскую святыню после того, как веками проповедуемая вера так и не искоренила древние обычаи. Мы положили по камушку и пошли дальше.
Оказавшись по ту сторону перевала, я испытала такое чувство, словно в груди лопнул обруч – как будто воздух вдруг насытился кислородом. Отсюда дорога все время шла вниз, и Чак не слишком уставал. Мы шли еще несколько часов, затем остановились на ночлег в ветхой хижине. Я собрала горсть помета лам, надеясь залить промокшие кругляши бензином и развести веселый костер, но безуспешно. Дипломы экономиста и инженера были бесполезны там, где пригодилась бы опытная крестьянская рука.
Мы рано встали и продолжили наш путь по древней тропе. Мы знали, что до конца осталось не более шести часов, и даже ненадолго задержались у маленького водопада, чтобы принять освежающую ванну.
К двум часам мы были уже в деревне у подножия горы, и тут я начала волноваться.
– Откуда ты взял, что идти двенадцать часов? – спросила я Джона.
– Вольфганг сказал, – ответил он.
Вольфганг – владелец джипа. Я однажды встречалась с ним; тучный, далеко за пятьдесят. Вряд ли он когда-нибудь ходил этими тропами. Я ускорила шаг. К четырем часам я окончательно убедилась, что мы в беде. Чак еле шел.
– Можешь идти быстрее? – спросила я.
Он задумался на минутку.
– Иду на девяносто семи процентах своих возможностей, – ответил он. – Думаю, могу поднажать до ста трех.
Я показала Джону карту.
– Ты можешь пойти вперед и попытаться застать дона Рене прежде, чем он решит уехать домой? А мы с Чаком догоним.
Джон покачал головой.
– Я устал. Дон Рене не уедет.
– Может, хотя бы поделим содержимое рюкзака Чака? Он совсем обессилел.
Джон снова покачал головой.
– У меня своих вещей навалом.
Я разгрузила Чака, как могла.
– Я пойду за доном Рене, – сказала я ему. – Втроем нам точно не успеть в Чаллу (где он ждал нас) к шести.
И я побежала вниз.
Два часа спустя я уже карабкалась по высокому и крутому холму. Какие-то дети безразлично наблюдали за мной из дверей крестьянской хижины.
– Это Чалла? – спросила я, еле дыша.
Маленькая девочка покачала головой.
– Далеко еще? – спросила я.
– Два часа, – ответила она, потом оглядела меня и передумала: – Три.
Невозможно. Я сверилась с картой. Значит, мы сейчас. ой-ой-ой. Я сомневалась, что Чак дотянет до того холма, на который я только что взобралась, не говоря о том, чтобы пройти еще два часа.
Я бросила рюкзак и пошла ему навстречу.
Его лицо было мертвенно-бледным, и он тяжело дышал, хотя по-прежнему бодро переставлял ноги, карабкаясь по холму. Его пушистая борода у корней покрылась серой коркой соли. Глаза запали. Их взгляд был погружен в себя, как у древних стариков, живущих среди воспоминаний. Он старел прямо на глазах.
Я подождала, пока мы не окажемся на вершине, и сообщила ему новости.
– Еще два часа ходу, – сказала я. – Боливийскими темпами. А нашим ходом – три.
Шесть часов. Бегом я бы добралась до Чаллы к восьми, но Чак не хотел, чтобы мы шли раздельно в темноте. Мне тоже не хотелось бросать его. Если Джон даже не хочет понести часть его вещей, что будет, если ему вдруг понадобится остановиться и заночевать в горах?
Но в первую очередь мне было стыдно за себя. Чак доверился мне и согласился шагнуть в неизвестность, приехав в страну, языка которой не знал, и пошел со мной в эту дикую, труднопроходимую местность. Я обещала, что у нас будут мулы, а мулов не было; я потащила его на гору, к подъему на которую он не был готов. Я неправильно рассчитала длину пути и наняла ненадежного человека, который, может, и не станет дожидаться нас в условленном месте. Все это случалось со мной и прежде, но я никогда не подвергала подобным испытаниям друзей. Чак выглядел совершенно несчастным. Я молилась о том, чтобы в Чалле нас ждала машина; как мне хотелось увезти его в Ла-Пас, где нас ждали теплая постель и горячий ужин. Я мечтала загладить свою вину.
