Борис Носик - Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2
Теофиль Готье считал, что именно Милле умел поднять до высот прекрасного самую грубую натуру, что труженики на его картинах таят в себе особую красоту и силу. Милле был одним из немногих, кто в ту эпоху изображал на своих картинах пахарей, сноповязальщиц, лесорубов. Его «пейзане» не были ни опереточными, ни праздничными, они были усталыми и печальными. Одни критики бранили его за это, другие (социалисты и прочие леваки) – прославляли, видя в этой печали предвестие крестьянского возмущения и жестокого, кровавого насилия Парижской коммуны. Понятно, что советская художественная критика не прошла мимо этих печальных полотен Милле, объявив, что бедный, многодетный барбизонец Милле «выступал как обличитель существующего строя», но попрекнув его все же при этом недостаточной политической зрелостью: «Не видя путей изменения жизни, Милле идеализировал патриархальные устои крестьянского быта». И верно ведь, «не видел» бедняга Милле, который умер в 1875 году, когда Ленин был «маленький, с кудрявой головой» и еще не мог указать миру путей к кровопролитию. Оттого, наверно, по вечерам мирный Милле собирал вокруг стола своих девятерых детей и читал им не Маркса, а Библию. Слава пришла к нему лишь незадолго до смерти, но умер он в долгах, и благородный Коро послал его вдове десять тысяч, чтобы она могла кое-как перебиться. Ателье-амбар Милле уже был к тому времени продан. Впрочем, после смерти снисходительного домохозяина Сансье, собравшего за долги целую галерею полотен Милле (однако все же никогда не выгонявшего злостного неплательщика из дому), дочь художника Маргарита получила за оставшиеся полотна огромную по тем временам сумму – 120 000 франков (не обошлось, конечно, без споров и тяжбы с наследниками Сансье, которым досталась львиная доля этой суммы).
Художественная слава Барбизона и сама живописная, пестрая толпа художников стали завлекать в деревню «мастеров художественного слова». В 1865 году братья Гонкуры поселились на постоялом дворе папаши Ганна, чтобы поближе наблюдать «героев» романа «Манетт Саломон», над которым они тогда работали. К тому времени у папаши Ганна уже были в деревне сильные конкуренты. Зять его держал «Виллу художников», а множество приезжих селились теперь в гостинице, которую открыл местный лесоторговец Эмманюэль Сирон (гостиница эта многократно меняла название, что не помешало ее процветанию). Обитатели гостиницы ухитрялись превращать лесную жизнь в праздник, ходили в гости друг к другу, устраивали шествия с оркестром. Одно время в этой гостинице жил автор знаменитого «Острова сокровищ» английский писатель Роберт Льюис Стивенсон. Он переживал в ту пору своей жизни бурный роман с американской художницей леди Фанни Осборн, жившей неподалеку отсюда, в гостинице на берегу Луэна. То ли под влиянием благоприятствовавшего творчеству здешнего климата, то ли вследствие общения со знаменитым прозаиком леди Осборн и сама начала в это время сочинять изящную прозу. Что же до Стивенсона, то его наблюдения над соседями по гостинице привели его к мысли, что если среди французов редко попадаются джентльмены, то уж его англосаксонские соотечественники и вовсе проявляют странную склонность к жульничеству: слишком многие из постояльцев гостиницы, воспользовавшись замешательством хозяина, «забывали» уплатить за постой…
Впрочем, все это дела давно минувших дней, и ныне прелестная лесная деревушка Барбизон нежится в лучах былой славы, что позволяет хозяевам ее «постоялых дворов» и ресторанов порой вздувать цены не по-деревенски. Впрочем, цены эти не могут отпугнуть американских и даже европейских поклонников живописи, которые приезжают сюда во множестве. Им удается погрузиться здесь в творческую атмосферу Барбизона, посетив один или даже несколько здешних художественных музеев, разместившихся в ателье Милле, в доме истинного отца барбизонской школы Теодора Руссо (не путайте его с примитивистом Анри Руссо, которого иногда называют еще Таможенником Руссо), в былом кабаке папаши Ганна. Все эти музеи расположены неподалеку друг от друга, на главной улице деревни. Согласно старинной деревенской традиции, она называется Большой улицей и по недосмотру «сельсовета» не была переименована ни в улицу де Голля, ни в улицу Троцкого. Кстати, к разочарованию не столь даже многочисленных, сколь шумливых здешних троцкистов, сама вилла Кёр-Моник, на которой Троцкий (по выражению одного французского автора) «надеялся отдохнуть от своей бесконечной «перманентной революции», не уцелела.
Тех, кого завлечет красочный фасад здешнего «Постоялого двора Ба-Брео», должен предупредить, что, хотя публика сюда ходит самая что ни на есть художественная, цены здесь совершенно бессовестные.
Тем же, кто (подобно барбизонцам) умеет ценить прелесть французской деревни, я рискнул бы предложить несколько пеших (или конно-автомобильных) маршрутов по окрестностям Барбизона, где высокие ценители французской живописи опознают пейзажи, знакомые им по творениям барбизонцев. Скажем, экскурсию в недалекую Шайи-ан-Бьер (Chailly-en-Bière) к северу от Барбизона. Хотя леса Бьер (бывшего лишь продолжением леса Фонтенбло) больше не существует, название его увековечено в названиях окрестных деревень. На сельском кладбище Шайи-ан-Бьер покоятся останки художников Теодора Руссо и Жана-Франсуа Милле, а вид этой деревушки у края леса Фонтенбло вдохновил не только Милле (на его знаменитой картине «Анжелюс» видна даже колокольня здешней церкви), но и многих других художников барбизонской школы. В самой этой старинной (XII–XIV вв.) деревенской церкви можно увидеть великолепный складень, алтарный запрестольный образ XVII века. В Шайи (в здешних гостиницах «Белая лошадь» и «Золотой лев») перебывало немало художников – и всемирно прославленных, вроде Клода Моне (Моне сломал здесь ногу, долго валялся в постели, а позднее затеял тут свой знаменитый «Завтрак на траве», но оставил его в залог хозяину постоялого двора, который, озадаченный размерами полотна – 4,64 на 6,40, – разрезал его для лучшего сбыта на куски (один из кусков выставлен ныне в Лувре), вроде Ренуара, Дерена (он делал здесь эскизы к своему «Отдыху велосипедистов»), Сёра и Сислея, и менее знаменитых, вроде Декама, Дюро, Базиля…
Не менее интересна и живописна расположенная чуть западнее Барбизона деревушка Флёри-ан-Бьер (Fleury-en-Bière). Здесь за высокой стеной из кирпича и камня, в какой-нибудь полусотне километров от Парижа, кроется очередное сокровище Французского Острова – один из красивейших замков французского позднего ренессанса, построенный в конце XVI века (и отчасти перестроенный, с большой осторожностью и тактом, дочерью принца де Тальмона в XVIII веке). Этот замок, в котором гостили король Генрих IV и кардинал Ришелье (о чем напоминает «башня Ришелье»), был воздвигнут во времена Генриха II (XVI в.) Жилем ле Бретоном по заказу Пьера Леско на руинах феодальной крепости XII века. Владение это и земли соседнего Куранса куплены были богачом Клоссом, в ведении которого находились в ту пору королевские финансы. За воротами замка, которые украшены барельефом, изображающим святого Георгия Победоносца, открывается обширный Двор Почета. Боковые террасы уводят в глубину парка, который пересекается каналом (старейший этого рода канал во Франции, послуживший, кстати, Генриху IV образцом для устройства подобного канала в замке Фонтенбло). В замке сохранились мебель и картины эпохи классицизма, а в глубине двора, слева от замка, разместилась великолепная старинная ферма с башнями по углам – под стать благородному замку. Что уж и говорить о замковой церкви XII века…
Энтузиасты, которые пожелают тщательно изучить (а не только увидеть издали) этот поразительной строгости линий и красоты замок, должны заранее списаться с его владельцами. Ну а те, кто успеет испытать на этом этапе прогулки голод, могут устремиться в соседнюю живописную деревушку Сели-ан-Бьер, где в прекрасном старинном замке, построенном Жаком Кёром, открыт ресторан. В той же деревушке, кстати, обнаружат они и церковь XIII века с витражами XV века и ренессансной резьбой по дереву на хорах.
Так или иначе, всякий, кто услышал во Флёри-ан-Бьер (а может, слышал еще и дома, задолго до приезда во Францию) о владениях богача Козмы Клосса, непременно захочет увидеть главный его замок – замок Куранс, один из самых знаменитых и самых романтических замков Франции, и его парк, спроектированный самим Ле Нотром.
Courant (куран) – это в переводе с французского «струя», «течение», так что уже в самом названии этого знаменитого замка слышны всплески, перезвон и журчанье лесного ручья, и замковый парк Куранса не обманет ваших надежд (не говоря уж о самом прославленном замке). Парк появился позднее, чем замок, а именно в начале XVII века, и различные усовершенствования в нем производились аж до самого XIX века. Впрочем, уже и в XVIII веке известно было, что парк этот – само совершенство, о чем свидетельствует нехитрый стишок того времени (еще и подпорченный нашим самодельным переводом):
