Борис Носик - Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2
Увы, все объяснялось просто. Замок Мовьер (Mauvières) некогда (и в XV, и в XVI веках) называли в этих местах также замком Бержерак, по имени прежнего его владельца, который и вправду был гасконский дворянин. Один из последующих владельцев замка, месье Абель де Сирано, который приходился отцом будущему писателю Сирано де Бержераку, замок продал, но решил оставить при себе благородное название замка, присовокупив его к своей фамилии: так оно выходило не в пример аристократичнее, Сирано де Бержерак. По наследству фамилия досталась и сыну, вольнодумцу-писателю XVII века, автору пьес и двух утопических романов, напечатанных, увы, после его смерти (не теряй надежды, живущий!). Историю всех этих переименований услышал однажды (два с лишним века спустя) известный драматург, усатый красавец Эдмон Ростан, гулявший по дорожкам замкового парка со своей супругой Роземондой. И вот в 1897 году он написал знаменитую драму «Сирано де Бержерак», которая и ныне не теряет своей популярности. Вскоре после ее написания драму эту в один присест перевела на русский язык талантливая писательница-переводчица Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, правнучка русского актера Михаила Щепкина. Понятно, что это ее русские, а вовсе не ростановские французские строки я вспоминаю, гуляя по долине Шеврёз близ замка Мовьер или по Старому Арбату близ Вахтанговского театра в Москве. Декламирую, умиляюсь, вспоминаю, ибо что толку в прогулках без светлых воспоминаний?
…Если свернуть от замка Мовьер к югу, то попадешь в окруженную лесом деревушку Шуазёль (Choiseul). Хотя тамошняя церковь XIII века была сильно перестроена в XVII веке (тоже, между прочим, не вчера), в ее интерьере сохранилось немало истинных шедевров старого искусства.
А над живописной долиной Шеврёз царит в этих местах окруженный рвом великолепный замок Бретёй (Breteuil), который начали строить в 1580 году и достроили лишь в прошлом веке. Несмотря на разрыв во времени, строителям удалось сохранить единство стиля. Что же до окружающего замок французского парка с его партерами и рядами подстриженных кипарисов, то им занимались на заре XX века такие архитекторы-пейзажисты, как Анри Дюшен и его сын Ашил. Экскурсанты сонно бродят по залам и коридорам старинного замка, разглядывая мебель XVIII века, гобелены и знаменитую, украшенную полудрагоценными камнями, работы дрезденского ювелира скрижаль Европы, подаренную австрийской императрицей Марией-Терезией французскому послу в Вене барону де Бретёю за его заслуги при заключении прусско-австрийского мира в 1779 году. Восковые фигуры в залах, в сохранившей старинный облик кухне и замковых конторах то ли оживляют старину (согласно замыслу), то ли, напротив, помогают тебе понять, что сам ты все-таки еще жив…
У представителей семьи Бретёй, среди которых были министры времен Людовика XV и Людовика XVI, немало заслуг перед монархами и народами. Что касается барона Анри де Бретёя, послужившего прототипом для прустовского маркиза де Бреоте, то он уже в недавнем XX веке был творцом Тройственного союза – Антанты. Надо сказать, что нынешние наследники знаменитого рода вложили огромный труд и большие средства в поддержание знаменитого замка, который стал видным центром культурной жизни этого живописного уголка долины. После экскурсии по замку, после концертов, спектаклей, конференций, выставок и дискуссий посетители обычно разбредаются по огромному, площадью в 70 гектаров, замковому парку, где есть укромные уголки для пикников, для игр, для поцелуев, для размышлений, есть все «что угодно для души», в том числе и домик Красной Шапочки, а может, и ее бабушки, проглоченной волком. Впрочем, не огорчайтесь, волков больше нет, да и в истории с бабушкой, если помните, все кончилось вполне благополучно. Ибо, как говорил герой Вольтера, все к лучшему в нашем лучшем из миров.
Нагулявшись по долине Шеврёз и наслушавшись рассказов про королей и герцогов, мы вступаем (от Жиф-сюр-Ивет и лежащего напротив, на правом берегу реки, Бюр-сюр-Ивет) в долину реки Ивет, где мало-помалу приходим к выводу, что речку эту, ее долину и кольцо между Ивет и Бьевром прославят вовсе не коронованные головы (têtes couronnées), а те, кого, переводя буквально, называют «большие головы» (grosses têtes), или, переводя без буквализма, башковитые люди (светлые головы, люди, у которых, как любила говорить моя бабушка, «открытая голова»).
Конечно, в Жиф-сюр-Ивет (Gif-sur-Yvette) можно увидеть также остатки бенедиктинского аббатства, основанного в 1170 году, а на правом берегу реки видны остатки часовни XVII века и замка Шатофор, последняя владелица которого, мадам Жюльет Адам, до самого 1936 года принимала в нем весь цвет французской политики и литературы. Даже резные лавки в местной церкви не новые, а XV века, а на улице Альфонс-Пекар до сих пор красуется замок Вальфлёри. Это все правда. Но правда и то, что в замке этом ныне Центр ядерных исследований, который гостеприимно принимает ученых гостей со всего мира («светлые головы»). Другой старинный замок, тот, что на улице Гюстав-Ватон, сохранил замечательное внутреннее убранство – гобелены и живопись, но и этот замок использует для своих целей французский Национальный центр научных исследований (CNRS). Обилие научных учреждений, ученых мужей и жен определяет новый облик долины реки Ивет. Жиф-сюр-Ивет вместе с местечком Бюр-сюр-Ивет (Bures-sur-Yvette) и более крупным поселком Орсэ (Orsay) представляют сегодня, по существу, один конгломерат с исключительно высокой концентрацией того, что ныне любят торжественно называть «серым веществом»: речь идет о сером веществе мозга.
Кроме Центра ядерных исследований и множества лабораторий CNRS, в этих местах раскинули свои корпуса Университет науки, Высшая политехническая школа, Центральная школа Искусств и Ремесел, Высшая национальная агропромышленная школа, Институт оптометрии, Высшая школа геометрии, Технический центр авиапромышленности, Национальный институт исследований в области прикладной химии. Все это знаменитые, весьма престижные учебные и научно-исследовательские учреждения. Самым старым и, вероятно, наиболее по этой причине престижным из них является Высшая политехническая школа. Она была открыта в годы Революции – 11 марта 1794 года – и называлась тогда Центральной школой публичных работ, но вскоре получила свое нынешнее название и была поставлена под эгиду министерства обороны. Выпускники Школы получают законченное техническое и военное образование, а по окончании им присваивают офицерское звание. В последние четверть века сюда стали брать на учебу и девушек. Имена выпускников этой Школы блистали и в армии, и в правительстве, и в науке Франции – Луи-Жозеф Гей-Люссак, Франсуа Араго, Огюст Конт, Анри Пуанкаре, Андре Ситроэн, маршалы Фош и Жоффр…
Но, конечно, самым удивительным из всех научных учреждений этой долины является не слишком даже известный во Франции Институт высших научных исследований (IHES), приютившийся в Бюр-сюр-Ивет, в огромном парке, дорожки которого не менее, чем лаборатории, залы и салоны, располагают к главному здешнему занятию – к размышлению. Здесь размышляют над теоретическими проблемами математики и физики (ныне еще отчасти и биологии), и французы гордятся тем, что французская школа математики стоит сейчас в мире на третьем месте, уступая разве что только американской и русской. Впрочем, если дела в России не поправятся, может, у Франции появится со временем возможность (не без участия русских grosses têtes) поменяться местами с нашей страной талантов.
История Института в Бюр-сюр-Ивет, этого светского монастыря ученых, вполне открытого, впрочем, для внешнего мира, заслуживает особого рассказа.
Начать можно с России или даже дальше – с США: помянуть в этой связи американский Принстон, точнее даже, основанный в 1930 году в Принстоне Институт высших исследований, где работали Роберт Оппенгеймер, Альберт Эйнштейн и Джон фон Ньюман, будет вовсе не лишним. Французский Институт высших научных исследований лет на тридцать помоложе принстонского прославленного центра, да и возник, скорей всего, не без оглядки на Америку, хотя основатель его пришел с другой стороны – из России. Звали этого человека Лев Мочан, и родился он 10 июня 1900 года в русско-швейцарской семье в царственном Петербурге, так сказать, «на брегах Невы, где, может быть, родились вы или блистали, мой читатель».
Начало университетских занятий физикой и математикой у молодого Мочана совпало, как легко догадаться, с большой заварухой в России, и он принял по молодости лет какое-то участие в студенческих беспорядках (сын Мочана Жан-Лу мне даже хотел рассказать, что его отец видел Ленина живым, но я перевел разговор на менее волнующие темы). Позднее молодой Мочан все же решил, что надо продолжать ученье, и благоразумно уехал в Швейцарию. Там он и продолжил учебу, зарабатывая при этом на жизнь плотницким ремеслом. В начале двадцатых годов он перебрался в Берлин, где попробовал свои силы в предпринимательстве, и наконец обосновался в Париже. Среди прочих его занятий была тогда организация банановых плантаций во Французской Гвиане, науки временно отошли на второй план. В 1938 году Лев Мочан получил французское подданство, а после начала «странной войны» ушел добровольцем во французскую армию. В 1940-м он был демобилизован, но не счел войну оконченной и примкнул к Сопротивлению. Любопытно, что именно в годы оккупации, когда он скрывался под именем Тимерэ, он напечатал в подпольном издательстве «Эдисьон де минюи» два научных трактата – «Элементы доктрины» и «Терпеливая мысль». После войны, не бросая самых разнообразных своих дел, этот энергичный человек все больше и больше времени уделяет науке, печатает труды по математике и физике в отчетах Академии наук, а пятидесяти четырех лет от роду защищает докторскую диссертацию по математике. К этому времени идея создания совершенно особого типа независимого научного учреждения, которое объединит людей «терпеливой мысли», уже сложилась в его голове. Во время поездки в гости к брату-инженеру, жившему в американском штате Нью-Джерси, Лев Мочан при посредничестве работавшего в Принстоне французского физика сумел встретиться с Робертом Оппенгеймером, которому он изложил свою идею и с которым сумел подружиться. Идея казалась утопической и неосуществимой: создать научно-исследовательский институт чистой науки, фундаментальных исследований в области физики, математики и научной методологии. Управляться институт, по мысли прожектера, будет директором, переизбираемым ученым советом на четыре года (не больше чем на два срока в общей сложности), а ученый совет будет избираться из профессоров института и из пришлых – на шесть лет. Самих же профессоров будут приглашать «на всю жизнь», они должны будут присутствовать в институте не меньше шести месяцев в году, и жалованье у всех будет одинаковое. А назначать их, равно как и избирать директора, сможет только ученый совет – без какого бы то ни было вмешательства администрации.
