Полет сокола - Смит Уилбур
— Какие у него были карты? — не выдержала одна из дам.
— Он не обязан их предъявлять, — объяснил ее спутник. — Все противники спасовали.
— Ах, мне до смерти хочется их увидеть! — жалобно воскликнула она.
Клинтон на миг перестал подсчитывать выигрыш и поднял глаза.
— Мадам, — улыбнулся он, — я не хочу иметь вашу смерть на своей совести.
Он выложил свои карты на зеленое сукно лицом кверху, и зрителям потребовалось немало времени, чтобы осознать увиденное. На столе лежали карты всех мастей, и ни одна не подходила к другой.
В зале поднялся восторженный гул. Ни одной комбинации! Эти карты можно было побить одной парой семерок, не говоря уже о трех, которые были у Сент‑Джона. Молодой капитан перехитрил американца, надув его почти на девятьсот гиней. Только теперь все начали понимать, как тщательно это было подготовлено: Кодрингтон притворился растяпой, заманил противника в ловушку, выбрал момент и нанес удар. Публика разразилась аплодисментами, дамы восхищенно ахали, мужчины наперебой поздравляли.
— Отличная игра, сэр!
Мунго Сент‑Джон сохранял улыбку, но губы его сжались, а в глазах, которые он не сводил с карт противника, появился свирепый блеск.
Аплодисменты стихли, кое‑кто из зрителей направился к выходу, все еще обсуждая игру Кодрингтона. Сент‑Джон взял колоду, чтобы перетасовать, и тут Клинтон Кодрингтон заговорил. Его слова звучали тихо, но внятно, разносясь по всему залу.
— Иногда удача изменяет даже работорговцу, — сказал он. — Признаюсь, я с большим удовольствием поймал бы вас на вашем грязном занятии, чем обставил на пару гиней.
Гости оцепенели, разинув рты и уставившись на Клинтона с ужасом и изумлением. В зале повисла тяжкая тишина, нарушаемая лишь шелестом карт в руках Мунго Сент‑Джона, когда он расщеплял колоду и неуловимым движением пальцев вдвигал половинки друг в друга. Руки его действовали словно сами по себе, а глаза были устремлены на Кодрингтона. Улыбка держалась на губах как приклеенная, лишь щеки, темные от загара, слегка вспыхнули.
— Вас притягивают опасности? — усмехнулся Сент‑Джон.
— О нет. — Клинтон покачал головой. — Мне опасность не грозит. Как следует из моего опыта, все работорговцы — трусы.
Улыбка Сент‑Джона мгновенно исчезла, взгляд стал ледяным и угрожающим, но пальцы ни на мгновение не сбились с ритма — карты так и мелькали.
Клинтон продолжал:
— Я слышал, что у так называемых джентльменов из Луизианы существует некий преувеличенный кодекс чести. — Он пожал плечами. — Похоже, сэр, вы являетесь живым опровержением этого мнения.
Слушатели потеряли дар речи. В их присутствии было брошено обвинение в торговле рабами. Для англичанина худшего оскорбления не существовало.
В Англии не случалось дуэлей с тех пор, как в 1840 году лорд Кардиган застрелил капитана Такетта, а в 1843‑м Мунро убил своего зятя полковника Фосетта. По желанию королевы в военный устав была внесена поправка, запрещающая смертельные поединки. Разумеется, англичане выезжали за границу, чаще всего во Францию, где вопросы чести решались, ко всеобщему удовлетворению, с помощью пистолета или шпаги. Однако сейчас ссора произошла в Капской колонии, одном из бриллиантов в короне Британской империи, а капитан военно‑морского флота, нанесший оскорбление, был произведен в чин приказом ее величества. Словом, развлечения этого вечера превзошли все ожидания. В игорном зале запахло кровью и смертью.
— Господа! — Сквозь толпу протолкался флаг‑капитан, адъютант Кемпа. — По‑видимому, произошло недоразумение…
Однако враги даже не обернулись.
— Не думаю, — сухо произнес Мунго Сент‑Джон, не сводя глаз с Клинтона. — Оскорбления капитана Кодрингтона совершенно недвусмысленны.
— Господин Сент‑Джон, разрешите вам напомнить, что вы находитесь на британской территории, где действуют законы ее величества.
Клинтон устремил на американца холодные голубые глаза.
— О, для мистера Сент‑Джона законы мало что значат. Привел же он в британскую гавань невольничий корабль в полном оснащении…
Сент‑Джон перебил его, глядя на флаг‑капитана, но адресуя слова Кодрингтону:
— У меня и в мыслях не было злоупотреблять гостеприимством королевы. Сегодня я отчалю с приливом еще до полудня и через четыре дня буду далеко за пределами владений ее величества. На широте 31°38′ есть широкое устье реки между высокими скалистыми утесами — удобное место для высадки и широкий пляж. Найти нетрудно. — Сент‑Джон поднялся, изысканным движением поправил оборки на белоснежной манишке и подал руку прекрасной вдове. Затем обернулся к Кодрингтону: — Кто знает, может быть, нам с вами еще доведется встретиться и обсудить вопросы чести. А до тех пор желаю здравствовать, сэр.
Он развернулся, гости расступились перед ним, образовав своего рода почетный караул. Сент‑Джон со спутницей неторопливо вышли из зала.
Офицер метнул яростный взгляд на Клинтона:
— Адмирал желает поговорить с вами, сэр. — Поспешив вслед за уходящей парой, он сбежал по парадной лестнице и догнал американца у двустворчатых резных дверей красного дерева. — Господин Сент‑Джон, адмирал Кемп просил меня передать вам наилучшие пожелания. Он не придает никакого значения необдуманным обвинениям одного из младших капитанов. В противном случае он был бы обязан направить на ваш корабль досмотровую команду.
— Такой шаг едва ли был бы желателен для нас обоих, — кивнул Сент‑Джон. — Равно как и последствия.
— Разумеется, — уверил флаг‑капитан. — Тем не менее адмирал полагает, что в сложившихся обстоятельствах вам следовало бы воспользоваться ближайшим попутным ветром и приливом для продолжения плавания.
— Передайте адмиралу мои наилучшие пожелания и заверьте его, что я покину гавань еще до полудня.
Мунго Сент‑Джон сухо кивнул адъютанту и помог даме подняться в подъехавшую карету.
С палубы канонерки было хорошо видно, как клипер готовится к отплытию. Капитан умело управлялся с марселями, чтобы развернуть цепь и помочь якорным лапам вырваться из ила и песка. Наконец якорь был поднят, и на мачтах одно за другим стали с хлопками распускаться ослепительно белые полотнища парусов. «Гурон» поймал юго‑восточный ветер и птицей понесся к выходу из Столовой бухты.
Мелькнув последний раз за маяком Муиль‑Пойнт, он исчез из виду, а «Черной шутке» оставалось ждать в гавани еще четыре часа. К борту пришвартовалась баржа с порохом, и на корабле были приняты все меры предосторожности. На мачте подняли красный раздвоенный вымпел, котлы загасили, команда ходила босиком, а палубу непрерывно поливали водой из шлангов. Сохранность каждой бочки с порохом тщательно проверялась.
Пока механик разводил пары, на борт поднялись последние участники экспедиции Баллантайнов. Рекомендательные письма, припасенные Зугой, в сочетании с настойчивостью в очередной раз оказали неоценимую помощь.
Во время ночного разговора Том Харкнесс предупреждал майора:
— Не пытайся перейти горы Чиманимани без отряда хорошо обученных людей. Там, за узкой прибрежной полосой, есть только один закон, и исходит он из ружейного дула.
Прочитав письма, начальник кейптаунского гарнизона разрешил Зуге набрать добровольцев из готтентотской пехоты.
— Они единственные из всех туземцев понимают, как действует огнестрельное оружие, — говорил Харкнесс. — Чертовски охочи до баб и выпивки, но хороши и в бою, и в походе, а голод и лихорадка для них дело привычное. Только выбирай получше и глаз с них не спускай ни днем, ни ночью.
Предложение Зуги готтентоты восприняли с величайшим энтузиазмом. Байки о том, что они за полсотни миль чуют поживу, не были лишены оснований, а плата и кормежка, предложенные майором, втрое превосходили жалованье в британской армии. Попасть в экспедицию горели желанием все до единого, и единственной проблемой было отобрать десять лучших.
Баллантайн сразу почувствовал к ним симпатию. Коренастые, жилистые, с азиатскими чертами лица, готтентоты, как ни странно, были не в меньшей степени африканцами, чем любые другие племена. Они населяли берега Столовой бухты с незапамятных времен, и когда туда прибыли первые мореплаватели, охотно переняли обычаи белого человека, а еще охотнее — его пороки.
