Улица Волхонка, 14 - Елена Иоганновна Македонская
В 1912 году на Миусской площади выстроили для университета специальное здание, и он переехал туда. На Волхонке же в течение года оставалась еще канцелярия правления университета, к 1913 году и она покинула голицынский особняк.
17 октября 1912 года Московское художественное общество на чрезвычайном собрании приняло решение о составлении проекта строительства на территории Волхонки, 14, нового здания Училища живописи, ваяния и зодчества; определили и сумму 5 тысяч рублей для вознаграждения будущего архитектора. Но этот план осуществлен не был. А пока дом № 14 сдали в аренду Голицынским высшим женским сельскохозяйственным курсам, которые и переехали на Волхонку в 1912 году с Большой Никитской, 14 (ул. Герцена), где находились с 1908 года, то есть с самого основания. За год до их переезда и всего один год (1911-й) в этом же доме, г, бывшей квартире А. Н. Островского - № 1 - помещалось Общество взаимопомощи русских агрономов, как бы проложившее путь сельскохозяйственным учреждениям на Волхонку. Среди членов правления этого общества были и преподаватели университета имени А. Л. Шанявского, например А. Ф. Фортунатов, П. А. Садырин, и директор Московского сельскохозяйственного института профессор И. А. Иве-ронов, преподававший также на Голицынских высших женских сельскохозяйственных курсах, и другие.
Дмитрий Николаевич Прянишников, агрохимик, биохимик и физиолог растений, ученик и преемник К. А. Тимирязева, в книге «Мои воспоминания» (М., 1957) отводит целую главу организации Голицынских высших женских сельскохозяйственных курсов, директором которых он избирался подряд девять лет и сочетал эту ответственную работу с чтением лекций в Московском сельскохозяйственном институте и Московском университете. Княгиня С. К. Голицына (однофамилица С. М. Голицына), имевшая в Москве, на Большой Никитской, 14, гимназию, получила разрешение на то, чтобы помещение гимназии по вечерам использовалось для сельскохозяйственных курсов. Но осилить организацию курсов ей было очень трудно, и во главе их стал Д. Н. Прянишников, а курсы унаследовали лишь фамилию Голицыной (княгиня входила и в попечительный совет), да еще и волею судеб с 1912 по 1922 год они помещались в бывшем голицын-ском особняке (после Октябрьской революции курсы продолжали называться по традиции Голицынскими, но без слова «женские», поскольку все специфические женские учебные заведения были слиты с мужскими).
Цель курсов: дать научную подготовку к сельскохозяйственной, общественной, частной и педагогической деятельности. Значение же их было очень велико. Вопрос о высшем женском образовании в дореволюционной России оставался все еще очень острым. «С любовью относились к курсам и преподаватели и слушательницы. Женская аудитория того времени, - вспоминает Д. Н, Прянишников, - отличалась особой чуткостью и отзывчивостью, дорожила «своими» курсами, как «не казенным» учреждением, но в то же время это был филиал академии». Курс обучения был рассчитан на четыре года, летняя практика проходила на подмосковных фермах. Лекции читали преподаватели Московской сельскохозяйственной академии, ассистенты вели практические занятия. Голицынские высшие женские сельскохозяйственные курсы сыграли большую роль в развитии высшего женского образования в России, в подготовке специалистов сельского хозяйства.
Вернемся теперь в начало века и посмотрим, что происходило в меблированных комнатах «Княжий двор».
Здесь осенью 1904 года ненадолго останавливался А. М. Горький. Этот год был для него полным счастливых событий, встреч и горестных потерь. Вместе с актерами Московского Художественного театра, а также с А. П. Чеховым, Ф. И. Шаляпиным, Н. Э. Бауманом он встречал этот Новый, 1904 год. 17 января 1904 года Горький присутствовал в Художественном театре на чествовании А. П. Чехова в связи с 25-летием его литературной деятельности, а через полгода приехал проводить своего дорогого друга в последний путь. Осенью 1904 года Горький опять в Москве. На сей раз он остановился в меблированных комнатах «Княжий двор», где принимал С. Т. Морозова.
Знакомство Горького с этим незаурядным человеком, «замечательным человеком, гениальнейшим ребенком», как назвал его К. С. Станиславский, купцом, вложившим немалые средства в строительство Московского Художественного театра, увлеченно рассуждавшим об учении Маркса и гении Пушкина, произошло в осенние дни 1902 года. «…Я встретил Савву Морозова за кулисами Художественного театра, - театр спешно готовился открыть сезон в новом помещении, в Камергерском переулке», - писал А. М. Горький в очерке «Савва Морозов», С. Т. Морозов стоял в перепачканном известью сюртуке, с рулеткой в руках; вместе со слесарями и электротехниками он «трудился как простой мастер, удивляя специалистов своим знанием электротехнического дела», - вспоминал К. С. Станиславский. Горького же он поразил своей кипучей энергией, широтой и глубиной познаний и интересов, но, главное, верным ощущением эпохи, духа времени. «…В словах Саввы Морозова не прикрыто ничем взвизгивала та жгучая боль предчувствия неизбежной катастрофы, которую резко ощущали почти все честные люди накануне кровавых событий японской войны и 905 года. Эта боль и тревога были знакомы мне; естественно, что они возбуждали у меня симпатию к Морозову», - писал Горький в упомянутом очерке. Вскоре они стали друзьями, даже на «ты», и встречались каждый раз, когда Горький приезжал в Москву. Вот как описывает одну из этих встреч Алексей Максимович:
«Как-то осенью, дождливым днем, он сидел у меня в комнате гостиницы «Княжий двор», молча пил крепкий чай и назойливо стучал пальцами по столу. Дождь хлестал в окно, по стеклам текли потоки воды, было очень скучно, казалось, что вот стекла размоет, вода хлынет в комнату и потопит нас.
- Что с тобой? - спросил я.
- Сплю плохо, - неохотно ответил Савва, сморщив лицо. - Вижу дурацкие сны…
…И вдруг, вскочив, он забегал по комнате, нервно взвизгивая и скаля зубы:
- Нет, подумай! Эта бесшабашная сволочь, эти анархисты в мундирах сановников, - вот! - затеяли войну. Японцы бьют нас, как мальчишек, а они шутки шутят, шуточки!… Бессмысленно, преступно…
Сразу оборвав свои крики, - точно оступился и упал, - он остановился среди комнаты спрашивая:
- Неужели и это пройдет безнаказанно
