И. Кравченко - Пинакотека Брера

Данный портрет знатной женщины (высказываются разные предположения о том, кто на нем изображен) автор написал во время недолгого пребывания в родной стране, после возвращения из Англии и перед новым отъездом туда. На полотне отразилось состояние некой передышки, в котором пребывал живописец накануне нового этапа в своей биографии. Колорит построен на минимуме цветов, в нем превалируют темные тона и оранжево-красный — драпировки, но сдержанность красок помогает зрителю сосредоточить внимание на руках (их Ван Дейк всегда тщательно выписывал, подчеркивая удлиненные пальцы и холеность кистей) и лице модели. На нем, несмотря на попытки изображенной придать себе отстраненный вид, отразились живость ума, доброта, внутренняя мягкость.

Живописец из Бергамо Эваристо Баскенис продолжал традицию итальянского натюрморта, начало которому положил Микеланджело Меризи да Караваджо. Автор писал «кухонные» композиции, но особенное пристрастие испытывал к изображению музыкальных инструментов. В Пинакотеке Брера хранится одно из таких полотен.

За отброшенным занавесом открываются живописно разложенные предметы, скрупулезно выписанные художником, который увлекался музицированием. Мастер передал блеск лакированной поверхности мандолины, мерцающее нутро кларнета, изящество и даже вычурность виолы да гамба, нежность и стройность флейты. Для человека XVII века музыка символизировала возвышенные состояния: любовь, слияние близких душ, небесную гармонию. Поэтому подтекстом натюрмортов с музыкальными инструментами является красота видимого и невидимого миров, отчего такие картины приобретали религиозный смысл. Недаром у Баскениса изображены апельсин и персик, означающие то же, что и яблоко, — грехопадение человека. Искупить его можно только стремлением души ввысь, чему способствуют музыка, а также чтение мудрых книг, которые представлены здесь. Но бархатистый персик подгнил, это напоминает о быстротекущем времени, его нельзя терять, если человек думает о вечности.

Учившийся в Болонье у Джузеппе Креспи, Джованни Баттиста Пьяццетта впитал художественную манеру, в которой слились классицизм и барокко. Но после возвращения живописца на родину, в Венецию, его стиль все более приобретал черты игривого рококо. В данной работе мастер обратился к поэтичной истории Ревекки из библейской книги Бытие, выбрав такой эпизод: раб Авраама, посланный им искать жену для его сына и помолившийся о том, чтобы она встретилась ему, видит у колодца прекрасную девушку. Та дает напиться и посланнику, и его верблюдам, будучи затем одарена драгоценностями.

Пьяццетта представил сюжет в виде галантной сценки. Миловидная, пухлая, светловолосая отроковица в простом, но изящном платье, подавшись назад, удивленно и невинно смотрит на незнакомца, а тот, доставая украшения, о чем-то говорит ей. Мужчина одет в праздничный костюм венецианца с лихо заломленным бархатным беретом, бросающим тень на его лицо, чья выразительная мимика тем не менее хорошо видна. Справа две молоденькие пейзанки, пригнавшие к водопою коров, переговариваются между собой, личико одной из них освещает улыбка.

Классицистически четкая основа композиции нарочито сбивается характерной для барокко и рококо диагональю, которой подчинены фигуры Ревекки и стоящей за ней девушки. Коричневатые тона, часто встречающиеся в работах классицистов и академистов, сочетаются здесь с воздушными рокайльными цветами — розовато-белым, жемчужно-серым, голубым. Но во взгляде и позе главной героини нет кокетливости рококо, а, напротив, видны чистота и серьезность, воспевавшиеся представителями классицизма. Полотно пронизано настроением молодости и свежести, соединенным с сильным нравственным началом, находящим отклик в элегантной и опытной зрелости.

Джакомо Черути, сформировавшийся как живописец в Брешии, писал портреты и натюрморты, но большой интерес проявлял к изображению простых людей. Часто рисуя нищих, он получил прозвище Питоккетто, «побирушка». Художник развивал традиции реалистической живописи Ломбардии, наследовавшей творчеству Микеланджело Меризи да Караваджо, и всего европейского реализма XVII века, когда впервые в искусстве была поставлена тема величия «маленького человека».

Мастер выбирал наиболее яркие типажи, подобные изображенному на данной картине маленькому носильщику. Бледный луч солнца, проникающий в помещение, похожее на сени постоялого двора, освещает худенького, темноглазого подростка в заношенной одежде, сидящего на камне, держа лукошко с яйцами, петуха и курицу. На спине у мальчика — огромная плетеная корзина, в которую он впряжен, как жеребенок в повозку. Черути любуется своим героем, подчеркивая привлекательность его лица, красивый изгиб руки, нежность босых ног. Художник усиливает романтические черты в облике юного существа, приподнимая его над обыденностью. Изображенный персонаж — это одновременно и конкретный ребенок, и собирательный образ.

Работы Пьетро Лонги являются и зарисовками из жизни, и маленькими спектаклями, разыгранными на холсте. Эти «сценические постановки», рожденные кистью мастера, легки и непринужденны: «актерам» явно нравятся их роли.

Семья, изображенная на данной картине, живописно и свободно расположилась в пространстве гостиной, позируя художнику: он, вероятно, попросил людей заняться общим приятным делом, и они взяли в руки музыкальные инструменты — первое, что пришло на ум. Молодая женщина смотрит на зрителя, держа в руках лютню, маменька, или тетушка, вглядывается в ноты. Еще одна дама сидит, повернувшись в профиль и думая о чем-то своем, а мальчик с живым личиком застыл в предвкушении интересного зрелища. Отец семейства беседует с монахом, присутствие которого ничуть не меняет легкого характера сцены.

Занавес на дверном проеме слева напоминает театральную кулису, из нее, скорее всего, выходили персонажи, а все пространство картины — подмостки с декорациями. Художник оставил перед сидящими людьми немного свободного места, отодвинув происходящее вглубь. Ближе к воображаемой рампе он поместил банкетку с брошенной белой тканью, и этот стульчик отгораживает смотрящего на полотно от основного действия. Впрочем, театральность изображенного неотделима от непосредственности, с которой держатся участники импровизированного концерта.

Жанровые картины мастера пользовались большой популярностью. Они безыскусны и одновременно затейливы. В «домашних» сценах кисти Лонги есть и смысловая многослойность, и благоговение перед теплотой семейной жизни, присущие, например, работам «малых голландцев», но эти особенности прячутся за легкой улыбкой, витающей в воздухе его полотен. Они носят характер «мимолетного видения», как подобало изобразительному искусству эпохи рококо.

Бытовую живопись венецианского мастера Пьетро Лонги недаром сравнивают с комедиями его друга Карло Гольдони: умело подмеченные черты повседневной жизни, преломившись в кристалле юмора художника, выливались в настоящие спектакли, разыгранные на холсте с помощью красок. Пронизанные театральностью работы Лонги относятся к той линии венецианского искусства XVIII века, в которой господствовало игровое начало. Но выбор мастером тем и персонажей был продиктован и демократическими веяниями, все более проникавшими в живопись эпохи Просвещения, поэтому на жанровых полотнах автора действуют аптекари, учителя танцев, прачки и, как в данном случае, лекарь, выдравший зуб больному и патетично оповещающий об этом окружающих.

Он стоит на высоком помосте с видом полководца, только что одержавшего победу, а у его ног сидит, прижав платок ко рту, избавленный от страдания юноша, выглядящий персонификацией поверженной боли. В то же время лекарь сценической позой и ловким жестом похож на фокусника, недаром за его спиной виден накрытый веселой полосатой тканью ящик, на котором сидит обезьянка. Справа изображены две женщины, наверное, пришедшие вместе с больным, слева двое мальчиков протягивают герою свои, вероятно, также удаленные им зубы, а один схватился за щеку и ждет исцеления. Действие происходит в людном месте, на переднем плане помещены торговец фруктами и карлица, и, скорее всего, в период карнавала: рядом и позади зубодера бродят персонажи с венецианскими масками, баутами, на лицах. В «век разума», как называют XVIII столетие, художники стремились привнести в даже игривые по виду работы философский подтекст, поэтому сочетание белой маски и традиционных черных деталей одеяния имеет отношение к круговороту жизни и смерти. Потеря любого органа ассоциировалась с уменьшением витальной силы человека, а излечение — естественно, с возрождением, и все это в виде намеков можно увидеть в произведении.