Полет сокола - Смит Уилбур
«Я считаю его джентльменом, — писал Зуга в своем дневнике, — прирожденным джентльменом».
Ганданг, лежа на циновке рядом с Джубой, отозвался о майоре еще короче:
— Бакела — мужчина.
Носильщикам Зуги позволялось передвигаться за пределами лагеря, рубить деревья и собирать листья для строительства хижин — впервые за много дней майор проводил ночи в тепле и сухости. Относительный комфорт и вынужденный отдых от бесконечных переходов быстро поправили его здоровье. Глубокая рана на щеке полностью зажила, оставив после себя блестящий розовый шрам. Плечо срасталось, ушибы почти не болели, он забросил костыль и снял перевязь с руки. Через неделю он был уже в состоянии справиться с тяжелым слоновым ружьем.
Однажды вечером майор предложил индуне поохотиться вместе, и Ганданг, которого затянувшееся безделье тяготило не меньше, охотно согласился. Амадода окружили стадо капских буйволов и погнали топочущую черную волну туда, где ждали вожди. На глазах у Зуги стройный индуна поднялся во весь рост и на бегу, даже без щита, свалил матерого быка, вонзив широкий наконечник ассегая между ребрами огромного животного. У Зуги для такого подвига не хватало ни умения, ни мужества.
Ганданг, в свою очередь, наблюдал, как майор вышел с ружьем навстречу разъяренному ревущему слону. Грянул выстрел, и слон, подняв облако пыли, рухнул на колени. Индуна подошел к нему следом за Зугой и коснулся небольшой черной дырки в толстой серой шкуре, чуть выше первой кожной складки в основании хобота.
«Хау!» — благоговейно произнес Ганданг, рассматривая окровавленный палец.
Это было выражение глубочайшего восхищения. У него самого был мушкет марки «тауэр», изготовленный в Лондоне в 1837 году. Индуна пробовал стрелять из него в буйволов, слонов и машона, но те убегали без единой царапины.
Ганданг знал, что при стрельбе необходимо плотно закрывать рот и глаза, задерживать дыхание и не забыть выкрикнуть заклятие, чтобы отпугнуть демона, живущего в пороховом дыму, иначе злой дух проникнет через глаза или рот и овладеет стрелком. Чтобы послать ружейную пулю как можно дальше, на спусковой крючок надо давить сильно и резко, словно бросая копье, а чтобы уменьшить отдачу, следует не прижимать приклад к телу, а отводить его на расстояние. Ганданг неукоснительно соблюдал все эти правила, однако ни разу не сумел поразить ни зверя, ни человека и в конце концов забросил ружье, предоставив ему покрываться ржавчиной, хотя регулярно полировал свой ассегай до зеркального блеска.
Он в полной мере оценил величие подвига, совершенного белым человеком с такой очевидной легкостью. С каждым днем, проведенным вместе, взаимная симпатия двух воинов возрастала. О настоящей дружбе, впрочем, говорить не приходилось: слишком глубока была пропасть, разделявшая их народы, да к тому же в любую минуту с запада мог примчаться гонец с королевскими словами: «Булала умбуна! — Убейте белого!» — и оба знали, что Ганданг выполнит приказ не задумываясь.
Майор много времени проводил в одиночестве, обдумывая, как вести себя на аудиенции, и чем дальше, тем грандиознее становились планы. Мысли о заброшенных золотых приисках все чаще посещали его, и Зуга, поначалу просто для развлечения, а потом и всерьез, начал составлять документ, который озаглавил так: «Эксклюзивная концессия на добычу золота и слоновой кости на суверенной территории Матабелеленда».
Баллантайн работал над текстом каждый вечер, шлифуя его и наполняя бестолковым жаргоном, который дилетанты используют вместо юридического языка, чтобы произвести впечатление: «Настоящим я, Мзиликази, правитель Матабелеленда, здесь и далее именуемый первой стороной…»
Майор был вполне удовлетворен своим творением, но внезапно обнаружил в своем плане гибельный изъян. Как Мзиликази подпишет договор, если не может начертать свое имя? Зуга размышлял целый день, и наконец его осенило. Мзиликази к этому времени уже должен получить запечатанный пакет. Алые печати наверняка произвели на него огромное впечатление, а в шкатулке для письменных принадлежностей лежат две непочатые палочки сургуча.
На задней стороне обложки дневника Зуга набросал эскиз большой королевской печати, источником вдохновения для которой послужил первый из официальных титулов короля: «Великий Черный Слон, Сотрясающий Землю».
В центре печати располагалось изображение слона с длинными приподнятыми бивнями и широко растопыренными ушами. По верхнему краю проходила надпись: «Мзиликази Нкоси Нкулу». Вдоль нижнего края шел перевод: «Мзиликази, король матабеле».
Для изготовления печати майор испробовал и глину, и дерево, но результаты его не удовлетворили. На следующий день он попросил у Ганданга позволения послать отряд носильщиков во главе с Яном Черутом к заброшенной шахте Харкнесса за слоновой костью, спрятанной в тайнике. После двух дней серьезных раздумий индуна согласился, однако послал с караваном полсотни своих воинов, приказав убить всех чужеземцев при первом же намеке на побег. Ян Черут вернулся с четырьмя огромными бивнями, и у Зуги появился не только материал для королевской печати, но и подарок, который не стыдно преподнести королю.
Матабеле давно поняли ценность слоновой кости, и она была у них большой редкостью, поскольку убить слона копьем не под силу даже самому смелому мужчине. Приходилось довольствоваться бивнями, взятыми у животных, умерших естественной смертью или попавших в охотничьи ямы, что случалось чрезвычайно редко.
Заметив, в какой восторг пришел Ганданг при виде четырех гигантских бивней, Зуга принял решение. Если ему удастся живым добраться до королевского крааля в Табас‑Индунас, Мзиликази получит в подарок самый большой и красивый бивень. Впрочем, над молодым Баллантайном висела не только угроза королевского гнева: у экспедиции остались лишь считанные унции хинина. Питаемые непрерывным дождем, вокруг курились болотные испарения, и над лагерем вечно стоял гнилой запах стоячей воды, тем не менее, чтобы растянуть запас лекарства, дневную профилактическую дозу пришлось уменьшить до опасного предела.
Бездействие и двойная угроза насильственной смерти и болезни изматывали нервы, и Зуга поймал себя на том, что строит самоубийственные планы сбежать от часовых и пешком отправиться на юг. А может, взять Ганданга в заложники или разом уничтожить весь отряд импи с помощью оставшейся полусотни фунтов пороха? Однако в конце концов все эти планы пришлось признать глупостью и выбросить из головы.
Однажды на заре отряд индуны снова пришел в лагерь. Властный оклик из‑за колючей ограды разбудил майора. Зуга набросил на плечи меховую накидку, вышел в серую пелену ледяного дождя и побрел к воротам, увязая по щиколотку в красно‑бурой грязи. С одного взгляда ему стало ясно, что король наконец прислал ответ. Вокруг лагеря высилась стена молчаливых матабеле, застывших, как статуи из эбенового дерева.
Майор прикинул, как быстро он сможет добраться до заряженного ружья, стоящего в крытой листьями хижине за спиной. Он понимал, что погибнет от копья, не успев сделать ни одного выстрела, но сдаваться без боя не собирался.
— Я вижу тебя, Бакела, — приветствовал его индуна, выступая из темных неподвижных рядов.
— Я вижу тебя, Ганданг.
— Прибыл королевский гонец… — Сурово нахмурившись, индуна сделал торжественную паузу, затем вдруг в сером свете зари блеснули ровные белоснежные зубы. — Король дает тебе дорогу и приглашает к себе в Табас‑Индунас.
Мужчины обменялись улыбками: для обоих решение короля означало жизнь. Мзиликази пришел к выводу, что Ганданг не нарушил своего долга и правильно истолковал приказ. Зуга признавался послом, а не врагом.
— Мы выходим в путь немедленно, — все еще улыбаясь, объявил индуна, — до восхода солнца!
Король Мзиликази не любил ждать.
— Сафари! — крикнул Зуга, обернувшись к спящему лагерю. — Выступаем немедленно!
Пока над Зугой висела угроза смертного приговора, Ганданг, проявляя природную деликатность и такт, не подпускал будущую жену к лагерю и даже не упоминал ее имени. Однако вечером после первого перехода, когда путешественники разбили лагерь, индуна привел Джубу в хижину майора. Девушка опустилась на колени и назвала Зугу баба— отец, а молодой воин сел между ними и, внимательно прислушиваясь, позволил им немного поговорить.
