Традиции & авангард. Выпуск № 3 - Коллектив авторов
В заливчике в устье узенькой Сон-реки прыгает красавица сёмга. И отсюда до самой Чупы тянутся каменистые, иногда скалистые, самые живописные берега на всём Белом море.
Деревня Сон-остров, возникла не так давно – в 1916 году, когда поп с Кестеньги, вёз в Соловки деньги, заночевал здесь, а потом построился и перевёз сюда семью. Умерла в 70-х, когда пошло «укрупнение», когда исчезли многие малые деревни по стране.
Мы с любимой прожили как-то несколько дней на крохотном островке в салмочке – проливе между Сон-островом и призрачной деревней на берегу. Пока мы плыли сюда, несколько белух с двумя малышами совершили вокруг нашей байдарки круг, за нами наблюдали любопытные нерпы, мы жарили треску, слушали крики чаек и собирали морошку, янтарным светом светившуюся на болоте как китайские фонарики. Через несколько лет вновь оказались там вместе с сыном.
А потом я поехал туда один в марте. Несколько часов протрясся по морозу в санях за снегоходом через тайгу и оказался в маленькой избушке на Поповом озере, где провёл десять дней. Рыбачил, охотился, караулил с фотоаппаратом нерпу у продуха, откуда она вылезала на лёд. Замёрзшее море поднимало и опускало приливами и отливами лёд возле берега, но вдали, за Сон-островом виднелась открытая вода светлого Гандвика.
Я бродил на лыжах по лесу, по морскому хрупкому льду, по озёрам и острову, но больше меня тянуло к деревне, от которой к этому времени остался всего один более или менее целый дом и два остова с провалившимися крышами.
Сильные морозы ушли за одну ночь, солнце быстро съедало снег, и в старом доме, который мне казался ещё крепким, можно было уловить домашнее тепло от нагретых досок пола. Сергей Ломовцев, бригадир мидиевого хозяйства на острове, хозяин вымершей деревни, хранил здесь сено, я лежал на сене и мысленно восстанавливал дом. Я же не умею строить дома, это большое и трудное дело, а рядом нет ни Кольки Колпакова с его трактором, ни Альберта Кайчина и всех тех друзей и знакомых, которые помогли бы мне в Кызыл-Кае.
Вечером с пьяной горячностью и пьяными подступающими слезами уговаривал Сергея помочь мне с этим домом, который казался мне ещё достаточно прочным.
– Ты что, Илюша, его только на дрова, гнилуху такую. Да и дрова-то хреновые будут, – отвечал Сергей, из жалости молчал о том, что он уже собрался выкупать потихоньку эту землю и строить гостевые домики для туристов.
А потом наступило время, когда откладывать свой дом на неопределённое будущее стало опасно. Это скользкое будущее умеет быстро расправляться с самыми лучшими планами и мечтами, моментально превращаясь в упущенный вчерашний день. И дом был построен за одно лето всего в трехстах двадцати километрах от Москвы в рязанской деревне Кривель, где живут мои дядька с тёткой, вечные дачники, огородники и садоводы, к пенсии перебравшиеся в деревню насовсем. Это место выбрали для жизни они, а я просто присоседился, чтобы был кто-то свой рядом в чужой деревне, чтобы кто-то подсказал, как строятся собственные дома.
Дядька, появившись по делам в Москве, обещал мне десятки домов в самом Кривеле и в округе, только ждущих, чтобы их купили за гроши. Покупай, заселяйся и не спеша строй себе свой собственный. Но дядька отстал от жизни. Так часто бывает, когда живёшь в деревне.
Оказалось, домов на продажу нет, свободной земли нет. Есть вроде пустой участок на самом конце Кишки (так называется одна из улиц села), но это разве участок? – говорили дядькины соседи. Выселки какие-то, а не участок.
Строиться же нужно на виду, на людях, рядом с магазином, чтобы видеть в окошко всё что происходит, всех, кто проходит или проезжает по улице. А в конце Кишки кто же будет селиться? Кишка вообще у нас считается «деревней дураков». Кого там делать?
Мне же понравился именно самый конец этой самой Кишки, официально называемой Садовой улицей. Она протянулась вверх по течению ручейка Кривелька, обросшего осокорями, и почти в самом её конце, на изрытом глубокими траншеями участке никто не жил лет пятьдесят. Здесь, в траншеях когда-то прикапывали на зиму колхозную картошку. Ещё чуть дальше под толстыми осокорями видны развалины печки сгоревшего дома Коли Родионова по прозвищу Сука Поганая. Хороший, говорят, человек был – спокойный, безвредный такой, трактористом работал.
С одной стороны – ручеёк Кривелёк весь в деревьях, смородине, ежевике. Через полкилометра его принимает в себя речка Пара, правый приток Оки. За ручьём поле пшеницы. С другой стороны – метров двести и опять поле с пшеницей, которое обрабатывает Витя Назаров, фермер. В сторону села – кривая цепочка домов Кишки, а в сторону разваленной печки Родионова, дальше за неё – заброшенные покосы с перелесками. Под ногами – жирный чернозём.
Здесь я и построил свой дом.
Его новые стены не пахли смолой, как мне хотелось – я купил готовый сруб километрах в сорока от Кривеля. Сруб стоял без крыши несколько лет на улице у прежнего хозяина и ко времени моего новоселья утратил золотой цвет и аромат.
Ручей Кривелёк, в отличие от алтайского Чулышмана, весело шумит только весной, к концу лета он еле течёт и покрыт лёгкой ряской.
Ни морского горизонта, ни карельских скал, ни алтайских скал. Бедный пейзаж, практически ровный горизонт, осокоря, ольхи и берёзки, кое-где на заброшенных участках полей поднимаются сосенки и дикие яблони. В посадках по полям – дубы с гниловатой древесиной, берёзы и узловатые вязы.
Ни запаха горной полыни, ни аромата багульника. Запах рязанской деревни из детства, с тех времён, когда я гостил в детстве у дядьки тоже исчез: ни молоком, ни скотиной, ни сеном уже не пахнет, пропали нотки кожи и дёгтя, самосада и хлеба. Даже печным дымком не тянет зимними вечерами – село газифицировано, у всех стоят в домах обогревательные котлы, и только я на необжитом конце нашей Кишки топлюсь дровами.
Но делать нечего, надо вживаться в ландшафт, делать его своим, родным, загадочным и богатым, живым и интересным. Искать привлекательные вершки и древние корешки.
Как же просто было полюбить Алтай с Карелией, как хорошо ложились видимые картинки на воображение, какая яркая, привлекательная шкурка у нашей Земли в тех местах! Трудно не полюбить ландшафт, развалившись в седле с карабином за спиной и обозревая открывшиеся с
