«Если», 2016 № 03 - Журнал «Если»
Еще у нас есть офис, выше бильярдной, в том же крыле, где находятся бар, кофейня и ломбард. Из широких окон открывается вид на самое сердце города — железнодорожную станцию и дамбу над отстойником бумажной фабрики, поднимающуюся над ней.
— Ну, что ты мне сегодня принес? — спросил меня Винс, когда дверь за моей спиной захлопнулась, вырвав его из дремоты.
— То, что может оказаться настоящим преступлением, — ответил я. — И ты в курсе, что это означает.
— Лобстер и шампанское, — провозгласил он.
— Только если все подтвердится.
Я выложил ему детали, и редактор сморщил свой бесконечный лоб, пытаясь понять, что к чему.
— В общем, у тебя есть этот старый судья в кофейном цилиндре, который считает, что кто-то прикончил его соседку?
— Если вкратце, то да, — ответил я.
— И ты собираешься вернуться туда, чтобы узнать все наверняка?
Я кивнул.
— Можешь пока не заказывать лобстера, — сказал Харди.
— Не буду.
Когда-то в давние времена пенсы были маленьким медными монетками, копившимися в банке в вашей спальне. У меня шесть таких банок. Сейчас их используют лишь для того, чтобы отсчитывать просмотры страницы. Я получаю несколько за каждое посещение. Чем больше просмотров, тем больше я зарабатываю. И, не считая спортивных состязаний в колледжах, ничто не привлекает больше просмотров «Роквилл Инквайрер», чем настоящие преступления. Убийство, мрак и хаос. Где кровища, там и баблище.
Винс снова предался сну, а я отправился к своему столу. Там я просмотрел материалы по застройщикам из Нью-Йорка, собиравшимся стоить новую килобашню, позвонил в управление, чтобы узнать новости об амербелльских граффити, и проверил свои позиции на бирже, облигации и ставки на спорт (нынешним утром ставки обгоняли биржевые курсы, а облигации пока стойко держались).
Где-то к полудню я спустился в кофейню. Народу было полно, но я все же отыскал местечко у стойки и заказал сэндвич с окороком на гриле и сыром.
Собравшиеся в кофейне были завсегдатаями — невзрачными работягами с помятыми лицами и скверными стрижками, в плохо сидящей одежде и ботинках, видевших лучшие времена. Обычные люди. Те самые, что каждый день читали мои репортажи, чтобы как-то ощутить связь с родным городом помимо ежедневного заказа кофе в одной и той же забегаловке. Конечно, все они уже залипли в своих собственных мирках — каждый посетитель уткнулся в какой-нибудь гаджет, телефон, майндпад или головной обруч… общался в соцсетях, охвативших весь земной шар. Или один квартал — не сомневаюсь, что некоторые из них слали эсэмэски соседям по столу. Я наблюдал за девчонкой с блондинистыми кудряшками, которая синхронизовала свой головной обруч с вмонтированным в стойку экраном. Можно было видеть, как ее лицо вспыхивало разными цветами, всякий раз когда она перелистывала страницы.
Я не променял бы этих трудяг на всех шикарных нью-йоркских дизайнеров. Они были моими людьми, и я был одним из них. И работа моя состояла в том, чтобы собирать мелкие детали их повседневной жизни, записывать и выносить на всеобщее обозрение. В этом нет ничего особенно благородного, и я не оставлю свой след в веках. Но общество живет новостями — а я именно тот, кто превращает происшествия в новости.
Поглощая свой обед, я параллельно записывал то, что узнал о проектировщиках килобашни. Кто-то на новостной странице Манхеттена сказал, что они по уши в долговых обязательствах и им нужно получить контракт, чтобы остаться наплаву, — так что ребята превратили это в нечто большее, чем простая проектная рутина.
Затем мне позвонили из управления. Они вроде бы выяснили, кто стоял за амербелльскими граффити. Я звякнул своему приятелю-диспетчеру и уговорил его назвать мне имя. Потом я связался с тем парнишкой. Парень как раз был на перемене и сказал мне, что они с друзьями никакие не гангстеры — просто им надоело колесить по холму на своих великах.
Я отправил очерки Винсу. Я не выкладываю свои материалы напрямую. Жестоко требовать у авторов вычитывать собственные статьи, и Винс настаивает, чтобы редактор просматривал все материалы, просто на случай, если репортеры сглупят. Но через час статьи уже появлялись на странице.
А когда с этим было покончено, пришло время выяснить, что же случилось с мозгом Бонни.
Близнецов поселили в большой комнате с белыми стенами, ярким светом и кучей столов, оборудования, кабелей, экранов и процессоров. И двумя манекенами-автоматами, установленными на импровизированных пьедесталах, оставлявших на всеобщее обозрение верхнюю половину их тела до пояса. Они выглядели идентично — кудрявые рыжие волосы, кустистые брови, плоские носы, широкие рты с пухлыми губами, широкие лица, чуть более мягковатые и рыхлые, чем лица людей. Оба были одеты в черные свитера с высоким воротом.
Я вошел в комнату и чуть не подпрыгнул, когда манекены одновременно открыли глаза.
— Я Петр, — сказал тот, что слева.
— А я Павел, — сообщил правый.
— Мы все еще учимся правильно произносить слова, — продолжил Петр. — Так что не говори, как мой брат.
— И не говори, как мой брат, — добавил Павел.
Они взглянули друг на друга, улыбнулись и подмигнули.
Следовало признать, что я был впечатлен.
Я успел кое-что прочесть об этих двоих. Обычно ИИ — чистой воды спектакль. Запрограммированный набор ответов, предназначенный для того, чтобы обвести вас вокруг пальца. Ответы, как правило, генерируются приложениями, которые вообще могут располагаться в разных местах. Бот голосовой почты отвечает на вопрос. Другой подхватывает откуда-нибудь из Индии. Бухгалтерское приложение в Редмонде завершает все это длинным интервью. И вам никогда не узнать, смогут ли они втроем пройти тест Тьюринга.
Но Бонни Баннистер решила сделать нечто другое. Она хотела создать самостоятельные ИИ — самодостаточные и цельные, с собственными алгоритмами обучения и интерфейсом, способным убедить несведущих, что в домике кто-то (или что-то) есть.
Пока что они выглядели убедительно. Но я наблюдал за ними меньше минуты.
— Парни, это Бен Адамс, — объявил судья из динамиков где-то наверху. — Он репортер и хочет задать вам несколько вопросов о Бонни.
— Рад знакомству, — сказал Петр.
— И это взаимно, я уверен, — добавил Павел.
В то время как судья Адамс был с нами виртуально, меня также сопровождали Эбигейл и Гэби. Эбигейл выглядела посвежей, чем утром, но глаза у нее все еще оставались распухшими. Гэби казалась милой и невинной… пока не одарила меня многообещающей улыбкой.
Эбигейл начала возиться с оборудованием и панелями управления. Гэби налила две чашки кофе и одну протянула мне. Я отошел за сливками и сахаром, а Петр с Павлом моргали, кивали и вели себя точь-в-точь как настоящие люди. Хотя
