Черно-белая весна - Дмитрий Иванович Филимонов
Никогда на асфальт не мочилась
и под окна.
А на днях колбасой подавилась
и подохла.
Что-то вспомнилось ей за обедом,
и с испугу…
А зачем написал я об этом? —
Жалко суку.
Сказка
об одном поэте
В деревеньке небольшой
жил поэт с большой душой.
А еще, на всякий случай,
он имел талантов кучу
и, валяясь на траве,
часто думал о Москве.
А еще, конечно, он
был в жену свою влюблен.
И жена его любила,
покупала в лавке мыло
под названьем «Фрези Грант»
потому, что был он франт.
И катилась жизнь легко.
Под парное молоко
он работал, он старался,
но однажды догадался,
чтобы что-нибудь купить,
надо что-то заложить.
И задумался поэт:
баня есть, ломбарда нет.
У деревни профиль узкий.
И, накинув плащ французский,
почесав ногтем во лбу,
он отправился в Москву.
А в Москве — и стыд, и срам…
Но, жалея милых дам,
я рассказывать об этом
не советую поэтам.
Удержусь и сам, на час,
но продолжу свой рассказ.
Из деревни через год
заказным — пришел развод.
И поэт женился быстро
на племяннице министра
по делам литератур.
Ах, как много в мире дур.
Мне напомнят — не пошли…
Но дела его пошли.
Книга первая, вторая.
Критик, слезы утирая,
из платочка — два ведра
выжимает для пера.
Только прячется поэт
от журналов и газет.
Снова всхлипывает критик:
— У него, наверно, кризис.
А поэт с квитком в горсти
мчит к ломбарду на такси.
А в ломбарде говорят:
— Срок просрочен, ценник снят.
И суровым басом бога:
— На земле ломбардов много,
а душа всего одна,
Крой отсюда, старина…
И других не зная мест,
наш поэт пошел на… съезд.
Он светился, словно гелий.
Все кричали — гений, гений!
Воспарил поэт, воспрял,
прочно в гениях застрял.
Почему, не зная сам,
он писал, писал, писал.
Издавал за книгой книгу.
Ездил в Сочи, ездил в Ригу.
За границей побывал.
И писал, писал, писал.
На груди носил медаль.
Вот и все. «А где мораль? —
Спросят, — столько намарали?!»
Что поделать, нет морали.
Сказка есть. Морали нет.
…жил да был один поэт…
* * *
Зимою город меньше раза в два.
Похрустывают мерзлые слова.
В автобусах теснее, но теплее.
И так загримирована аллея
под чистое постельное белье
Дома вдоль улиц, выстроившись в ряд,
дверями, как зубами, тарахтят.
И прячут бледнолицые девицы
худые пальцы-спицы в рукавицы,
а солнце, охладевшее к земле,
болтается в серебряной золе.
И часа не пройдешь — замерзнет нос,
как старый перезрелый абрикос
наморщится, в платочек протекая.
И по привычке небо протыкая,
над крышами взвивающийся шпиль
орет, сдурев: «Я — вертел! Дайте гриль!»
Дикая любовь
Больные зубы — хуже нет недуга,
а тут еще прекрасный наворот —
влюбиться в стоматолога, в хирурга,
который между прочим зубы рвет.
Какая бестолковая случайность.
— Откройте рот. Закройте…
И потом,
со мной еще такого не случалось,
чтоб я дарил талончик на прием.
Зубная боль — под левую лопатку,
а там не зуб, там в общем-то крупней…
И не понять — какому богу взятку
мне надо дать, чтоб объясниться с ней.
Не скажешь ведь, в уютном кресле сидя,
где зуб на зуб от страха не идет:
«Я вас люблю так искренне, так сильно…»
Войдешь, и слышишь вновь:
— Откройте рот.
А что мне рот, когда сильнее зуба
болит внутри! Да что там говорить! —
Зуб можно вырвать, но смешно и глупо,
когда душа… ее не удалить.
Прощаю зуб, но как мне быть с любовью?
Есть у судьбы особая печать,
и за любовь мы чаще платим болью…
— Откройте рот. Придется удалять.
Инкубатор
Могучие грозные дяди,
имея приличный оклад,
в костюмах лоснящихся сзади
уверенно в креслах сидят.
Не курицы и не гусыни,
но место для высидки есть…
щедра на таланты Россия,
талантов в России не счесть!
Высиживать может не каждый.
И первого встречного зад
без выучки многоэтажной
на высидку не утвердят.
И дяди гордятся местами,
у них исторический труд:
таланты растут под задами,
таланты, как надо, растут!
И жен, и отечества ради,
листая, как судьбы, листы,
могучие грозные дяди
размашисто ставят кресты.
Да что там! Не дяди — атланты!
Шуршат над столами года,
высиживаются таланты
и гении… иногда.
Монолог бывшего
уличного пса
Я собака, я не плачу,
я скулю на лунный свет.
Обещали жизнь собачью,
а собачьей жизни нет.
В черный год меня позвали,
пригласили в конуру.
На цепи и без медали
я когда-нибудь умру.
Мне ошейник режет шкуру,
под хвостом живет блоха,
и плывут куда-то сдуру
