Нелегальный рыцарь - Юрий Исаакович Белявский
— Я, конечно, не ударник в джаз-оркестре, — отрезал он и перешел на официальное «вы». — Я — простой фермер, сэр, но никому и никогда не позволю делать из меня идиота. Моя прибыль — это моя прибыль. И я сам знаю, на что ее надо тратить. И хватит говорить о глупостях, уважаемый мистер. Лучше скажите, сколько еще лет можно рассчитывать продавать вам зерно?
По этому вопросу я отослал любознательного фермера во внешнеторговое объединение «Экспортхлеб», а сам задумался о письме, лежащем в моем столе.
Пришло оно из почти столь же далекого от Москвы, как ферма Джона Мока, сибирского совхоза. Но автор его, коммунист и директор этого советского хозяйства, не понимает того же самого, что не укладывается в голове глубоко беспартийного американского фермера Джона Мока.
Почему кто-то там, в Москве, лучше, чем он и его коллеги-земледельцы, знает, куда пристроить полученную ими прибыль?
Впрочем, вот что он пишет: «Постановлением Совмина РСФСР и ВЦСПС наш совхоз награжден переходящим Красным знаменем и коллективу присуждена денежная премия в сумме 20 тысяч рублей. К сожалению, от документов, которые сопровождают это постановление, становится горько и смешно. Из разъяснений следует, что выплата премии должна производиться за счет… СОБСТВЕННОЙ СОВХОЗНОЙ ПРИБЫЛИ. При этом на премирование отличившихся работников совхоза может быть использовано не более 70 процентов выделенной суммы. Остальная часть премии должна быть истрачена на строительство и ремонт жилья, объектов соцкультбыта, приобретение литературы, на проведение оздоровительных и физкультурных мероприятий. Обо всем позаботились благодетели, готовившие эту разнарядку».
Действительно, обо всем подумали, кроме одного: зачем совхозу ПРЕМИЯ из его же собственной ПРИБЫЛИ? А то он, бедный, без Совмина и ВЦСПС не разберется, что с ней делать? Бедный, может, и не разобрался бы, а совхоз-то богатый. За бедность, по нынешним временам, Красных знамен не дают.
«Как бы себя почувствовали те, — продолжает автор письма, — кто подписывал это постановление, если бы их премировали за счет их же личного оклада жалованья?»
А ведь еще четыре года назад ЦК КПСС и Совет Министров СССР предоставили совхозам право распределять прибыль по собственному усмотрению. НЕЛЬЗЯ отныне любым вышестоящим органам засовывать нос в совхозный карман. Но, видимо, очень хочется. А если нельзя, но очень хочется, то… Правильно, можно. Как? А вот так. С Красным знаменем наперевес, с премией из совхозного же кармана в виде отвлекающего маневра.
А почему, собственно, так уж сильно хочется?
Да потому, что без этого могут позабыть неблагодарные крестьяне, из чьих благодетельных рук они воду пьют, возомнят о себе сильно и решат, не дай бог, что не начальственным мудрым провидением они на земле существуют, а собственным умом-разумом.
А коли возомнят такое… Это что ж начнется-то? И сеять будут, что захотят, и скотину пасти, где им удобнее, и миллион инструкций ни к чему, а сотни тысяч чиновников хоть с тоски и голоду помирай. Так, почитай, и знамена им вовсе ни к чему окажутся? А без казенных знамен нам никак нельзя, это дело по-ли-ти-чес-кое. (От словосочетания «политическое дело» наш чиновник мгновенно и привычно цепенеет, начиная творить любые глупости, лишь бы никто не усомнился в его политической лояльности.)
А там, глядишь, и урожаи у них пойдут, как у Джона Мока, и чувство собственного достоинства объявится такое же, как у праправнука Ивана Мокеева. И гаркнут они в миллионы крепких крестьянских глоток знаменитую гневную фразу, тихо сказанную когда-то уже смертельно больным Ильичем: «Не сметь командовать крестьянином!» Ленина тогда не услышали, может, теперь услышат их?
А если не командовать, то тогда, между прочим, и переходящие знамена очень пригодятся. Не будут их благородные шелка и бархаты пылиться по углам директорских кабинетов. Потому что свободный человек, он ведь, ко всему прочему, еще и очень гордый.
Возьмет крестьянин свое Красное знамя, прибьет его на крыше избы и станет, наконец, им очень сильно гордиться.
Вот такое дело. По-ли-ти-чес-кое.
КТО НАЗВАЛ СОБАКУ КОШКОЙ?
В подъезде торговали мясом. Собственно, к моменту моего появления на лестничной площадке торг был уже закончен. Некто, с незапоминающимся и помятым лицом глубоко пьющего человека, стремительно удалялся в сторону ближайшего винного магазина, а две женщины, пристроив на подоконнике здоровенный оковалок килограммов на пять-шесть, деловито прикидывали, как бы его разделить пополам при помощи маленького, почти декоративного ножичка.
Увидев, что я остановился, одна из них, лет пятидесяти с лишним, в зимнем пальто с потертым каракулевым воротником, сказала несколько смущенно, как бы оправдывая свое пребывание в чужом подъезде:
— Вот мясо взяли…
— Как это взяли? — удивился я.
— Ну, купили… Видели, парень из подъезда выскочил? У него и взяли, — объяснила она и, видимо, сочтя объяснение законченным, добавила уже другим, деловым тоном: — Как думаете, на шесть кило потянет?
— Да как же купили-то? — продолжал удивляться я. — Ведь оно ж наверняка ворованное.
Моя собеседница промолчала, обиженно поджав губы, зато в разговор вступила ее компаньонша, до этого настойчиво терзавшая оковалок своим крошечным ножичком. Была она лет на двадцать помоложе, оправдываться явно не собиралась, а, наоборот, пребывала в настроении агрессивно-наступательном.
— Вы чо, мужчина? — сказала она громко и скандально. — Чо пристали? Во-ро-ван-ное… Ну взял человек на работе кусок мяса, так сразу вор, что ли? А кто не берет-то? Все несут. Сам-то небось тоже что-нибудь прихватил? — уже почти кричала она, указывая на мой дипломат. И, не дожидаясь ответа, мгновенно запихнув оковалок в безразмерную сумку, потянула старшую за рукав: «Пойдем, теть Нин, отседова, а то этот малахольный еще в милицию звонить надумает».
«Малахольный» звонить в милицию не стал. Вместо этого он взял «Толковый словарь живого великорусского языка» В. Даля и решил отыскать в нем слово «несун». Словарь был очень толковый, но среди 115 тысяч толкуемых им слов «несуна» не оказалось. Не было его в «живом великорусском языке» сто с лишним лет назад!
Тогда достал «малахольный» с полочки словарь С. Ожегова, со времени составления которого прошло всего-то лет 20–25. Сергей Иванович Ожегов знал тоже немало слов, но и среди 57000, известных ему, неологизм «несун» также отсутствовал. Не было его в словаре. «Вор», например, имелся, «жулик» — пожалуйста, «хапуга» и тот на 702-й странице пристроился, а «несун»… увы и ах! По всему выходило, что в шестидесятые годы «несли» еще далеко не все.
Про то, что наш язык велик и могуч, знает любой среднеобразованный шестиклассник. До того велик, что, кажется, всему в нем найдется и название, и объяснение. И все-таки время от времени слов
