Фашизм как «стиль» - Наталья Мелентьева

Фашизм как «стиль»

Анализ политологических концепций немецкого историка и социолога Армина Мелера

Почти все сегодня осознают недостаточность и неполноту всех ранее существовавших определений «фашизма». Это понятие трактуется часто либо слишком широко (и подчас вообще как синоним всего «плохого»), либо слишком узко (как локальный политико-идеологический феномен Италии 1919–1945 годов). Левые исследователи стремятся сместить феномен фашизма вправо (сталинское определение фашизма как проявления буржуазного империализма весьма характерно в этом смысле). Консерваторы, напротив, указывают на революционный, социальный его аспект. Сами наследники этой идеологии, которые сегодня, впрочем, находятся в подавляющем меньшинстве, чаще всего не вдаются в политологический анализ и принимают фашизм как нечто цельное и самодостаточное, не правое и не левое. В этом контексте всякая попытка точной и объективной классификации фашизма, холодный и документированный анализ, свободный от политических симпатий или антипатий, безусловно представляет собой приятное исключение, достойное внимания всякого серьезного политолога и социолога. Именно к такому разряду относится исследование немецкого историка Армина Мелера, автора сотен статей и уникальной книги «Консервативная Революция в Германии 1918–1932», которая вошла в разряд классических трудов политологии сразу же после ее появления. Мелер в брошюре «Фашистский „стиль“» предложил свою модель понимания фашизма, объективную и отстраненную. Сегодня эта модель принята в большинстве академических кругов Европы. В настоящей работе мы попытаемся выделить наиболее важные аспекты работы Армина Мелера, чтобы приблизиться к пониманию того, что же такое фашизм как явление.

Анализ Мелера начинается с негативных разграничений

Во-первых, он подчеркивает, что фашизм как таковой следует отличать от тоталитаризма в чистом виде. Напротив, фашизму свойственен скорее индивидуализм, персонализм, а не диктатура бюрократических институтов, подчиняющих себе волю конкретной личности. В отличии от классического тоталитаризма фашизм персонален.

Во-вторых, фашизм отнюдь не тождественен национал-социализму как идеологии, а не только как немецкой политической реальности 1933–1945 года. Здесь основное различие состоит в том, что национал-социализм всегда ставит основной акцент на нации, народе, расе или обществе, то есть на коллективном субъекте (что может приводить к тоталитаризму, а может и не приводить). Национал-социализм предполагает интенсивное и планомерное национальное строительство, осуществляемое в рамках строгой коллективной дисциплины. Фашизм, напротив, тяготеет к авангардным и стремительным решениям, к индивидуальному героизму и ничем не ограниченному поиску. В эстетике национал-социализм тяготеет к сочетанию романтизма и классицизма, тогда как фашизм неразрывно связан с авангардом и модернизмом.

В-третьих, фашизм предельно далек от классического консерватизма, так как фашистский пафос состоит прежде всего в революционном ниспровержении привычных норм. Сами фашисты всегда рассматривали свое движение как параллельное коммунизму, т. е. как революционное, обновляющее, преобразующее действие, направленное против старых общественно-политических и социальных форм, против «реакции».

В-четвертых, реальность фашизма не имеет ничего общего с социализмом, построенным в СССР, так как для него не характерны ни индустрия массового подавления, ни перемещение народов, ни героика «строек века», ни национализация средств производства. В отличии от «сталинской модели» фашизм всегда сохраняет корпоративный, синдикалистский характер, и обобществление всегда ограничено в нем пределами конкретной и обозримой профессиональной общности — артели, предприятия, отрасли и т. д.

В-пятых, в сфере этнической политики для фашизма совершенно не характерен расизм во всех его формах. Среди интегрирующих народ факторов фашизм всегда выделяет государство, профсоюз, артель, военное подразделение и т. д., этническому или расовому фактору отводится либо сугубо второстепенная, либо вообще никакая роль.

И наконец, в-шестых, фашизм не только не является буржуазным явлением, но, напротив, воплощает в себе политико-идеологический полюс, прямо противоположный «буржуазной идеологии». Нет ничего более отвратительного для фашиста, чем «дух капитализма», чем «протестантская этика», из которой этот дух проистекает, как блистательно показал Макс Вебер. Фашистская идея может иметь пролетарский или аристократический полюса, но и тот и другой обязательно противостоят «капитализму».

Эти отличия, сделанные Армином Мелером позволяют методом исключений найти наиболее адекватный подход к рассматриваемой теме. Отринув классические определения — «тоталитаризм», «социализм», «расизм», «национал-социализм», «консерватизм», «капитализм» и т. д. — в определение фашизма стоит прибегнуть к иным критериям, которые вырисовываются уже из предыдущего разграничений. Фашизм следует рассматривать, в первую очередь, как стиль. И лишь распознав и определив фашизм как «стиль» можно проводить дальнейшие сравнительные исследования, сопоставляя его с идеологическими, эстетическими, социологическими и экономическими учениями.

Вызов хаосу (встреча двух фашистов)

Чтобы нагляднее представить себе фашистский стиль Мелер приводит историческое свидетельство, полное деталей, подробностей и совпадений, настолько выразительных, что по ним можно выстроить объемную картину данного явления:

«Весной 1934 года теоретик футуризма Томмазо Маринетти, занимающий очень высокий пост в итальянском государстве, посетил Германию Гитлера. В его личности представитель «тревожного» явления современного искусства сочетался с убежденным и последовательным сторонником итальянского фашизма.

Единственной личностью, которая могла бы на равных принять высокого гостя из Италии, был, естественно, поэт Готтфрид Бенн, официально приветствовавший его на официальном банкете В Союзе Национальных Писателей в качестве заместителя председателя этого Союза. Бенн приветствует Маринетти от имени президента Союза Ганса Йохста, который так же как и сам Бенн являлся выходцем их среды «экспрессионистов». (Важно отметить, что уже в этом году Бенн вскоре будет отстранен от должности в Союзе и вернется к занятию своей основной профессией военного врача.)

Интересно, что в своей приветственной речи итальянскому гостю Бенн не говорит ни об общности идеологии, ни о единстве политических целей. Согласно Бенну, задача Германии, равно как и задача Италии, состоит в том, чтобы «способствовать рождению нового стиля, лишенного всякой театральности, стиля импозантного холода, к которому движется сейчас Европа». Бенн восхваляет футуризм, который «отверг глупую психологичность натурализма, прорвался сквозь массивы ничтожного буржуазного романа и возвратился через блистающие и быстрые строфы Ваших гимнов к фундаментальному закону искусства: творение и стиль». Отрицание здесь также весьма показательно: Бенн выступает против психологии, театральности, против всего мелкого и убогого в буржуазной культуре. Позитивные ценности, упоминаемые Бенном, отчетливо описывают сущность фашистского стиля: холодность, освобожденность, блистательность, импозантность.

Бенн воздает хвалу гостю не столько содержанию фашистской идеологии, сколько динамике, определенному ритму, которые с фашизмом не разрывно связаны: «В эру изнеженных, расслабленных инстинктов Вы основали и создали искусство, которое воспевает огонь сражений и агрессию героя… Вы провозгласили высшими ценностями «любовь к опасности», «постоянство энергии и дисциплины», «смелость», «отвагу», «восстание», «атаку», «движение бегом», «смертельный прыжок» и все это Вы называете «прекрасными идеями, за которые следует умирать». Цитируя эти ключевые для Маринетти слова Бенн выявляет другие общие для фашизма закономерности — и особенно войну, как созидательный исток всего. Но война понимается Бенном не так, как большинством национал-социалистов, т. е.