Пусть всегда будет мама - Vladarg Delsat
— Все будет хорошо, Розочка, — ответила она, назвав меня прежним именем, а не тетей Луной. — Теперь все будет хорошо.
— Наверное, я уже смогу показать свои… свою память… — прошептала я, засыпая.
Мне снилась серебряная дорога, взрослая мама, дядя Гарри, Хью, Лили и Ал с Джеймсом. Они махали мне руками и говорили о том, что я молодец. И вечно суровая мамочка улыбалась. Наверное, это было потому, что ее обнимал дядя Гарри?
Часть 6
Что-то сдвинула в ней эта девочка, мисс Лавгуд. Что-то изменила во всегда строгой МакГонагалл. Минерва поняла это, когда поймала себя на странных для нее прежней мыслях. Казалось бы, тепло, любовь, ласка — такие простые, обыденные эмоции, но как же давно она их не испытывала! Строгая профессор решила взглянуть в глаза Петунье, а потом уже зайти к Гиппократу. Что-то беспокоило женщину… Возможно, именно изменения в ней, или же нейтрализаторы, которыми были напоены все профессора?
Директор МакГонагалл все равно ведет уроки, но она начала нам чаще улыбаться. Кто бы мог подумать, что профессор умеет улыбаться? Вот я бы не смогла… Сегодня в Хогвартсе не будет засилья тыквы, потому что это была идея Дамблдора, а директор МакГонагалл хочет, чтобы мы вспомнили всех погибших. Когда она об этом заговорила, я расплакалась, а потом уснула. Оказалось, что меня забрал порт-ключ вместе с мамочкой прямо в больницу. Наверное, я очень провинилась.
— Прости меня, мамочка… — прошептала я, потому что не могла почему-то говорить, а мама меня просто погладила по голове.
— Извиняется вот постоянно, — пожаловалась она кому-то и принялась меня гладить. Я поняла, что мамочка не сердится, закрыла глаза и просто погрузилась в это ощущение.
— Боится рассердить… — ответил маме дядя Гиппократ, я его по голосу узнала, вот. — Она без вас погибнет.
— Я уже поняла, — произнесла мама, продолжая меня гладить. — Очень ранимая и будто пятилетняя, умеет многое, больше меня, но вот со мной…
— Так бывает, мисс Грейнджер, — вздохнул целитель. — Что с этим делать я, к сожалению, не знаю, да и никто не знает… Если б знать, что у нее в голове…
— Я могу показать, — вдруг произнесла я, потому что действительно была уже готова. — Только можно, чтобы… ну…
— Я буду рядом, — пообещала моя самая любимая на свете мамочка.
Она почему-то легко согласилась на то, чтобы я показала воспоминания. Наверное, потому что испугалась… Ох, сейчас я буду плакать. Надеюсь, я хотя бы не усну, потому что это очень больно. Опять переживать все заново — это больно, очень. Но я справлюсь, потому что это для мамочки… для того, чтобы не повторилось. Поэтому я послушно выпила зелье, которое протянул мне целитель Сметвик и…
Гермиона прижимала к себе отчаянно, несмотря на зелье, плачущего ребенка. Кудрявая девочка отчего-то чувствовала сейчас в Луне что-то такое родное, что от слез беловолосой девочки было просто больно. Зелье ничуть не спасало, по мнению мисс Грейнджер, уже желавшей прекратить, но в артефакт отправлялась нить за нитью… Луна сейчас выглядела такой маленькой, такой… беззащитной… Вскоре Гермиона плакала вместе с мисс Лавгуд, заставляя нервничать целителя. Даже, когда все закончилось, девочки плакали, не в силах остановиться, а Гиппократ рассылал Патронусов, понимая уже, что именно увидит в воспоминаниях. Прибывали люди — Ксено, Амелия, сразу же кинувшаяся к детям, все-таки женщина есть женщина… Почему-то Минерва явилась вместе с Гарри, тоже не оставшимся в стороне. Мальчик обнял девочек, которые вдруг начали успокаиваться… А ведь даже Амелия не смогла… наконец, появился и начальник Отдела Тайн. И вот взрослые люди, переглянувшись, погрузились в воспоминания…
Дядя Гарри нас обнял, я начала успокаиваться. И мама, мамочка, заплакавшая вслед за мной, тоже. Может быть, правду говорили, что они были связаны самой судьбой? Если бы не предатель… если бы не зелья… они же могли быть вместе? Я вся дрожала, меня обнимали и мамочка, и дядя Гарри, он что-то шептал, но я не понимала, что… Перед моими глазами снова был тот день… И то, за что могут посадить в Азкабан… И я больше никогда не увижу мамочку…
— Тише, маленькая, тише, моя хорошая, все прошло уже, я с тобой, этого больше не будет, — шептала мне мамочка сквозь слезы, и это помогало.
— Меня посадят в Азкабан? — я так не хотела этого!
— Никто никого не посадит, — ответил какой-то аврор, смотревший на меня с жалостью. — Что бы там ни было, этого еще не случилось, — он знал… Он все знал и успокаивал меня. А потом…
— Редисочка моя! — ко мне метнулся папа Ксено. У него тоже текли слезы, он обнимал и меня, и мамочку так, как будто уже потерял нас однажды. — Малышка… Родная моя…
А я опять заплакала, смотря на то, как из Омута буквально вываливаются взрослые, увидевшие то, что будет. Директор плакала… Просто сидела рядом с Омутом и плакала, как будто потеряла что-то очень дорогое. Я видела, как плачут, ведь мы, кто остался, были совсем одни, и нас убивали, убивали, убивали…
— А можно мне… — начала мамочка, но мадам Боунс покачала головой.
— Не надо, юная мисс, не надо вам этого видеть, — она неожиданно всхлипнула. — Бедные дети… Мы сделаем все, чтобы этого не случилось. Поверьте, мисс Лавгуд. Мы все сделаем!
— Вот что это за крестражи, значит… — тихо сказал незнакомый дядя в черной мантии, у которого не было видно лица. — Вот, значит, что… Я в Отдел!
— Ксено… А как она? Ведь каникулы… — тихо спросила директор МакГонагалл.
И тут я поняла — каникулы же, мамочка поедет к этим зверям. К страшным магглам, не ведающим жалости! Мамочка! Нет!
***
Гермиона гладила уснувшую от зелий… дочь. Кудрявая девочка и сама была ребенком, отлично осознавая это, но вот эта малышка, хотя была внешне всего на год младше, душой она была дочерью, и принять это было очень сложно. Пожалуй, расскажи ей такое кто-нибудь, мисс Грейнджер не поверила бы. Но живое
