Кошка Маришка - Мои миры, твое отчаяние. Танец 2

Гарри апатично переставлял пузыречки на столе. Мальчика не покидало какое–то странное ощущение чего–то неизбежного. Возможно, все дело в том, что он прекрасно осознавал, что поступки, которые собирается совершить, не совсем правильны, и в некотором роде даже противоречат его собственным представлениям о морали и нормах.

Предновогодний бал, несмотря на всю суету, все–таки внес в обычную размеренную школьную жизнь Дурмстранга чуть больше светлых красок. Было смешно наблюдать за метаниями Эдвина от одной девушки к другой, чтобы пригласить их на бал. Но неизменно получал отказ потому, что приглашал он только старшекурсниц.

После долгих метаний Эрстед все–таки смог найти себе пару для бала. Этой несчастной стала его одноклассница Антонеску Анна — Мария, бледная девочка болезненного вида, но обладающая гордой осанкой и решительным взглядом. Поттер хорошо ее запомнил потому, что именно она была первой, кто приносил клятву школе на их церемонии зачисления.

Альберт не стал утруждать себя поисками и сразу предложил Офелии составить ему компанию на празднике. Цыганка тут же согласилась.

Гарри же пригласил на бал Мирославу, которая, выдержав паузу, которую требовал этикет и давно забытые правила приличия, ответила, что не против пойти с ним.

Дориан же, посетовав на то, что в их отряде только две девушки, отправился на поиски партнерши, тщательно почистив клыки. Его логика была очень проста: когда он мило и доброжелательно улыбается, сбежать от него становится проблематичным, так же как и дать отрицательный ответ. Таким способом Стан нашел себе пару за пять минут. Лана Ковач, их однокурсница, имевшая неосторожность проходить по коридору в момент, стала добычей полувампира.

Но Дориан не учел одного: к ней в придачу прилагались сестра–близнец, которая совершенно не была похожа с ней, и старший брат, который почему–то решил, что приглашение на бал его сестру имело под собой какую–то романтическую подоплеку, а не отчаянное желание не выделяться своим одиночеством в толпе друзей. Лука несколько дней как приклеенный таскался за Станом и давал различные советы, рекомендации и наставления. Ковач запрещал Дориану целоваться с его сестрой и тут же рассказывал о специальном заклинании, которое на двадцать минут делало дыхание более свежим. Так же полувампиру строго–настрого запрещалось кусаться или пить кровь при дамах. Еще от Стана требовалось быть чутким, нежным, внимательным, ласковым, улыбчивым, позитивным, остроумным, приличным и добрым. Как минимум половина из данного списка являлось невыполнимым для него.

Во время бала он постоянно дергался. Ему казалось, что Лука где–то притаился и теперь наблюдает за ним. Лана заметно нервничала, дергала себя за нелепую косичку, которая совершенно не смотрелась с ее пышным платьем. От них двоих вяло такой напряженностью, что даже Альберт побоялся пытаться их растормошить.

Гарри же почему–то хотелось постоянно широко улыбаться рядом со своей партнершей. Мирослава была грациозна, собрана и вела себя безупречно. Поттер старался соответствовать ей. Она, не делая ничего, мотивировала его на то, чтобы он соответствовал ей.

Мальчик тайно был горд потому, что рядом с ним на балу находилась именно Мирослава. Она симпатизировала ему своей правильностью, осторожностью и тактичностью. Беливук умела тонко подбирать слова, стремясь убедить своего оппонента в чем–то, и в тот же момент могла с легкостью принять на себя обязанности руководителя и действовать более жестко.

Девушка была обманчиво хрупкой и беззащитной, скрывая в своем миниатюрном теле колоссальную силу и опасность. Дикость и стремлении к свободе у Офелии были слишком выраженными и проявлялись в ее буйном темпераменты и горячем нраве. У Беливук же свобода выражалась в ее стремлении к единению с природой, к наслаждению движением в своей звериной ипостаси. Она была противоречивой, необычной и загадочной, как неизвестное зелье.

Альберт несколько раз потанцевал с Офелией, а потом принялся меланхолично скармливать ей припасенные ранее сладости, пытаясь хоть таким образом чуть снизить ее чрезмерную активность. Эдвин наоборот целый вечер был в движении: с кем–то общался, вальсировал и подшучивал над знакомыми. Эта его странная оживленность была совсем не присуща ему. Эрстеду нравилось разговаривать, но только с близкими людьми. За остальными он обычно наблюдал, правда, мог пристать к кому–то, если замечал какую–нибудь необычную яркую в его глазах деталь.

Ситуация с Готтом не выходила из головы. Гарри внимательно изучил в библиотеке все записи о Сыворотке правды и пришел к выводу, что нет способа избежать ее воздействия, кроме как постоянно пить антидот к ней. Но он действовал всего два часа. Во–первых, это было равносильно жизни по часам, а во–вторых, после двух лет употребления антидота, к нему начиналось привыкание, и он переставал действовать, а в-третьих, это зелье здорово сажало печень. Вряд ли Гилберт пошел на это, а значит, он нашел еще какой–то способ.

Так же, Поттер не исключал, что это был очень необычный дар, приобретенный за Гранью. Но тогда почему Гилберт сказал, что после принятия Сыворотки ему будет плохо? Гарри пытался ухватиться за все разрозненные кусочки фактов, что были у него в голове, но они никак не складывались в единую картину. Если полагаться на слова Готта о том, что Гарри не поверит, если он озвучит имя виновника, то это значит, что это или кто–то близкий ему, или тот, кто кажется совершенно не опасным и не имеющим никакого мотива.

Тогда стоило идти от обратного, и исключить всех тех, в чью вину он мог поверить. В таком случае отпадали Роберт Стааф и братья Бруевичи. Дальше опять были одни вопросы. Если даже предположить, что таким странным образом ему хотел отомстить Дориан, то в мае его не было в Дурмстранге, именно тогда, когда была получена первая карта. Да и зачем накладывать на кого–то Империо, чтобы его самого избили? Стан изначально не стал бы себя вести так глупо, да и мстительностью он не отличался.

Поттер терялся в догадках, и это изводило его. Может быть, он действительно перестал относиться к происходящему серьезно? Скорее всего, именно так оно и было. Слишком уж он привык в детстве к нападкам со стороны Дадли и его банды и теперь, попав в подобную ситуацию в Дурмстранге, вновь вошел в режим своеобразного безразличия и восприятия событий как данности. Гарри мог сказать, что долгое время девизом его жизни было: «Не можешь изменить, смирись».

Этот год казался ему каким–то липким, тягучим… Хотелось поскорее оставить второй курс позади себя с его проблемами и как можно скорее перейти на третий.

Квиддич уже так не радовал, и единственная сыгранная игра в декабре ничуть не принесла удовольствия. Быть охотником оказалось куда интересней, чем вратарем, но прежнего азарта и запала не было. Сказочность и необычность пропала. Гарри вообще чувствовал в последнее время полнейшую апатичность ко всему. Не хотелось абсолютно ничего. Вообще.

Возможно, когда в жизни слишком долго были негативные эмоции, со временем психика притупляет яркость реакции, чтобы снизить нагрузку на нервную систему и не дать человеку просто сойти с ума.

Усталость была колоссальной. Хотелось какой–то передышки, возможности остановиться и почувствовать себя в покое и безопасности. Все что у него было сейчас — это большой воз неразрешенных проблем, опасения из–за неизвестности и несколько друзей, от которых он немного отдалился за последнее время. Гарри и раньше был довольно–таки замкнутым, но в последнее время, это стало еще сильнее. Замкнутость стала своеобразным защитным панцирем от внешнего мира и новых проблем, что он мог принести.

Когда корабль подплывал к Шабашу, нервозность, преследовавшая Гарри с самого момента пробуждения только усилилась. Дориан волновался не меньше, чем он, и у него были на то причины. Он полагал, что перед тем как отправиться домой, им предстоит обсудить инцидент с книгой.

Пристань была забита людьми, в основном улыбающимися родителями, которые встречали своих детей, приехавших на каникулы. Слишком много было радости на их лицах. Гарри поморщился. Он научился справляться со своей завистью, подавлять ее и не давал столь темным эмоциям прорываться.

Касиан выделялся в толпе. Он стоял с идеально прямой спиной и расправленными плечами. Его лицо ровным счетом ничего не выражало. Люди обходили его стороной, стараясь не задеть, слишком уж величественно и в некотором роде надменно выглядел он.

Дориан лишь презрительно фыркнул, заметив брата.

— Позер, — тихо прокомментировал он, даже не скрывая свою неприязнь.

Волнение Гарри усилилось. Конечно, они приволокут Дориана куда–нибудь, но ведь не заставишь же его насильно пить чью–то кровь. Как они будет действовать дальше? Видя такое поведение друга, Поттер вообще сомневался, что они вообще куда–нибудь дойдут. Стану ничего не стоило начать выяснять отношения прямо здесь, а потом, обидевшись, убежать домой.