Кошка Маришка - Мои миры, твое отчаяние. Танец 1

В совятню идти не хотелось. Для этого нужно было теплее одеться. Было ленно. Гарри тяжело вздохнул. Почему ничего не значащее письмо от Рона вызывало какое–то смутное беспокойство.

В гостиной было на редкость тихо. Возможно, сегодня проходили дуэли, но мальчик давно не следил за турнирной таблицей. За квиддичными тренировками и постоянными посиделками в библиотеке Гарри просто потерял ощущение окружающего.

Следующая их игра должна будет пройти с командой Крама. Они были невероятно сильны. Им всем действительно удавалось работать как единый механизм, а Виктор мог выделывать в воздухе нечто совершенно фантастическое. Это даже полетом–то сложно было назвать. Это то походило на какой–то замысловатый танец, то на гонку с крутыми виражами.

В совятне тоже никого не наблюдалось. Хотя это как раз не было удивительным. Хороший хозяин никогда не отправит свою птицу по такой холодной погоде морозить себе клюв. Спес сделала вид, что не заметила Гарри и повернулась к нему хвостом. Арес же пренебрежительно ухнул и подлетел к мальчику. Поттер осторожно погладил птицу и привязал к лапке письмо.

— Можешь потом немного задержаться в Англии, погреться. А потом возвращайся. Ты можешь мне потребоваться здесь. Хорошо?

Филин немного выпятил грудь и еще раз ухнул. Он всегда старался показать, что лучше, чем голубка Спес. Это была своеобразная ревность к хозяину.

Это чувство совершенно не нравилось мальчику. Гарри никогда его не испытывал сам, потому что ничего собственного у него и не было. История с Дорианом до сих пор вызывала в нем противоречивые чувства: он не любил, когда кто–то пытался навязать ему какие–то дополнительные правила и регламентации, а так же беспричинные обвинения, но… чувство принадлежности кому–то приятно грело душу. Это было настолько необычно! Кто–то впервые заявил на него права, сказал, что он его друг, сказал, что ему обидно за то, что Гарри мог подружиться с кем–то сильнее, чем с ним. Поттер был благодарен полувампиру за это. Ему не нужно было брать чьи–то эмоции, чтобы что–то почувствовать. У него появилось свое собственное тепло.

Темный коридор освещался оплавленными свечами в редких подсвечниках. Каждая дверь имела свою табличку с подписью. Гарри медленно шел к лестницам. На душе было как–то грустно и неспокойно… От нечего делать мальчик начал читать все надписи на дверях, пока не остановился около одной из них. На позолоченной табличке было что–то написано на русском, но Гарри никак не мог перевести это. Посетовав на свой скудный словарный запас, он толкнул дверь и вошел внутрь.

Поттер оказался в небольшом узком коридорчике с маленькими комнатами, отделенными друг от друга деревянными перегородками, а входы в них были загорожены белыми ширмами. В конце оказался маленький зал с иконами на стенах. Мальчик видел подобное только по телевизору, и то один раз.

На полу перед иконой на коленях стоял Каркаров и молился. Гарри постарался как можно тише покинуть помещение, но директор его заметил.

— Поттер? — удивленно спросил он, повернувшись к нему.

— Да… Извините, что побеспокоил вас. Мне стало интересно, что это за место и я вошел сюда… Я уже ухожу…

Каркаров поднялся с пола и сел на скамеечку в углу, показывая жестом, чтобы мальчик присоединился к нему.

— Это молельная комната. Тут несколько небольших залов, для разных религий, но ни один из них не освящен. Да и ты сам понимаешь… Представителей разных религиозных конфессий сюда так просто не приведешь. Все–таки это волшебный замок.

Гарри сел рядом с директором.

— А разве маги не атеисты?

— Большинство да. Но не все. В нашем мире есть и полукровки и магглорожденные. Все они впитывали в себя культуру обычного мира с рождения.

— А вы полукровка? — осторожно спросил Гарри.

— Я? Нет. Чистокровный. К вере я пришел сам. Маги настолько самоуверенны, что порой считают, что выше их никого нет. Это глупо. Мир не мог появиться из ничего. В нем есть свои закономерности и правила. Их должен был придумать кто–то поистине великий и сильный. Еще больше доказывает наличие кого–то Высшего то, что этому миру не чужды чудеса, порой немыслимые, невероятные! Ты и сам одно из них.

Директор запрокинул голову вверх и замолчал. Гарри немного нервно поелозил по скамейке.

— Это же не зал англиканской церкви. Тетя иногда брала меня с собой в храм. Правда, такие места Дурсли посещали крайне редко.

Каркаров усмехнулся.

— Нет. Это православный зал. Я из России. У нас принята эта религия. Это одно из центральных направлений христианства. К мыслям о том, что мне нужно молиться, привели отнюдь не рассуждения о том, что есть кто–то выше нас. Если бы ты знал, сколько крови на моих руках… Когда я пришел к Темному лорду, то был совсем юнцом, только закончившим Дурмстранг, очарованным величием Темных искусств. Знаешь, почему здесь не изучают Непростительные на первом курсе?

— Потому что у нас не достаточно эмоций для их создания? — предположил Гарри.

Каркаров мягко улыбнулся.

— Нет, не только. Владение этими проклятиями дает тебе чувство власти, неограниченной и могущественной. Одним взмахом палочки и простой словесной формой ты можешь лишить кого–то жизни, подчинить своей воле или причинить чудовищную боль. Это опьяняет. И я пытался кому–то доказать, что достоин этого могущества. Но…

Директор замолчал, но через некоторое время продолжил:

— Убийство приносит душевный дискомфорт только в первый раз. А потом все идет легко. Становишься механизмом, выполняющим свою работу. Ты перестаешь смотреть, кто перед тобой: дети, женщины, мужчины… Для тебя исчезает разница. Стираются грани. Потому что тебя гонит страх: или убьешь ты, или Он убьет тебя. Темный лорд завлекал нас обещаниями власти, положения, денег или силы… Но он всегда был слишком эгоцентричен, чтобы чем–то делиться… И мы… мы получали только иллюзии. Ничего более. Ловушка захлопнулась. Мы приняли метки. Из–за них невозможно было убежать и скрыться. Единственный выход — смерть.

Каркаров тяжело вздохнул и продолжил говорить, глядя на потолок.

— В какой–то момент что–то сломалось во мне, и я перестал быть механизмом. Убивать стало все сложней. Пытать почти невозможно. Не было желания выслужиться перед хозяином. Это стало противно. Это оставляло следы в душе. С каждым разом она стала все больше и больше походить на разодранный в клочья лохмот. Тогда я начал молиться и просить у неба чуда. Возможности выбраться из этой кабалы. Я не знал ни одной молитвы, поэтому просил своими словами Всевышнего. Я не следовал канонам ни одной из существующих религий. Просил по наитию, потому что пребывал в таком сильном отчаянии, что и представить нельзя. Порой я находил себя стоящим на подоконнике окна третьего этажа моего особняка. Иногда около моего схрона с ядами. Я начал сходить с ума…

Каркаров шумно сглотнул и продолжил.

— Потом я не смог убить ребенка. Ему было шесть лет. Он смотрел на меня своими голубыми глазами, совершенно не понимая, что происходит. Я наложил на него Силенцио и обездвиживающее и спрятал в шкаф, и сжег вместо него кучу тряпья. Сказал, что использовал управляемое Адское пламя. Со мной был Гойл. Он даже не сомневался в правдивости сказанного. Позже я вернулся назад и подкинул мальчика в маггловский приют, предварительно стерев ему все воспоминания. Таким образом я спас еще нескольких детей. Я стремился брать такие задания, в которых мог хоть кого–то спасти. Мне стали приписывать болезненную страсть к детям, называя между собой чуть ли не педофилом, потому что я часто с ними надолго уединялся, а после находили только горстку пепла…

Гарри, затаив дыхание, слушал его, боясь спугнуть каким–нибудь неловким движением атмосферу откровенности.

— Я постоянно молился… Просил о чуде. И оно произошло. Не знаю, что нужно было Темному лорду, но он оправился убить тебя лично и исчез сам. Тебе никогда не понять, что значит чувствовать себя свободным… И это чувство не притуплялось даже стенами Азкабана. Меня оправдали, когда узнали про детей. Решили, что я находился под Империо, и когда у меня получалось сбрасывать его, я вел спасательные операции. Я никому не стал доказывать обратное.

Каркаров опустил голову и посмотрел Гарри.

— В последнее время метка стала чуть темнее. Он жив, Поттер. Жив. И еще обязательно вернется. Я не знаю, сколько у меня осталось времени. Я не вернусь к нему. Больше не смогу. А он не потерпит этого. Он убьет меня. И смерть эта будет долгой и мучительной. Но я готов принять ее. Это часть моего искупления за совершенное. Я так устал от этого груза. Все, что мне остается, это только молиться…

Гарри подошел к директору и присел на корточки около него, чтобы видеть его глаза.

— В вашей смерти будет мало смысла. Неужели вы думаете, что ею вы искупите абсолютно все зло, совершенное вами? Не думаю, что ваши последние мучения дадут много. Искупить грехи можно только благими делами, а для этого придется жить. Так что вы не просто должны выжить, вы обязаны это сделать!