За пределами официальных хроник - Коллектив авторов

Байрон вздрогнул. Он был слишком погружен в себя и не сразу понял, что же произошло.

— Что? А… Нет. Последний концерт в Париже только через две недели. Я и так собирался отдохнуть пару дней. Последние месяцы были тяжелыми. Запись альбома, съемки, концерты. Выматывает, знаешь ли…

Старик усмехнулся:

— И что выматывает больше? Работа или ночные оргии?

— Глупые вопросы. А если серьезно… Меня некому искать. Музыканты и приятели, скорее всего, думают, что я где-нибудь отрываюсь. Прислуга только счастлива, что их никто не гоняет.

— Вот и хорошо. А до концерта, я думаю, мы все уже решим, — Митос улыбнулся.

— Да, решим. Я или выступлю или это будет концерт памяти Лорда Байрона, — с этими словами он вышел из машины.

Пять дней пролетели как один. Они вставали в немыслимую рань, Док вливал в него очередную кружку травяной дряни, они завтракали на скорую руку и отправлялись тренироваться на заброшенный завод, за городом.

Тренировки выматывали, Адам был беспощаден. До убийства дело, конечно, не доходило, но ему и без этого хватало.

Хотелось ли уйти, вернуться к прежней жизни? Поначалу — очень хотелось, но с каждым днем это желание уходило куда-то на задний план. На его место приходили азарт и давно забытый интерес к жизни. Байрону было интересно, что Старейший выкинет дальше. Ночью, после одной из тренировок он поймал себя на мысли, что уже в десятый, наверное, раз проматывает в памяти прием, которым Док «добил» его в этот раз и пытается придумать, как лучше всего прервать комбинацию Адама и не оказаться на полу.

Желание закурить, правда, все не отпускало, а вот дури почему-то не хотелось совсем. Ну, ладно — почти не хотелось. Ему начинало нравиться смотреть на происходящее трезвыми глазами, а не сквозь туман наркотического бреда. Док сделал все верно: он не уговаривал, не объяснял. Он просто взял и выдернул его из прежней жизни.

Правда, тоска все не отпускала. Он не мог писать, казалось, что он забыл, как это делается. И от этого хотелось выть и громить все вокруг. Но он держался. Пытался держаться, сколько хватало сил.

На третий день Митос наконец-то вернул ему трость и оружие, все, кроме пистолета. Да он и не требовался.

А еще, его спаситель откуда-то притащил ему старенькую акустическую гитару. И это, как оказалось, было именно то, что «доктор прописал». Да, он не мог написать ничего нового, но ведь играть и петь свои старые песни это ему не мешало. Док остался все таким же благодарным слушателем, каким был раньше. Вечера расцвели новым цветом. Как только они приходили в норму после тренировки, Байрон усаживался в гостиной с гитарой, Старейший располагался на диване и начинался импровизированный концерт. Адам редко просил спеть что-то конкретное, но если просил, то всегда попадал в точку. Он выбирал именно те песни, которые Байрон любил особенно, которые больше всего хотелось петь снова и снова.

Изредка, ему удавалось уговорить Дока присоединиться. И вечер становился особенным. Его песни в исполнении Митоса звучали совершенно иначе, и это их новое звучание почему-то придавало Байрону сил.

Когда он уставали от музыки, то начинали травить какие-нибудь старые байки. Или рассказывать истории из собственного прошлого. Правда, оба знали, что для каждого существуют запретные темы.

Жизни стала цветной. Точнее, она наконец-то снова начала становиться жизнью, а не существованием.

Если бы он знал, что скоро все вновь встанет с ног на голову…

Глава 7

День начался просто замечательно. После весьма удачного вечера подняться с постели им удалось только к одиннадцати. Точнее, первым поднялся Байрон и незамедлительно решил разбудить его громким заявлением о том, что у них в холодильнике пусто. И так как он, Байрон, натура тонкая, творческая и питается исключительно духовной пищей («Угу. А вчерашняя отбивная съела себя сама. Духовной пищей он питается»), виноват в этом один прожорливый доктор. Отправив поэта куда подальше («Лорд Байрон, а не пойти ли вам убрать кровать») Митос поплелся заваривать чай, а заодно попытаться устроить им что-нибудь на завтрак.

Последние дни он был… Счастлив? Нет, мешали обстоятельства и память. Доволен? Уже ближе. Байрон уже не казался приговоренным, молча плетущимся за своим палачом. Митос хорошо видел, что парню совсем нелегко, не раз замечал как того без причины начинает бить дрожь, слышал его стоны ночью… Но Байрон так и не заикнулся о дозе. Из страха? Или потому что действительно что-то понял? Да и потому ли его трясло? Этого Митос не знал. Но кроме дрожи и стонов было кое-что еще. Были вечера. Была гитара. И улыбка, которую Старик увидеть уже и не надеялся. Это все заставляло его верить в то, что у этой истории возможен хороший конец.

Правда, все эти мысли разбивались на мелкие кусочки, когда он вспоминал о Маке. Вечный бойскаут… Кем же он его теперь считает? Уж точно не другом. Один вопрос мучил его все чаще: а стоила ли игра свеч? Стоило спасение Байрон их дружбы с Маком?

— Эй, Док, так что там с завтраком? — так и не убравший постель поэт теперь пытался докричаться до Митоса из ванной, игнорируя шум воды.

Стоило. А Маклауд когда-нибудь поймет.

— Скорее, с обедом. С ним все плохо, так что, вылезай оттуда, пей чай и поехали.

— Ты умеешь поднять настроение, Адам.

— Художник должен быть голодным! Так что, терпи, гений!

Звон разбитого стекла заставил его броситься в ванну.

Байрон стоял перед разбитым зеркалом и с непониманием смотрел на свою окровавленную руку. Рана уже затянулась, но судя по количеству крови, была она довольно глубокой. Кровь стекала и по лицу. Пол был усыпан осколками.

— Извини. Я… Я заплачу за зеркало. Не знаю, что на меня нашло.

Пустой взгляд, мертвый голос.

— Успокойся. Вымойся и пойдем. Ничего особенного, — Митос старался сохранять спокойствие.

— Док… Это когда-нибудь закончится?

— О чем ты?

— О страхе. О ненависти. О скуке. О жизни, черт возьми!

Старейший устало провел рукой по лицу:

— Байрон… Ты ведь далеко не глупый парень. Талантливый. Да, сейчас все паршиво, не буду отрицать. Но изменить все можешь только ты. А как… Жизнь сама подскажет. Успокойся и собирайся, нам уже пора. И пожалей мою мебель. Пожалуйста.

Байрон выдавил из себя подобие улыбки:

— Наверное, ты прав. Еще раз прости за зеркало, Док. И оставь меня одного, ненадолго, прошу.

— Хорошо. Жду на кухне.

Он был удивлен, когда они начали тренироваться. Такой энергии от Байрона он не ожидал. Казалось, что он снова тренирует молодого парня, недавно ставшего бессмертным, но уже очень прилично обращающегося с мечом. Удивительно ловкого, несмотря на больную ногу, шального.

Они вышли из машины. Смеясь, Байрон выудил из пакета с продуктами бутылку минеральной воды и обещал «охладить пыл некого Доктора», когда нахлынул Зов.

— Стой здесь — Митос напрягся и огляделся по сторонам.

Маклауд стоял рядом со своей машиной. Судя по лицу шотландца, ничего приятного эта встреча не сулила.

— Э-э-э-э! Док, это мое дело!

— Твоим это дело было до того момента, как ты проиграл поединок. Так что стой и не вздумай вмешиваться.

Он подошел к Дункану. Тот, словно не замечая Митоса, «сверлил» глазами Байрона. Поэт лишь пожал плечами и направился к дому. У самых дверей он остановился и поставил пакеты на землю.

Митос кивнул ему и повернулся с Маклауду:

— Зачем ты пришел, Мак? Мне казалось, мы все уже решили.

— Ты нарушил правила, Митос. Вмешался в мой поединок, спас убийцу.

— Я спас старого друга, который, к несчастью, стал убийцей. Видишь разницу, Мак?

— Убийца всегда остается убийцей.

— Тогда, мы с тобой не лучше. Ведь убийца всегда остается убийцей. Время и обстоятельства, войны и месть ничего не меняют. Так?

— Хватит, Митос. Чего ты хочешь добиться?

Митос рассмеялся: