План на первую тысячу лет - Akana again
Азирафель трудился не покладая рук. Бродягам, которые, блаженно мыча, валялись под его магазином, он внушил мысль покончить с выпивкой и найти работу; фанатичкам, обслюнявившим поцелуями витрину, велел идти в храмы; обдолбанным юнцам приказал завязать с наркотиками и возвращаться в колледжи; стариков и старух отправил по домам, а полицейского угостил чаем с тостами и убедил сдать тесты для перехода на более высокую должность. К вечеру улица у книжного магазина опустела. За день ангел выполнил годовую норму добрых дел и к ночи едва дотащился до постели.
Утром он проснулся свежим и бодрым, но с отчетливым чувством тревоги. Благодать невозможно сдерживать бесконечно, это все равно, что… ему на ум пришла удачная, но кощунственная ассоциация, тут же с негодованием отвергнутая.
Неподобающие мысли ушли, а проблема осталась и состояла в следующем: если ангел не хочет повторения вчерашней истории, ему придется время от времени (и лучше почаще) делать добрые дела.
Азирафель помрачнел: его пугала неопределенность. Шесть тысяч лет он был лишь исполнителем Высшей воли, возился потихоньку, стараясь не задумываться о смысле получаемых заданий. А теперь придется поднапрячься, сделавшись самому себе Гавриилом, лично искать точки наиболее уместного приложения Добра и следить за соблюдением баланса сил. В какой-то момент Азирафель даже позавидовал Кроули: тот и прежде не особо считался с руководством, так что сейчас легко пользуется полной свободой. Вот бы ангелу толику изобретательности и находчивости демона!
Э, нет, так и до падения можно домечтаться. Ангел поежился и решил для начала проверить, как идут дела у знакомых людей. Вдруг представится случай сотворить какое-нибудь подходящее добро?
Он слетал к Анафеме и Ньютону, но там все шло так хорошо, что никаких дополнительных вливаний благодати не требовалось. Ньют устроился работать тестировщиком в компьютерную компанию и быстро делал карьеру: машины и программы, уцелевшие после его вмешательства, демонстрировали чудеса сопротивляемости вирусам, хакерским атакам и перепадам напряжения. Анафема консультировала киношников, когда те решали снять очередной фильм про ведьм и магию, и подумывала о том, чтобы сняться самой, тем более, что предложения поступали регулярно.
Чета Шедвеллов, тихо обвенчавшись, жила в бунгало под названием «Шангри-ла», затерянном среди холмов Йоркшира. Тут ангел преуспел лишь в том, чтобы в сантиметре от пола перехватить любимое блюдечко миссис Шедвелл. В остальном супруги прекрасно справлялись сами.
Безо всякой надежды, из чистой добросовестности, Азирафель отправился в Тадфилд, в котором за год не произошло ровным счетом никаких перемен. Для подобных местечек год — вообще не срок, время тут течет в масштабе три к одному.
По коттеджу Янгов носились ароматы ванили и шоколада: миссис Янг заканчивала украшать праздничный торт. Рядом с тортом лежали позолоченные свечки в форме единицы и двойки. Мистер Янг, покуривая трубку, протирал чайные чашки, прежде чем выставить их на праздничный стол.
ЭТИХ ангел нашел в их излюбленном овраге — добрался туда, уловив сильно ослабевшие, но еще явственные токи любви, исходившие от бывшего Антихриста.
В зарослях лещины и бересклета бегало, вопило и верещало не меньше десятка детей. Приглядевшись и кое-как рассортировав фигуры, ангел понял, что ошибся в подсчетах: здесь играло всего четверо: Белый Халат, Черная Кофта, Серебристый Плащ и Синий Пиджак. Кто-то из них был Янгом-младшим.
— У меня огненный меч! — торжествующе закричал Пиджак звонким девчоночьим голосом. — демон, я тебя победю! Тьфу, побежу...
— Твой меч не настоящий, — заявила из кустов Кофта. — Мы же договорились, настоящий у Гавриила, тот его спер у ангела, когда Война сгорела...
— Адам? — Азирафелю показалось, он узнал голос. — Адам Янг?
Кофта обернулась. К ее трикотажной спине были булавками приколоты картонные крылья, крашеные черной краской. Очевидно, особой стойкостью она не отличалась: на крыльях виднелись следы пальцев, а на щеках мальчишки, одетого в кофту — темно-серые пятна. Заметно выросший Адам подтянул пыльные джинсы с дыркой на колене и с веселым удивлением ответил:
— Ой, это вы?! Здравствуйте!
— Демон, что у тебя там? — забеспокоился Пиджак.
— Народ, идите сюда, — откликнулся Адам. Кусты справа всколыхнулись и перед Азирафелем возник «ангел», если судить по белому цвету бумажных крыльев. Они торчали из-за спины парнишки, одетого в старый врачебный халат, криво застегнутый на разномастные пуговицы. На Пеппер, единственной, кого Азирафель помнил по имени, кроме пиджака и алой ленты через плечо красовалась черная меховая шапка с двумя большими красными бусинами и кусками проволоки, торчащими наподобие антенн. Последний в их компании щеголял в широком и длинном куске серебристой фольги, порядком изодранном. Все четверо раскраснелись от бега и явно желали продолжить это занятие.
— Здравствуйте, дети, — ангел почувствовал себя очень неловко под их нетерпеливыми взглядами. — Вы меня помните?
— Конечно, — кивнула Пеппер, — вы были тогда на авиабазе, сначала в теле смешной старушки, потом Адам вас из нее вытащил. С вами еще был ваш друг. Он хотел, чтобы вы убили Адама.
— Он шипел, — припомнил обладатель серебристого плаща, — и у него были желтые глаза с вертикальными зрачками. Я видел такие линзы в интернет-магазине.
— У Кроули не линзы... — смутился Азирафель. — Он тогда был очень расстроен, но это неважно... Гм, Адам, я хотел бы узнать, у тебя... у вас всех: как дела? То есть, все ли в порядке дома, как здоровье, и вообще...
— Все в полном порядке, мистер ангел! — отрапортовал Адам. — Мы бы хотели продолжить игру, если не возражаете, а то мама скоро позовет нас домой.
— Ада-а-ам, собирай всех, пора за стол! — точно в подтверждение его слов донеслось откуда-то сверху.
— Уже идем, мама! — крикнул Адам и вся четверка, торопливо попрощавшись с окончательно растерявшимся ангелом, убежала на зов.
А ведь миссис Янг ему не мать, неожиданно вспомнил он. И не успел удивиться непрошенности и ненужности этого воспоминания, как нахлынуло другое, из самых темных глубин памяти: срывающийся женский голос, исступленный крик: «Сынок!..»
Азирафель надеялся, что прочно забыл и этот древний язык, и лицо кричавшей женщины, и все то, что случилось две тысячи лет назад и давно уже сделалось даже не историей, а преданием. Как много сил было
