Вера Космолинская - Новый Галлифрей
— Звучит как-то знакомо. — Уилф согласно подпрыгивал на стуле. — Значит, вы сделали с кровью бессмертного именно это?
— Да-а!
— Но когда? — не выдержал Джек.
— Мы были очень терпеливвы! Разные эпохи, разные страны, помощники-люди…
Лицо Харкнесса обрело окончательно ошарашенное выражение.
— Хорошие холодильники… — подхватил я. — И раз теперь он смертен, значит, после инверсии, я…
— Станешь псевдобессмертным, как все эти люди…
— Только пока нахожусь в этом пространстве.
Кожистоголовые оскорбленно покрутили подбородками.
— Это станет нашим пространсством!..
— Мы не дадим тебе добратьсся до ТАРДИСС!..
— Ты даже не вспомнишшь!..
— Как тебе понравитсся оказаться в негодном для жизни, наполовину разрушенном теле?..
— Подумаешь, не впервой!
Плевать на рояль, я выхватил из кармана лазерную отвертку, но один из кожистоголовых (я догадался, что долю секунды назад он находился в зоне моего «слепого пятна»), воздев руку, выпустил в меня электрический разряд.
— Проклятье!.. — почти рефлекторно парировав, я выдал ответный, хоть довольно слабый, но куда мощнее, чем ожидал — вероятно, так действовало искажение пространства — понятия не имел, что это еще может у меня получиться!..
Но все-таки меня тряхнуло, а может, от потери энергии при рефлекторном парировании, я почувствовал себя на мгновение выжатым лимоном и привалился к стенке. Кожистоголовые исчезли, брызнув врассыпную. Оставшиеся без их присмотра люди непонимающе завертели головами. Они забыли. А я почему-то нет. Я бросил взгляд напротив, на рояль, и от изумления чуть не разинул рот. Крышка рояля была поднята, а под ней крутилась голограмма, которую я и видел все это время краем глаза. Донна и Уилфред были повернуты к роялю спинами, а остальные смотрели на них, не видя рояль, который никак их не беспокоил.
«Сайлент», — внезапно прозвучало у меня в голове. — «Они называют себя сайленты — Тишина».
— Спасибо, — пробормотал я потрясенно.
Рояль старательно держал крышку открытой.
— Эй! — окликнул я. — Гляньте-ка туда!..
Будто в ответ на мои слова, голограмма принялась копироваться, и крутящиеся полупрозрачные изображения поплыли в воздухе к каждому из присутствующих, зависнув у нас перед глазами.
— Ого! — воскликнула Марта, когда у всех прошел первый шок узнавания и понимания, что только что происходило. — Так это не просто рояль? Что это?
— Предпочитаю считать, что друг. — Хотя уверенности у меня никакой не было. Может быть, ему просто показалось, что агрессия сайлентов выше нашей, и она его возмутила. Но я абсолютно не мог быть уверен в том, как он поведет себя дальше. Будет ли считать вторжение во Вселенную, которую он создан копировать в мельчайших деталях и однажды восстановить, достаточно враждебным, чтобы быть с нами на одной стороне, или будет реагировать чисто механически и повернется против, как только мы начнем побеждать? Я предпочел надеяться на первое. В обратном случае — нам всем крышка. Крышка от рояля…
— Так они сказали, что хотят совершить инверсию!.. — опомнился Уилфред. — Если они ее совершат, то Донна не регенерирует? По крайней мере, сейчас…
Наверное, от этих слов мне следовало почувствовать себя неуютно, но все как-то осуждающе посмотрели на Уилфреда. Даже Донна. Да и сам он выглядел скептически.
— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — буркнул Харкнесс.
— Но зачем это вообще им нужно?
— Я думаю, они сознают, что не смогут полностью преодолеть декогерентность. Максимум, что у них вышло — это сайленты, которых мы видели, но их никто не запоминает. В некоторых случаях это удобно, но постоянно так жить в этом пространстве невозможно, им нужна полноценная жизнь, им нужны костюмы.
— А? — не понял Уилф. — Да, я видел, они в костюмах…
— Им очень нравятся костюмы. Они просто одержимы костюмами. Не совсем по вашему любимому Фрейду, но я бы заметил — они мечтают иметь форму.
Джек сложил руки на груди и пожал плечами.
— А может, костюмы — это просто самое безликое, что можно придумать?
Я отмахнулся.
— Не мешай мне. Им нужны костюмы. Они готовят их — вас — для себя. Пока их достижение — ваша проблема с умиранием. Но они хотят чего-то получше.
— О, ну разумеется, они хотят!.. — воскликнула Марта.
— И все будет как на то славное Рождество, только это будешь не ты у всех в головах, а сайленты? — уточнил Уилф.
— Я говорил про бесплатный сыр! — напомнил Джек.
— Ну да, лучше уж точно не будет. Вы не против, если мы переместимся поближе к ТАРДИС?
Из спальни Уилфа опять донеслись крики. Уилф возмущенно кудахтнул и задергался. Я покачал головой и взял отвертку наизготовку.
— Кажется, они опять попробовали к ней прикоснуться. Хорошая новость — она все еще там.
— А что там такое? От чего они орут? — нервно поинтересовался Джек.
— Пустяки. Ток по периметру.
— Аа… — Джек почему-то кивнул успокоенно. Говорят, любая определенность лучше разыгравшегося воображения. Да и в самом деле — пустяки.
— Но я не хочу, чтобы они успели сообразить, как еще ее можно утащить, — почти шепнул я.
Джек и тут понимающе кивнул и едва не попробовал идти первым. Я взял его за плечо и отодвинул назад.
— Держись лучше там, как наименее бессмертный в данный момент, хорошо?
— А вы можете потом оттащить мое тело в ТАРДИС! — нашелся Джек.
— Не искушай меня интересными экспериментами, Джек!
Джек подавил смешок, и мы двинулись в комнату Уилфа. Перед нами парили голограммы, а сам рояль, я верил, прикрывал нас с тыла.
Мы прокрались в комнату и — никого там не обнаружили, даже слегка обуглившихся и бессознательных тел, они унесли с собой все, что считали им принадлежащим. Но по счастью, не ТАРДИС. Не с тем таймлордом связались! Я выдохнул.
Джек потрогал меня по плечу.
— Слушай, а это вливание крови в полюса — ты уверен, что все вернется к нужному порядку вещей, если выбросить эту… декогерентную планету в ее собственное пространство?
— Да, практически уверен — ведь сам эффект держится на этой гравитационной фиксации.
— Практически или полностью? Точно ничего не упускаешь?
— Харкнесс, я не могу провести абсолютно все исследования, но насколько я могу быть в чем-то уверен… Ты же был в ТАРДИС, в другом пространстве — ты был нормален. Ну, нормален для тебя.
— Но они сами не ожидали такого эффекта, моя кровь аномальна, инверсия не прошла так, как они рассчитывали, а если сейчас мы вольем туда нормальную человеческую…
— И где мы возьмем нормальную человеческую?
— Во мне, конечно! — Джек гордо выпятил грудь.
— Харкнесс, ты мазохист! Ты в курсе?
Он пожал плечами.
— «Бытие определяет сознание». Я привык, что мне это не вредит, почти не обращаю внимания.
— И это может быть абсолютно ни к чему, только лишней возней.
— Я бы предпочел перестраховаться, прежде чем ты устроишь в центре Земли черную дыру!
— Ах да, особенно перед тем, как я устрою в центре Земли черную дыру! Ты хоть понимаешь, как это звучит?
— Как «перед смертью не надышишься»? — вставила Марта.
— Спасибо, доктор Джонс. Но никакой черной дыры там не будет. Вернее, как только она будет, она окажется в другом пространстве.
— Ты собираешься превратить их планету в черную дыру? — ужаснулась Марта.
— Это же лучше, чем Землю, правда? Знаешь, почему они вообще сюда стремятся? Потому что их Вселенная гибнет, гаснет, тает на глазах. Так или иначе, они умрут. Быстро или медленно. Или — можете умереть вы. И не факт, что это их спасет. Это только отчаянная надежда. Иллюзия.
— А ты? — защищаясь, будто я на нее нападал, спросила Марта. — Разве ты не цеплялся за жизнь, будь она какой угодно, ненормальной, иллюзорной?
— Да! — согласился я. — Таков инстинкт всех живых существ. Но тут есть тонкость. Между мной сегодня и мной вчера, может быть пропасть огромней, чем кажется. Я сейчас — это факт, но дожил ли до этого момента вчерашний я? Или ты? Ты знаешь, мы меняемся постоянно. Назови это жизнью, или назови это энтропией. Выигрывают только факты. Выживает только тот, кто выживает. Жизнь трансформируется, переходит из формы в форму, обычно тем образом, что кто-то живет за чужой счет — поглощает другого — пожирает впрямую или вытесняет. Самим своим существованием, и без этого не было бы никакой жизни. Любая жизнь означает чью-то смерть. Много смертей. А вот смерть совсем не обязательно автоматически означает чью-то жизнь. Мы — случайно сохраняющиеся формы, иллюзии, мы эфемерны и сохраняемся только из стремления сохраняться, развившегося случайно, потому что во всех иных случаях — никто не сохранился. Это и есть жизнь. Ты — врач. И знаешь это лучше многих. Жизнь ничем не прекрасней смерти, она такова только в наших глазах.
