Крест Марии (СИ) - Фонд А.
В общем, всякий женский хлам. Ерундистика. Ничего, что поможет мне выжить, пока меня не найдут. То, что меня найдут, я не сомневалась. Зная, что Больц отдал мне ценные книги для оценки, я верила, что если я не появлюсь, то уже сегодня-завтра он поставит на уши всю полицию и они перероют все окрестности, и меня найдут.
Не понятно, зачем меня похитили? Выкуп за меня никто не даст.
Я вздохнула.
Время приближалось к опасной черте. Нужно дёргать за рычаг. С трудом я поднялась на ноги и поковыляла к рычагу.
Опять успела.
На гудящих ногах я вернулась обратно к топчану. Нет. Так дело не пойдёт. Я осмотрела ноги – они опухли в щиколотках от хождения на каблуках. Я всегда носила очень высокие каблуки, иногда и подошва туфель была на платформе. Вот и сейчас на ногах у меня были легкомысленные босоножки перламутрового цвета, на каблуках в девять сантиметров. Ремешки были очень узкими, и в целом босоножки были неустойчивыми и неудобными. В них было очень тяжело ходить. Но зато походка казалась беззащитно-женственной и красивой. Кроме того, они так шли к этому платью. Да и к любому моему платью они безумно шли.
Сейчас меня всё равно никто не видит. Но я не снимала их.
Во-первых, сюда могли внезапно войти, а я предстану перед посторонними людьми в жалком виде. Нет. Не бывать этому!
Кроме того, пол был ужасным, неровным, из отвратительного бетона. Вполне можно было наступить на какую-то ерунду и поранить ногу. А у меня ничего из медикаментов с собой нету, кроме анальгина.
Между тем я продолжила осмотр. Кроме сумочки, у меня оказалась французская булавка, приколотая под воротничок (чтоб не сглазили). Я в это не верю, но Мадлен меня приучила носить. Кроме того, на руке у меня был браслет, правда тонкий и серебряный, но всё равно. Стоил он немного, мне его Бенджамин подарил в пору нашего букетно-конфетного периода. Этот браслет и массивное кольцо с желтоватым непальским топазом – вот и всё что оставалось у меня от него. Кольцо я заложила в ломбарде, когда пришлось оплачивать лечение его и потом Мадлен. А вот браслет остался. Я не спешила расставаться с ним. Он был симпатичным и напоминал мне о том времени, когда я была красива и желанна. Когда всё было так хорошо…
Разболелась голова. У меня в сумочке был анальгин. Там оставалось ещё две таблетки. Но я решила терпеть, сколько смогу. Непонятно, когда меня отсюда выпустят. Может, вообще – никогда. Поэтому таблетки нужно приберечь.
В общем, надо терпеть.
Я потёрла виски, помассировала «вдовий горбик» между шеей и спиной. Боль чуть отступила, но продолжала тянуть тупой болью, отдавая под правой лопаткой. Ладно, уже лучше. Надо будет периодически делать себе массаж. Сказывалось неудобное сидение на топчане. Но альтернатив не было.
Опять накатила паника. И я зарыдала. Вот так без всякого явного повода – слёзы побежали по щекам, капая на грудь. Видимо накопился напряжение, страх и тревожность и вот сейчас всё вылилось в полноценную истерику. Я рыдала вслух. Я выла, плакала и скулила долго. Очень долго. Пока не погас свет. Необходимость дёргать за рычаг подтолкнула меня. А уже через мгновение я ковыляла на распухших ногах к заветному рычагу.
Дёрнула.
Свет и тепло возобновились.
У меня было немного времени, чтобы осмотреть помещение.
И я решила искать выход. Нечего предаваться унынию. Это не поможет. Будет только обезвоживание организма. И я умру.
А умирать не хотелось.
Тем более вот так, на холодном бетонном полу в странном бункере.
В общем, пришлось взять себя в руки. Я дважды глубоко-глубоко вздохнула и выдохнула. У нас в антикварном салоне как-то работала по приглашению Шраддха Пхат, искусствовед индийского происхождения, так вот она всегда говорила, что, если страшно или обидно, или любая другая сильная нехорошая эмоция – нужно глубоко-глубоко и медленно подышать.
Я подышала. Удивительно, но чуть помогло.
Надо будет по возвращению купить Шраддхе круассанов. Она их очень любит. В кондитерской Симона Роша всегда свежие круассаны, лично я люблю с ореховой начинкой и шоколадом.
При этой мысли желудок сильно потянуло от голода. Я поняла, что невыносимо хочу есть. Достала из сумочки бутерброд и зефир. Подумав, вернула зефир обратно. Он сильно сладкий, энергия мне, конечно же, нужна, но воды здесь не было. И я буду умирать от жажды. А ведь мне ещё нужно за рычаг дёргать.
Я устроилась на топчане. Решила, что не буду уподобляться зверям. Поэтому достала салфетку, аккуратно расстелила её на коленях, положила бутерброд. Немного посидела и чинно, степенно принялась есть, стараясь не уронить ни крошки.
Закончив, я ещё немного посидела, прислушиваясь к ощущениям. Сытой я не была, но, по-моему, французы говорят, что из-за стола нужно вставать немного голодными. Я была голодной, и не немного, но нет пределу совершенству. Думаю, французы были бы мной довольны.
Во всяком случае мне нужно было саму себя утешить и доказать, что всё хорошо.
Утешила.
Доказала.
Теоретически.
Ну что ж поделать, я не могу сейчас сожрать сразу всё, а потом умирать от мучительного голода. Тем более проблема с водой никуда не исчезла.
Я зевнула.
Еда, пусть и скудная, заставила кровь прилить к желудку, потянуло в сон.
Но я боялась, что усну и опять станет темно и холодно.
Этого допустить никак нельзя!
Поэтому я потёрла себе уши. Раз. Другой. На третий раз я окончательно взбодрилась.
Этому трюку меня научил Геннадий. Мой первый муж. Ещё из той, прошлой, советской жизни. Я вспомнила его волевой подбородок с ямочкой, карие глаза. На душе опять вернулось смятение. Всё же нехорошо я с ним поступила, когда бросила его и сыновей и сбежала к Бенджамину в Швейцарию.
Почувствовав соленую влагу на щеках, я мысленно запретила себе раскисать. Что-то сегодня я часто плачу. Сказывается недосып, усталость и страх.
Кряхтя и охая, я слезла с топчана и заставила себя пару раз покрутить руками, головой и ногами в коленях. Не особо помогло, хотя кровь забегала чуточку поживее, судя по мурашкам в ступнях и кистях. Все же долго сидеть в одной позе – плохо.
Тут уж подошло время опять дёргать за рычаг, что я и сделала.
Причём даже с каким-то удовлетворением, что мол, я вот, я готова.
Почти как пони в нашем городском зоопарке. Их приучили ходить с маленькой расписной тележкой по кругу и катать детей местных бюргеров. Тем пони, которые проехали круг, давали яблоки. Поэтому они остаток пути быстро бежали, торопясь получить лакомство.
Мне вместо лакомства положено было свет и тепло. Но кто сказал, что это мало?
Хотя от лакомства я бы не отказалась.
Я представила огромный-огромный кремовый торт с розочками и мой рот наполнился слюной.
Так, отставить! Одёрнула я себя.
Не хватало ещё язву желудка получить.
Но не удержалась. Проявила малодушие. Воровато (зачем-то) оглянувшись, подбежала к сумочке, достала зефирку и торопливо сунула в рот. Очнулась уже, когда рука опять потянулась за другой.
Обматерила себя.
Какая же я дура!
Мерзкая, слабовольная дура!
Ну вот и что я сделала? Сожрала зефир. Возможно, он бы продлил мне жизнь завтра-послезавтра. А я взяла и слопала. Ведь только что съела бутерброд и на тебе!
Дура!
Стараясь не зареветь от обиды, я отошла от сумки.
Примерно через полчаса помещение уже чуть прогрелось, и я решилась пройтись осмотреться. Более того, с удивлением я обнаружила, что промежуток между дёрганием рычага стал гораздо больше – примерно минут десять – пятнадцать. Часов у меня не было, Глория, по указанию старой суки, не отдала, и я сейчас могла ориентироваться только на свои внутренние ощущения.
С внутренними ощущениями у меня, по правде говоря, было так себе.
Я опять дёрнула чёртов рычаг и решила-таки идти на разведку.
Прошла по направлению к выходу, пошатываясь на высоких каблуках, словно пьяная, и заглянула туда: волосы встали у меня дыбом. Это оказалась небольшое помещение, скорей всего какое-то техническое, типа чулана или кладовки.
