Фанфикс.ру - Фанфик Everything I am

Я оглядываю себя и обнаруживаю на своих плечах зимнюю мантию Рона. Капюшон отцовской мантии откинут. Значит, они искали меня ощупью, пока не нашарили — или не задели случайно, так, что он слетел с головы.

— Нам бы и в голову не пришло разыскивать тебя здесь! — продолжает Рон горячо, — одежда на месте, следовательно, из Хогвартса ты никуда исчезнуть не мог. Мы перевернули все вверх дном, даже у слизеринцев были… Знаешь, кто нам подсказал, где тебя искать?

— Кто? — равнодушно осведомляюсь я.

— Снейп! — сообщает Гермиона. Ее голос уже не дрожит, она торопливо отвинчивает крышку с какой-то фляги, вынутой из внутреннего кармана. Затем решительно вталкивает ее горлышко между моими губами:

— Пей!

Я решаю не противиться. Я не очень хорошо помню, как пришел сюда, точнее сказать, я этого просто не помню. Последним, что сохранила память, было отчетливое желание броситься вниз — и понимание, что я не имею права, поскольку являюсь надеждой этого, мать его… магического мира. Что было дальше, я не знаю. И не знаю, сколько часов я здесь пробыл — наверное, от холода я потерял сознание.

Я отхлебываю из фляжки. Резкий кислый вкус горячего зелья сводит челюсти, я не могу заставить себя сделать второй глоток, но Гермиона настойчива. Она по-прежнему держит фляжку рядом с моим лицом и терпеливо ждет. Я покорно проглатываю вторую порцию.

— Еще два глотка осталось, — безапелляционно требует Гермиона, — пей, иначе мы отправим тебя в госпиталь!

Наверное, это лекарство ее собственной рецептуры. Я допиваю.

Тепло и силы возвращаются в окоченевшее тело, я начинаю дрожать, и друзья с тревогой всматриваются в мое лицо. Они ни о чем не спрашивают, да и не спросят, но я должен сказать им. Они, должно быть, и впрямь переполошили весь Хогвартс.

— Мы расстались, — говорю я непослушным низким голосом, опустив глаза и желая больше никогда не поднимать их. Сейчас Рон задаст вопрос: «С кем?», а потом посмотрит на меня с отвращением.

Но ничего не происходит — кроме того, что кудрявая голова Гермионы вдруг подныривает под мой локоть, а сама она крепко прижимается ко мне. Я не сразу понимаю, что она обнимает меня — и Рон тоже обхватил мои плечи своими веснушчатыми лапами.

— Мы поняли, Гарри, — говорит он тихо.

Эти слова заставляют меня вскинуть голову:

— Что поняли?

— Гарри, — Уизли ухмыляется, — я всё же не идиот. Не знаю, когда догадалась Гермиона, но я-то давно знаю, что ты гей. Не вижу в этом ничего такого, чего стоило бы стыдиться или так тщательно скрывать от нас. А имя не важно. Не говори нам.

Безумное напряжение последних суток прорывается судорожным вздохом. Я прижимаю к себе Гермиону и благодарно стискиваю шершавую ладонь своего друга. И глаза против воли все-таки становятся влажными.

— Мы поняли, Гарри, что вы поссорились или расстались, — говорит Гермиона куда-то мне в шею, — мы никому и не говорили особо, что потеряли тебя. Так, потихоньку спрашивали, не видел ли кто. Мы с тобой, Гарри, как ты мог забыть? Мы же твои друзья.

Наконец мы расцепляем наше тройное объятие, и я позволяю увести себя в общую гостиную.

Невероятно, но признание Рона в том, что он подозревал, что я гей — значит, все-таки этот термин и к магам относится — некоторым образом успокоило меня и примирило с действительностью. Правда, я так и не перестал ощущать себя капризом природы, сотворенным ради забавы и обреченным на инакость и скрытность. Я никогда не видел никого, кто предпочитал бы только собственный пол.

И не уверен, что увижу.

* * *

Когда мы приходим в общую гостиную, друзья держатся по обе стороны от меня с таким равнодушным видом, словно и не давали пять минут назад друг другу слово никому не позволить обидеть меня. Я попробовал было насмешливо фыркнуть на это предложение Гермионы, однако мое мнение в расчет не взяли — они только кивнули друг другу и еще раз похлопали меня по плечу — каждый со своей стороны.

В гостиной собрался почти весь наш курс — кто занимается, кто весело треплется, кто задумчиво созерцает языки пламени, танцующие над дровами в камине. Я надеюсь, что не увижу его здесь — я ведь не собираюсь высматривать его нарочно, правда?

Однако мой взгляд против воли натыкается на крепкую ладно скроенную фигуру Финнигана. Он беседует с Парвати — судя по тому, как интимно-близко они стоят рядом, ни один из них не озабочен соблюдением секретности. Лицо девушки светится от радости, когда она поднимает на Симуса глаза, а улыбка выдает неподдельное счастье. Я отворачиваюсь.

Мы с Роном быстро уходим наверх, в спальню, а Гермиона остается «еще немного позаниматься». Между прочим, учитывая ее лисий слух, я уверен, что «позанимается» она плодотворно. Вот только вряд ли поделится результатами.

Так или иначе, сейчас я хочу только спать. Как в тумане я поднимаюсь по лестнице, прохожу в комнату и начинаю раздеваться, когда вдруг рука Рона сжимает мое плечо. Я оглядываюсь — Уизли стоит передо мной с крайне серьезным видом. Я киваю:

— Что, Рон?

— Гарри, — говорит он тихо, — пожалуйста, не делай так больше. Гермиона чуть не разнесла замок по камушку. Да и… В общем, ты, плохо станет, приходи лучше к нам. Не всякий же раз Снейп будет знать, где ты прячешься.

Я киваю.

Упоминание о Снейпе уже во второй раз тревожит мое вымотанное за сегодняшний день сознание, но у меня нет сил, чтобы задуматься о том, откуда он узнал мое местонахождение. В конце концов, возможно, карта Мародеров снова лежит в ящике его стола — а поскольку он не знает, как превратить ее в пустой лист, то на ней отражаются повседневные школьные перемещения. Я не знаю, где мог выронить ее в сентябре и кому в руки она попала.

О Мерлин, — меня даже передергивает от этого предположения, очень уж похожего на правду, — он что, все время может знать, где я? Снейп?

Да, но зачем ему понадобилось смотреть на карту именно сегодня? Не мог же он свериться с ней при Гермионе, которая задала ему странный вопрос о том, не видели ли Вы, сэр, Гарри Поттера?

Значит, Снейп смотрел на пергамент еще до ее прихода. И видел, куда я направляюсь. И даже сказал моим друзьям, где меня искать. Зачем?

Я не могу сейчас думать об этом. Сейчас я хочу только одного — добраться до постели и уснуть. И мне это наконец удается.

Глава 3. Сны.

В следующие несколько недель больше не происходит ничего, что могло бы привлечь ко мне ненужное внимание. Ну, за исключением выигранного матча по квиддичу. Когда мы вновь обошли Слизерин, на лице Снейпа, помню, читалось откровенное бешенство, а МакГонагалл выглядела гордой и совершенно счастливой. Снитч я поймал на тридцать восьмой минуте.

…Никто ничего не узнал — во всяком случае, когда Симус спустя полтора месяца расстался с Парвати, об этом шушукались по всем углам Гриффиндорской гостиной. Патил, наверное, не совсем англичанки — во всяком случае, судя по реакции Парвати, которая швырялась книгами и орала на Симуса такими словами, что портреты на стенах либо затыкали уши, либо скорым шагом уходили в гости, демонстрируя свое неудовольствие подобной несдержанностью. Гермиона неохотно сказала, что Парвати пыталась даже расцарапать лицо той девушке, к которой Симус от нее ушел, а потом несколько ночей рыдала в подушку.

Свое имя в общем шепоте мне посчастливилось не услышать ни разу. Финниган никому о нас не сказал. Нет, не о нас — обо мне.

Я свыкся с тем, что представляю собой исключение из правил, и решил, что справлюсь с этим.

Я начал уделять внимание девушкам — не так, как делал это раньше, когда мне казалось, что простого кивка в ответ на просьбу передать сахарницу вполне достаточно, а чтобы соответствовать норме поведения, которой придерживались мои однокурсники. Теперь я задерживаю взгляд на лице собеседницы, иногда нарочно задерживаюсь с ответом, делая вид, что рассматриваю что-то ужасно интересное у себя на мантии, бормочу извинения, сталкиваясь плечами в коридоре. Кажется, я перестал выделяться — если не считать моей неистребимой известности.

И все-таки это продолжает забавлять меня. Как много нам с Роном потребовалось мужества на то, чтобы пригласить сестер Патил — снова Патил! — на Бал на четвертом курсе! Мы краснели, мялись, путались в самых простых фразах… До того разговора с Гермионой, когда она сказала, что я общаюсь с девочками как-то слишком легко, не испытывая замешательства, мне не приходило в голову сравнивать ощущения от того приглашения с ощущениями от нынешней непринужденной болтовни — хоть с Лавандой, хоть с Луной.

Не знаю, когда я изменился. Не знаю, что послужило причиной — может быть, то, что в конце концов Чу предпочла мне Майкла Корнера? Мне никого не хотелось видеть рядом с собой, кроме нее. Она так долго владела моими мыслями — почти до окончания пятого курса.

Потом перестала — и как раз наступило лето.