Воспитанник - Vladarg Delsat
Автомобиль катился по асфальтовой дороге, Гермиона держалась за какой-то ремешок формы мужа, а Гришка внимательно осматривал окрестности. Наконец показались большие зеленые ворота с нарисованными на них красными звездами, медленно открывшиеся перед командирской машиной. Иллюзия часового поприветствовала приехавших. Это Саша знала, что иллюзия, для всех остальных все было так, как будто они вернулись назад. «Виллис» еще некоторое время прокатился по дорожке и остановился у бревенчатого домика.
— Вот здесь мы все и поживем некоторое время, — улыбнулась Саша, решив ребят одних не бросать, мало ли что… — Выбирайте себе комнаты, а потом пойдем в клуб — знакомиться.
— Знакомиться — это хорошо, — заулыбался в ответ Гришка, ощущая себя так, как будто находился в том самом санбате. — Пойдем, Гермиона? — предложил он, перевесив ППС за спину.
— Пойдем, милый, — согласилась девочка, беря мальчика за свободную руку, так как в другой был вещмешок с их одеждой.
— Ну дай бог, чтобы все хорошо было, — Вера обняла Аленку, двигаясь к домику.
— Мы постараемся, — лейтенант Роднина отправилась предупреждать персонал о прибытии. Это было необходимо для того, чтобы в клуб подошли и специалисты. Впереди ждали недели отдыха, долженствующие вернуть детей и одну взрослую в мирную жизнь. Потому что в таком состоянии ни о какой школе речи идти не могло. А вот только ощутив мир, Гришка мог бы учиться, сейчас наибольшим приоритетом было здоровье старшины, в том числе и психическое.
Глава 23
Колдография не передавала и половины того, что увидели ветераны. Безотчетно страхующий двоих девочек маленький солдат держал пистолет-пулемет так, как будто был готов открыть огонь в любой момент. Мальчик оказался сильно напряжен, поэтому седой полковник сделал шаг вперед, надевая спешно трансфигурированную фуражку. Гришка поприветствовал старшего по званию, практически не отдавая себе отчета в этом.
— Сер… Старшина Лисицын, воспитанник Н-ского санитарного батальона, здравия желаю, товарищ полковник, — взгляд мальчишки был напряжен. — Разрешите ваши документы.
— Полковник Засядько, — представился офицер, протягивая свое удостоверение. — Ну что, все в порядке?
— В порядке, — улыбнулся маленький солдат, возвращая документы полковнику.
— А вот и нет, — хмыкнул Засядько. — Смотри, мы здесь все без оружия, только ты вооружен, разве это вежливо?
— Зато безопасно, — отрезал товарищ старшина, к которому жались девочки. — Вон недавно нас в лагерь отправили…
— Эх, сынок, — протянул какой-то майор. — Присядь с нами, раздели хлеб.
Чего не знал Гришка, так это того, что в кружке, ему предложенной, была разведенная водка. Совсем немного, но пробежав огненным шаром по пищеводу, спиртное расслабило маленького воина. На его возраст и вес этого было больше, чем достаточно. А потом был стол, хлеб, американские и немецкие консервы, будто пришедшие из тех времен. В какой момент Гришка почувствовал себя в безопасности, не мог сказать и он сам. Слева сидела Аленушка, справа прижалась к нему Гермиона, ощущая все то, что и он, отчего девочка слегка захмелела, поэтому рассказывала, рассказывала, рассказывала обо всем, что с ними случилось. И слушая совсем юную девчонку, ветераны понимали всю глупость сотрудников «соответствующих органов». Пацану надо было показать, что вокруг мир, доказать это, поэтому троих детей буквально сунули в Омут Памяти головами.
Разбитый снарядами и минами Рейхстаг. Самое вражье логово. То место, откуда приказывали бомбить и убивать, то место, откуда уезжали на фронт те звери, для которых такие, как Аленушка, были в лучшем случае игрушкой. И сотни русских солдат вокруг этого логова, пляшущие, высаживающие в небо магазины и обоймы, плачущие и смеющиеся. Гришка сам был там, чувствуя теперь, что такое Победа. Когда последняя крепость пала, когда вокруг только счастье, когда в небо взлетают фуражки, бескозырки и папахи… Ему это действительно надо было увидеть, почувствовать, понять… Из Омута вывалились трое плачущих от счастья детей. Аленушка, увидевшая как пало последнее знамя со свастикой, просто рыдала, не в силах сдержаться. Гришка плакал, крепко обняв Гермиону. Победа… Она значила для него очень многое, именно увиденные картины заставили мальчика расслабиться и потихоньку отпустить войну…
А потом были песни… И фронтовые… Тоненько тянула своим юным голоском Аленка: «только пули свистят по степи, только ветер…» и ей тихонько подпевали все. И те, которые были написаны уже после. От которых плакали даже сами ветераны. И то, о чем мечталось в холодных землянках, в продуваемых всеми ветрами шатрах санбата, под огнем и в затишье… Самый настоящий фронтовой десерт, не просто сладость, а символ. Символ для таких, как они. Кто выстоял, кто не сдался, кто дошел. И этот маленький совсем старшина не смотрелся чужеродно среди закаленных, проживших долгую жизнь мужчин и женщин. Верка, робко присевшая на стул, была моментально вовлечена в общий круг.
— А ведь ты меня спасла, сестричка, — проговорил пожилой мужчина в костюме, а не форме. — Помнишь, зимой сорок первого ты…
— Сашка? — глаза женщины были полны недоверия. — Корреспондент?
— Да, Верочка, — улыбнулся он и пояснил остальным. — Из горевшей полуторки меня вытащила и двадцать километров на себе до наших тащила.
— Сашка… — прошептала женщина, касаясь его кончиками пальцев, на что мужчина просто обнял Верку.
— Спасибо тебе… — поцеловал он ее в щеку, от чего рыжеволосая женщина просто залилась румянцем. — И сыну твоему спасибо…
Они еще долго сидели в клубе реабилитационного центра, вспоминая, разговаривая и рассказывая. Казалось, время остановилось, только всхлипывала от избытка чувств Аленка, ощущая себя среди своих, как в том, далеком уже году. Гришка же вдруг понял, что они вернулись домой. Не будет больше бомб, снарядов, десятков ранбольных и падающих от усталости хирургов. Оно все осталось в прошлом, как и Магическая Британия. Теперь можно действительно просто жить.
***
Месяц в реабилитационном центре совершенно изменил и Гришку, и Гермиону, и Аленку, и даже Верку, Саша очень хорошо это сейчас видела. Женщина смотрела в живые, радостные глаза детей, понимая, что теперь они смогут и в школу, и на улицу без ППС выйти. Вот только Вера была грустной, но об этом можно было
