Черные дни в Авиньоне - Akana again
По случаю повсеместного карантина, связанного с новой болезнью, на дорогах дежурили полицейские посты. Ехать через них невидимкой Кроули посчитал унизительным — главным образом, для своей обожаемой «Бентли». Вот почему эфирный и оккультный просто растворились в воздухе магазина, пропитанном запахом старых кожаных переплетов и горячего шоколада, чтобы через какую-то долю мгновения сгуститься до своего обычного состояния на умытой зеленой улице, продуваемой соленым ветром. Время для визита было выбрано совершенно случайно: когда двое бессмертных идут к третьему, не все ли равно, что показывают стрелки на часах?
— Ага, вот и мадам Лепрá, — пробормотал Кроули, наблюдая, как мимо них по противоположной стороне улицы прошла фигуристая брюнетка. Дама несла на сгибе локтя корзинку и была одета в многослойный хитон из легких тканей цвета корицы и охры.
— По тени узнал? — спросил Азирафель.
Кроули кивнул. За стройными формами и струящимися шелками по асфальту тянулись разрозненные куски тьмы. Словно кто-то неумелый пытался сложить из обрывков черной бумаги силуэт человека, а они никак не желали совпасть неровными краями.
— Вот это да, твари на моей улице! — весело удивились сзади. — Небеса и преисподняя решили напомнить о себе?
Ангел и демон разом обернулись: в тени соседнего платана стояла та самая бегунья — стройная, белокурая, ничуть не постаревшая за сотни лет. Улыбалась она, как живая реклама услуг какой-нибудь дорогой стоматологической клиники.
— Твари? — переспросил Кроули.
— Не людьми же вас называть, — Чума изящным жестом убрала со лба прядь волос. — Если не вдаваться в подробности, да, твари Господни. Создания — слишком длинно, а в ваших чинах мне лень разбираться. Так что вам тут понадобилось?
— Мы, собственно, явились засвидетельствовать наше почтение, госпожа Моровая, а также прояснить один немаловажный вопрос, — под платанами расцвела еще одна улыбка, ангельская. — Но прежде позвольте представиться…
— Первый советник княгини Вельзевул демон Кроули, — третья улыбка собралась превзойти две предыдущие в ширине и ослепительности. — Рад, безмерно рад и счастлив! Позвольте ручку?
— Обойдешься, — Чума в упор разглядывала Азирафеля, словно вещь. — Так, ангел... Как твое имя?
— Азирафель…
— И демон по имени Кроули. Все сходится. Значит, это вы сорвали Армагеддон? — она рассмеялась звонко, беззаботно. — Ну, пройдохи! А с виду и не скажешь... Ладно, идемте в дом, поболтаем.
— Она меня прос-с-стачком с-с-считает? — шепотом обиделся Кроули, но Азирафель молча дернул его за локоть: не время выяснять отношения.
Чума пошла первой, не оглядываясь. Она несла себя легко, гордо, и тень — обычная, человеческая — тянулась за ней шлейфом царских одежд. Солнечные лучи золотили русые волосы, стекали с блестящих бретелей на плечах сияющей мантией.
— «Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он победоносный, и чтобы победить...» — процитировал Азирафель, восхищенный этим зрелищем.
— Ага, иди и смотри, — откликнулся первый всадник, отрывая дверь. — Не споткнись только, Иоанн Богослов.
Кроули собрался спросить, где же конь белый, но решил, что уместнее поинтересоваться другим:
— Откуда вы про нас узнали, несравненная?
— Мышка на хвосте принесла.
— Дохлая?
Чума, уже шагнувшая через порог, остановилась. Обернулась.
— Язык у тебя, демон, больно длинный. Поберегись, не обрезали бы.
Она вошла в дом, оставив дверь открытой. И пусть гости были так же бессмертны, как и хозяйка, оба ощутили некоторую робость, когда шагнули внутрь.
У белого цвета множество оттенков. Свежевыпавший снег, взбитые сливки, утренние облака, венчик ландыша... Ангел, да и демон по старой памяти, могли бы перечислить сотни тончайших вариаций одного и того же цвета, но, оказавшись в покоях Чумы, застыли в немом изумлении: существа, обитающие здесь, предпочитали один вид белого — цвет Вселенной в Первый день творения, когда любая жизнь имелась лишь в проекте.
Оно клубилось, плавало слоями, как дым — белое свечение, идущее словно бы ниоткуда. Солнечные лучи, льющиеся в большие окна, безнадежно тонули в нем. На полу, на стенах с неразличимыми прямоугольниками картин, на простой, без изысков, мебели — повсюду саваном лежала мертвая белизна.
— Люблю, когда чисто, — прокомментировала Чума, правильно истолковав молчание гостей.
— Дорогая, ты здесь? — крикнула она вглубь дома.
Рваная тень явилась прежде своей обладательницы. Все в том же охряно-коричневом, Проказа вошла с миской, полной свежей моркови, нарезанной соломкой. Чума подхватила ломтик, громко захрустела. Азирафель и Кроули переглянулись. Лепра кивнула на них:
— Тоже всадники?
— Нет, это так, пехота, — Чума сдернула с волос резинку, тряхнула густой гривой.
— Я бы сказал, авиация. Если рассматривать с точки зрения основного принципа...
Чума взмахнула кистью руки, точно отгоняя муху. Кроули не договорил — что-то дернуло воротник пиджака у основания шеи, швырнуло к стене, и над левым виском задрожало белое оперение стрелы.
— В этом доме шутить могут только двое, и это не вы. Я уже дважды предупредила тебя, демон. Следующая стрела застрянет у тебя в глотке. Убить не убьет, но веселья поубавит. Ты хорошо меня понял?
— Да, госпожа Пестиленция, — выдавил демон. Стрела с тихим свистом распалась в белую пыль. Он машинально стряхнул ее.
— Вот так ко мне и обращайся. Ангел, это и тебя касается.
Азирафель молча поклонился.
— Так кто же они такие, любовь моя? — Лепра также занялась морковкой. Обе дамы уселись на широкий диван. Гости остались стоять.
— Это те, кто не дал нашим развернуться в прошлом году. Садитесь, хватит торчать, — Чума указала на два кресла. Их и диван разделял приземистый столик.
— В самом деле? Я думала, они повнушительнее будут, — Проказа с ногами устроилась на диване. Черные клочья тени кляксами испятнали обивку вокруг нее. Чума незаметно сменила наряд и по примеру подруги облачилась в хитон — белый с золотом.
Азирафель про себя порадовался, что в его магазине относительно немного белых предметов. От Кроули несло жаром сдерживаемой ярости; ангел понимал, какого труда ему стоит выглядеть невозмутимым, и решил взять ситуацию в свои руки.
— Госпожа Пестиленция, госпожа Лепра, вы совершенно правы: мы действительно
