Хякки Яко (СИ) - Rorshas

Едва уловимой взором тенью скользя меж древесной листвы, Иошикэзу не мог не улыбаться, понимая, что чутьё вновь его не подвело.

Когда этот паренёк провёл их небольшой отряд сквозь линию фронта, это вызвало лишь настороженность, подозрение и ожидание скорого предательства, которого, впрочем, к удивлению его товарищей, так и не последовало.

Когда Наоки умело вёл их за собой, обходя все секреты и многочисленные патрули, ведя их извилистым маршрутом, постоянно сворачивая и меняя направление движения лишь по известным ему одному ориентирам, это заставило задуматься о том, что надлежащий момент для атаки давно уже прошёл, и если это и была ловушка, то брать их явно собирались живыми — иной причины позволять диверсионной группе пробраться так глубоко во вражеский тыл просто не было. Но когда один из встреченных ими дозоров просто обошёл их отряд стороной, перед этим обменявшись парой слов с их провожатым, Иошикэзу понял, что Судьба действительно ему улыбнулась.

Парень говорил правду, не то чтобы он не подозревал этого раньше, но получить безоговорочное подтверждение собственной правоты всё равно было приятно, хотя куда как больше сердце Демона Проклятого Перевала грело осознание того, что очень скоро у него появится реальный шанс перевернуть положение дел на вверенном ему участке фронта. Пусть даже им не удастся убить джинчурики, уж слишком они живучи, — но тяжело ранить, тем самым на долго выведя из строя — это было более чем реально. А лишившись одного из своих козырей, Песку и Реке придётся сбавить свой натиск, замедлив наступление, тем самым дав Конохе столь необходимую передышку и возможность подтянуть на фронт оставшиеся резервы. Риски, конечно, тоже были не малые, но оно того стоило. Потому, когда их небольшой отряд миновал лесную чащу, а вдалеке зарябили огни вражеского лагеря, Кагуя уже точно знал что именно будет делать.

Вот только едва он успел наметить первые маршруты проникновения, мир утонул в яркой вспышке света, а земля содрогнулась в агонии. На одних рефлексах рыжеволосый поднял перед собой и своими товарищами массивный земляной вал, что принял на себя основной удар, когда разошедшаяся по округе взрывная волна добралась и до них. И так находящийся на грани трансформации, Повелитель Костей позволил сенчакре затопить себя, активируя Режим Демонического Мудреца и тут же взмывая вверх. Одним прыжком покрыв не меньше сотни метров. Вырвавшись из-под завесы пыли и земли, что затопили округу удушливым облаком, Иошикэзу на миг замер, не в силах осознать увиденное.

В центре вражеского лагеря зиял огромный кратер, внутри которого бесновался Однохвостый, что явно спешно наращивал вокруг себя барьер из спрессованного, напитанного чакрой песка.

Как оказалось подобная предосторожность была более чем оправдана, ибо не прошло и пары секунд, как мир вновь утонул в сиянии и яркая вспышка прочертила небеса. Вновь грохот удара и яростный натиск взрывной волны. А следом за ним ещё один, и ещё.

Застыв между небом и землёй, Кагуя недоумённо наблюдал за тем как Повелителя Пустыни безжалостно втаптывают в грязь, планомерно забивая как попавшую в силок лисицу.

Крохотная на фоне ночного неба фигура раз за разом обрушивала на обезумевшего от боли Хвостатого Зверя удар за ударом, вместе с тем уничтожая всё на многие сотни метров вокруг.

Это продолжалось по меньшей мере полминуты, но в какой-то момент канонада стихла, и Иошикэзу наконец смог узреть того, кто некогда возвышался над миром словно огромный песчаный бархан.

Демон-Тануки был плох — оплавленный, истлевший, потерявший по меньшей мере половину от былой массы, он безвольно лежал на дне исполинского кратера, и кажется был в процессе ухода на новое перерождение. Но, очевидно, так просто сбежать ему не дадут.

И правда, едва утихла бесконечная череда взрывов, как небо над лагерем объединённой армии Суны и Кава дрогнуло и пошло рябью, в чьей искривлённой глади постепенно проявлялся силуэт исполинских Врат.

Материализовавшись окончательно, этот странный призыв дрогнул, открывая свои створки, из которых к изувеченной туше Однохвостого устремились сотни склизких отростков, чем-то отдалённо напоминающих языки. Они стремительно обвили свою жертву, после чего играючи подняли оплавленное, истерзанное, но всё ещё огромное тело Биджу и столь же быстро затащили его в зев исполинских Врат, чьи створки с грохотом захлопнулись, отсекая свою добычу от всего остального Мира.

Над вражеским лагерем повисла тяжёлая, гнетущая тишина. Биджу, Врата, странная фигура в небе — всё пропало, будто-бы и не существовало вовсе. Вот только истерзанная, перекорёженная земля, и раскалённый до бела кратер явно свидетельствовали об обратном.

Иошикэзу понятия не имел что именно только что случилось и кто в этом виноват. За то точно осознавала, что лучше бы им всем исчезнуть от сюда подобру-поздорову, ибо когда вся эта свора наконец очухается и осознает произошедшее, объяснить им, что группа вражеских рейдеров и диверсантов в их лице никоим образом к случившемуся непричастна, вряд ли получится.

Смотря на четыре распахнутых свитка с донесениями, что лежали на моём столе, я изо всех сил старался понять чего же во мне больше — ярости, довольства, печали или холодного осознания? По всему выходило что все они занимали примерно равное место в моём сердце. Что-тут сказать — я никогда не разменивался на мелочи.

Откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, я все же не смог подавить рвущийся наружу гортанный рык:

— Ты свой ход сделал, Мадар-р-ра. Мой черёд!

Глава 97

Прислонившись к невысокой каменной стене, что ограждала дом Главы Клана Кагуя от всего остального Квартала, Хидеки бессознательно всматривался в предзакатное небо, бесконечную синеву которого ещё разрезали последние лучи заходящего солнца.

Среди окрашенных в ярко-алый облаков он выглядывал очертания вещей, животных и даже лица некоторых знакомых, благо резвящийся в вышине ветер не давал ему заскучать, из раза в раз предоставляя на строгую оценку всё новые и новые образы, так что бессменному Главе Госпиталя было за чем скоротать время, пока в десяти шагах от него разворачивалась сцена прощания.

Сколь бы он не был циничен, какую бы новую, прежде казавшуюся недосягаемой, вершину не взяла его бестактность и наплевательское отношение к принятым нормам поведения, сколь бы чёрствым не сделал его груз прожитых лет, сейчас Хидеки корил себя за то, что пришёл так рано. Развернувшееся перед воротами действо не предназначалось для чужих ушей и глаз.

Как и всё по-настоящему сокровенное, оно происходило тихо — словно говорящие опасаются, что, воплощённая в словах, их мечта сразу разрушится. И вместе с тем, с огромной внутренней силой — потому что они продолжат верить и ждать, даже если весь Мир обернётся против.

Невозможное, и от того лишь более прочное сочетание двух противоположностей восхищало, и пробуждало стыд. За то, что не имея ни какого права, ты смел узреть это прекрасное, рвущее душу на части мгновение, которое предназначалось не тебе.

Поневоле начинаешь чувствовать себя вором, что сам того не ведая, вынес из чужого дома фамильную реликвию. Для тебя самого, да и любого барыги, которому пойдёшь сдавать товар, — просто мусор, старый хлам, цена которому пара сотен Рьё, но для кого-то эта вещь по-настоящему бесценна, потому как он понимает, что в ней сокрыто и знает историю, что она хранит.

К счастью, долго предаваться самобичеванию Хидеки не пришлось. Тихий гул открывшихся, и тут же сомкнувшихся створок ворот, выдернул его из вязкой трясины меланхолии, не иначе как навеянной усталостью и тревогой. По крайней мере такое объяснение прельщало учёного куда как больше предположений о собственной мягкотелости, что негаданно развилась на старости лет.

Перестав подпирать собой стену, ирьенин обернулся, уже зная кто идёт ему навстречу.