Кирилл Берендеев - Осада (СИ)
Косой растерянно глядел по сторонам. Закашлялся, зашелся нервным кашлем, долго не дававшим ему покоя. Наконец, когда тот утих .Косой медленно побрел назад, к своему логову, забился в него. Мысли кружились в голове, вереница, хоровод одних и тех же мыслей, безудержный, беспощадный, он так и заснул с ним. А наутро проснулся с ломотой во всем теле и дикой головной болью, точно после похмелья. Температуры не было, кажется, это не болезнь, просто стресс, вспомнив все виденное накануне, Косой подавился кашлем, едва не задохнулся им, и мучимый приступами почти малярийной лихорадки, не отпускавшей его до вечера, промаялся еще один день. Затем еще один. За это время он ослабел настолько, что едва мог ходить; подобного не случалось с ним в самые тяжелые моменты зимней болезни. Дважды он падал по дороге наверх, и там снова упал, едва проглотив первую ложку наспех приготовленного бульона, хорошо, не в костерок и не в котел. Медленно поднявшись, он присел перед своей стряпней, рука дернулась, бульон из котелка пролился на уголья, он смотрел, на шипение пара, на мертвый костерок и молчал. Потом, когда последние струйки дыма растаяли у потолка, неожиданно заплакал. Подойдя к окну, долго смотрел на площадь внизу, заваленную трупами. Над ними уже вовсю трудились собаки.
Преодолевая усталость, он спустился вниз, чтобы разогнать их. Собаки отошли на безопасное расстояние, рычали и лаяли, странно, они по-прежнему боялись его. Но едва он отошел к двери, вернулись к своему занятию. И тут он уж ничем не мог их отвлечь, враз обессилев, стоя с бешено колотящимся сердцем, судорожно вцепившись в косяк двери. Странно, что не упал, сил даже стоять не оставалось. Медленно сполз по стене на ступеньки, ведь ему сейчас еще подниматься. Он совершенно неспособен сейчас на это. Полностью выпотрошен. Лишился всех жизненных сил.
Почему-то подумалось, не превратился ли он случаем в зомби, эдакого последнего да еще и разумного мертвяка. Но нет, к нему подбежал пес, щенок еще, гавкнул заливисто и звонко, и помчался к своим сородичам. Он уже не боялся его, он никогда не видел человека и потому не боялся. Косой вздохнул, попытался подняться. Без толку, ноги не держали его. Мысли о том, что с наступлением темноты придет и холод и он замерзнет, почему-то не было. Казалось, в этом мире он потерял последнюю опору, последнюю соломинку, удерживающую его на поверхности. А потому, не все ли равно, рано случится это или поздно… не все ли равно. Кажется, он повторил эти слова вслух. А затем все же сполз в подвал.
Через сутки или чуть более того, когда уже сгустилась темень новой ночи, туда добрались обнаглевшие щенки, они не боялись человеческого запаха, да и вечно запертая дверь на этот раз оказалась отворена. Но их опередили: крысы первые узнали о свежем человеческом мясе, и уже сгрызли трупу лицо. Щенки прогнали крыс и долго резвились с кистями рук, визжа и гоняя их по полу, покуда старшие не вернули их в стаю.
Последний человек ушел: так незаметно и непамятно, словно его и не было вовсе. Словно ничего не было – и потому ничего не осталось.
