Вопреки судьбе (СИ) - Попова Екатерина
Азирафаэль дёрнулся. Судорожно распахнул рот, пытаясь вздохнуть. Забился непроизвольно, захлёбываясь этой мёртвой ледяной слизью… Невольный крик вырвался сдавленным хрипом и — бессильно угас в сгущающейся пустоте. Ангел почувствовал, как сильно, причиняя боль, впились в него пальцы Кроули, не отпуская, не давая сорваться. Боль была слабая, отдалённая; доносящаяся словно сквозь плотное онемение. Ненастоящая, не дающая ощутить себя живым боль. Ангел содрогнулся всем телом, чувствуя, как проникающая в самую сущность его души субстанция опутывает разум… сжимает, останавливая на спазматическом трепыхании, сердце…Вскрикнул в агонии — немо, беззвучно, уже понимая, что что-то пошло чудовищно не так…
…и всё кончилось.
Он прерывисто, освобождённо вздохнул. Буквально захлебнулся, набирая полные лёгкие горького, пахнущего гнилью и гарью воздуха. Воздуха, которым всё-таки можно дышать. И почувствовал, как глухо свистит вокруг ветер, разрываемый тяжело хлопающими крыльями Кроули.
Глаза распахнулись сами собой, и ангел, невольно взглянув под ноги, потрясённо увидел, как проваливается вниз непонятная, чёрно-зелёная колыхающаяся масса.
И не сразу понял, что они летят над Стигийским болотом. [2]
Они вырвались с Шестого Круга.
А Кроули, задыхаясь, продолжал подниматься всё выше и выше над трясиной. Продолжал, хотя было непонятно, как ему ещё хватает сил преодолевать всё возрастающее сопротивление воздуха. Азирафаэль ощущал, как трясутся обнимающие его руки; Кроули вцеплялся в него так, что больно было рёбрам, словно не его держал — сам держался, как мог бы держаться на обломок мачты тонущий человек.
— Кроули!.. — с отчаянием выдохнул Азирафаэль, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. — Кроули, дорогой мой, хватит! Пожалуйста, тебе нужно отдохнуть!
— Не… когда… — прохрипел демон. — Они з… знают, где мы. Надо… уссспеть.
Азирафаэль зажмурился. В глазах пекло, а горячий комок в горле, наверное, всё равно не позволил бы ничего возразить. Ангел знал, что Кроули прав. Чудо, что на них до сих пор никто не напал! Теперь фурии, наверное, скажут, где они и в каком направлении движутся…
Но наблюдать за мучениями Кроули было невыносимо. Не в силах ничем помочь другу, Азирафаэль только закусил губу и крепче сцепил немеющие от усталости руки за его затылком. И отчаянно взмолился, чтобы у Кроули хватило сил добраться до следующего уровня. Он сомневался, что они смогут хоть когда-нибудь снова увидеть Землю, если рухнут в это мёртвое, даже отсюда кажущееся невыносимо холодным болото.
Гнилой стылый ветер яростно рвал одежду, бросал в лицо капли чего-то липкого, омерзительного. Здесь он почему-то был даже сильнее, чем на предыдущем уровне, хотя, казалось бы, где и дуть ураганам, если не в пустыне? Их то и дело швыряло на десяток метров вниз, к поверхности трясины, и Азирафаэль всей кожей чувствовал, сколько усилий прилагает Кроули, чтобы вырваться из смертоносного потока и вернуть потерянную высоту.
Да полно, есть ли она, эта высота?! Ему казалось, что болото почти не удаляется. А небо…
Он осторожно поднял голову. И вздрогнул, с трудом подавив испуганный вздох. Да, небо здесь было. Почти настоящее. Если не приглядываться, можно даже поверить. Чёрно-серые низкие облака стремительно неслись над мутной водой, между ними то и дело вспухали злобные, жуткие в своей неестественности ало-багровые молнии. Азирафаэлю потребовалось несколько секунд, чтобы понять, чем на самом деле было это «небо».
— О, господи, Кроули… — невольно вырвалось у него. Демон в ответ только коротко застонал. И ударил крыльями с ещё большей яростью.
— Не сссмотри… вверх… — измученно прохрипел он. — Просссто… доверьссся мне.
И Азирафаэль содрогнулся от смертельной усталости и отчаяния, переполнявшего голос Кроули. И, судорожно вздохнув, послушно зажмурился.
— Прости, дорогой мой… — почти не слыша сам себя, прошептал он, запоздало понимая, что своим страхом и уверенностью в плотности приближающегося небосвода только усложняет задачу друга. Веки невыносимо жгло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Руки начали слабеть. Он с короткой вспышкой паники крепче сжал онемевшие пальцы, невольно распахивая глаза. Судорожно вздохнул, запоздало понимая, что смотреть вниз сейчас тем более не стоило. Поверхность болота теперь была куда дальше, чем несколько минут назад. И более… живой. Азирафаэль вдруг с внезапной дурнотой где-то внутри осознал, что пузыри и кочки, тут и там поднимающиеся над шевелящейся трясиной, на самом деле — часть чего-то большего. Чего-то единого, слитно ворочающегося на дне, огромного… Чего-то… голодного.
Пальцы Кроули вдруг крепче сжались за его спиной, и ангел, вздрогнув, запоздало осознал, что чуть было не разжал руки, потрясённый открывшимся ему видом.
— Держисссь, ангел, Бог бы тебя побрал! — с отчаянием прохрипел Кроули, тяжело, со свистом набирая в лёгкие воздух. Азирафаэль хотел сказать, что держится. Точнее, конечно, будет держаться крепче, он просто отвлёкся, просто…
Хотел — и понимал, что не может отвести взгляд от чудовищного пейзажа.
…И, наверное, только поэтому он заметил это.
— Кроули… — беззвучно вскрикнул он, беспомощно следя, как затихает беспрестанное колыхание трясины и изо всех сил стараясь не замечать, что вокруг них, заслоняя собой безрадостный пейзаж, всё отчётливее проступают грязные каменные стены. И по тому, как дёрнулся демон, с придушенным хрипом дёргаясь вверх, вырывая у меняющейся реальности ещё метр высоты, понял, что тот тоже это увидел.
— Сссволочи… — с ненавистью простонал Кроули. Азирафаэль только мелком глянул вверх, на его искажённое, перекошенное страданием и яростью, лицо. И поспешно зажмурился, понимая: если у них ещё есть хоть малейший шанс прорваться через то, что всё заметнее превращалось в глухой каменный потолок, то сделать это сможет только Кроули. Только он, и лишь в том случае, если никто не будет мешать ему верить в нематериальность наползающей на них громады.
Он не смотрел. И старался не прислушиваться. Но всё равно чувствовал, как смыкаются вокруг каменные стены, как обрекающе меняется звук разрезаемого уставшими крыльями воздуха, превращаясь в злобный хохот разносящегося в подземельях эха.
Кроули хрипло, отчаянно закричал — и в его голосе Азирафаэль, холодея, услышал смертельный ужас и яростную, страшную в своей безысходности ненависть. Обнимающие его руки сжались, почти ломая рёбра. Ангел сдавленно ахнул, стиснул зубы, понимая, что это означает… Сжался всем телом, почти чувствуя уже силу, с которой сомнёт их стремительно приближающийся потолок…
…И, когда чудовищный удар обрушился на плечи, страшной болью прошивая всё его существо, успел ещё услышать короткий, захлебнувшийся на полувздохе вопль Кроули.
Потом густая, одновременно ледяная и обжигающая нестерпимым жаром масса плотно сжала их со всех сторон. И все звуки оборвались. Разом. Осталось только ощущение раскалывающего кости огня, и неумолимо стискивающее грудь удушье, и холод — чудовищный, невыносимый, поистине космический холод.
Он содрогнулся, судорожно пытаясь вздохнуть… Чувствуя, как спазматически сокращаются лёгкие, не в силах найти в сомкнувшемся вокруг камне ни капли кислорода…
…И с внезапной ужасающей отчётливостью понял, что Кроули всё-таки сумел разорвать потолок пятого уровня. Разорвать… снизу.
И он не был уверен, что они всё ещё двигаются наверх.
Нет, не так. Он был уверен, что они не двигаются.
И от этого понимания рассудок взвыл, заходясь в слепом, безысходном ужасе.
Азирафаэль панически рванулся, крепче вцепляясь в бессильно содрогающегося Кроули. Судорожно забился, пытаясь вырваться, вынырнуть из этой мёртвой массы… и осознал, что способен только слабо вздрагивать, не в силах даже согнуть ноги, чтобы оттолкнуться от вдруг загустевшего вокруг них неба.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Он всё ещё чувствовал под щекой шёлковую прохладу рубашки Кроули. Чувствовал, как беспорядочно, спазматически вздрагивают руки Кроули, всё ещё прижимающего его к себе. И от этого было страшнее всего. Они словно тонули в густой, бездонной трясине — только вот не было у этого болота ни дна, от которого можно оттолкнуться, ни поверхности, над которой ждал свежий воздух и чистое небо. Не было — ничего.