Marian Eliot - Огонь - огнём

Однако чего-то здесь не хватало. И даже очень. Но у Хвоста не было времени подумать об этом. Нет, не сейчас, когда он бежит что есть мочи, мимо всех этих тел, которые пахнут так приятно… А ведь он ужасно голоден. Если бы только он мог остановиться, хоть на мгновение, и попробовать кусочек… Он уже несколько дней ничего не ел, а падаль была такой чудесной, такой ароматной, но… Он не смел. Тогда Бродяга его наверняка поймает. И… странно, Бродяга как-то научился говорить в своей анимагической форме. Ещё одна невероятная вещь. Но, тем не менее, в воздухе громко раздавался голос, и это, вне всяких сомнений, был голос Сириуса.

Я ИДУ ЗА ТОБОЙ, ПИТЕР! ТЫ УБИЛ ИХ! ТЫ ПРЕДАЛ ИХ! ЭТО ТВОЯ ВИНА, ВО ВСЁМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, ВИНОВАТ ТОЛЬКО ТЫ!

Хвост никогда еще не слышал, чтобы в голосе человека было столько ярости, даже больше, чем тогда, в Визжащей Хижине, когда Сириус пытался его убить.

ЕСЛИ БЫ НЕ ТЫ, НИЧЕГО БЫ НЕ СЛУЧИЛОСЬ!

Все эти годы голос Сириуса преследовал его во сне, с тех пор как Сириус бежал из Азкабана… Всё должно было прекратиться с его смертью этим летом и на несколько дней, всего лишь на несколько дней, действительно прекратилось… Тогда почему…

Хвост съёжился в тени дерева и в отчаянии попытался зарыться под корни, пытаясь спрятаться. Прямо перед ним шелестела высокая трава, и он знал, что Бродяга рядом, ищет его, вынюхивает острым, как у лисы, носом. Он не мог бежать. Он не мог спрятаться. Но, может быть, ему удастся хотя бы отсидеться в норе, откуда Бродяга не сможет его достать, пока не подоспеет помощь.

А голос всё гремел, и звук его далеко разносился в пространстве. Но сейчас он звучал иначе. Теперь он совершенно не напоминал голос Сириуса. Кажется, это были женщины, взбешенные женщины, и с их голосами смешивался ещё чей-то голос… голос юноши. Кажется, он был знаком Хвосту, только вот так сразу сложно понять…

- Приведи их к нам! Малфоев! Мы хотим их! Выдай нам Люциуса! Выдай нам Драко! Покажи нам - где они!

Что? Кто такие эти «мы», ищущие Малфоев? Может быть, если он скажет, они пощадят его? Может быть, они отзовут Бродягу?

Хвост задрожал. Он охотно сказал бы им… если бы только знал, где сейчас Малфои. Убийства Упивающихся довели Тёмного Лорда до паранойи, он начал прятать их даже друг от друга, на тот случай, если среди приближённых завёлся предатель. А может, он сумеет обмануть их, сделает вид, что знает? Он готов на всё, лишь бы выторговать немного времени… лишь бы они отозвали пса. Шелест травы раздавался уже ближе.

Да. Он притворится. Но он не умеет говорить в облике крысы. Он должен сменить форму. Выбираясь из-под корней, Хвост быстро превратился в человека и открыл рот: ложь уже была готова сорваться с его языка.

Но в этот самый миг из зарослей выскочил Бродяга и бросился прямо на него: его глаза горели красным огнём, челюсти были влажными от слюны, морда в крови. И Хвост тут же забыл всё, что хотел сказать. Паника обрушилась на него, как волна, и он выкрикнул другое имя… Имя человека, который (Хвост точно знал это) сам ненавидел Сириуса, и это чувство было взаимным. Имя одного единственного человека на свете, упоминание которого могло бы отвлечь Сириуса, имя того, кто мог бы защитить Хвоста…

За две секунды до того, как челюсти Бродяги сомкнулись на его горле, ломая трахеи и разрывая артерию, Хвост закричал:

- Снейп! Помоги мне! Снейп! Снейп! СНЕЙП!

Конец второй части.

* * *

Часть III. По изувеченной земле бежит увечный человек.

Первым, о ком написали в Пророке, стал Петтигрю.

Конечно, ведь найти его было легче всего, так как он сидел под арестом в одном из изоляторов Министерства в Сомерсете. Всё лето его перевозили с места на место, поскольку в Лондоне он постоянно получал послания с угрозами расправы, а в Министерстве хотели быть уверенными, что он доживёт до завершения процесса по его делу, в конце которого его ожидает Поцелуй Дементора.

Но не судьба. Уже на следующий день, после того как газета опубликовала объявление Волдеморта, во вторник, в полдень, нашли тело Петтигрю, а через несколько часов известие о его убийстве появилось на страницах Вечернего Пророка. Камера, в которой его держали, была надёжно заперта; следящие чары не показали никаких признаков вторжения - ни магического, ни какого-либо другого. Тем не менее, он лежал на полу, горло превратилось в кровавую кашу, словно его терзал какой-то зверь. Лицо Петтигрю искажала гримаса ужаса, рот открыт - словно умирая, он кричал. При этом дежуривший в ту смену аврор поклялся под Веритасерумом, что не слышал ничего, что заставило бы его заподозрить, будто в подвале творится неладное.

Но Петтигрю оказался не последним. В течение следующих двух дней повсюду находили тела Упивающихся смертью. Их обнаруживали в разных местах и в разное время, но, несмотря на это, складывалось впечатление, что все они умерли примерно в один и тот же час - по крайней мере, такой вывод напрашивался, если внимательно изучить отчёты авроров. Имена некоторых убитых Гермиона никогда не слышала ранее. Если честно, их было достаточно много: их подозревали в том, что они поддерживали Волдеморта, но никогда не привлекали с подобными обвинениями к суду. Хелена Яксли была задушена своими же длинными светлыми волосами. У Хартлайта Розье («брата печально всем известного Эвана» - как напоминал читателям Пророк) оказались сломаны все кости до единой. Тибериусу Крэббу выпустили кишки… теперь стало ясно, почему Винсент Крэбб этим утром не вышел к завтраку, оставив бледного, как мел, Гойла сидеть за слизеринским столом в одиночестве. Три дня прошло с тех пор как невыразимый ужас охватил школу. Молниеносная быстрота и крайняя жестокость этих убийств обеспокоили даже тех, кто ненавидел Волдеморта. Даже Гермиону. И даже Гарри, по крайней мере, ей так казалось.

И с того самого вторника, когда было обнаружено тело Петтигрю, с Гарри стало твориться что-то неладное. Его непривычно яркий, сияющий здоровьем румянец внезапно сменился полной противоположностью: лицо стало серым и изможденным. С каждым новым днём, в течение которых находили тела убитых, глаза Гарри становились всё более тусклыми, как будто от истощения, и Рон признался Гермионе, что Гарри, оказывается, совсем перестал спать. А поскольку в Большом зале он не появлялся, то наверняка он вдобавок ещё и не ел. Гермиона надеялась, что ему станет легче после смерти Петтигрю; в конце концов, именно Хвост предал родителей Гарри. Но Гарри, казалось, совсем ушёл в себя и не желал говорить об убийствах Упивающихся.

В четверг вечером они решили, что со всем этим пора заканчивать и затащили Гарри в укромный угол библиотеки, где их не подслушает ни мадам Пинс, ни кто-нибудь ещё.

- Дружище, - сказал Рон, - я не знаю, что с тобой происходит, но с этим нужно что-то делать.

- Со мной всё в порядке, - ответил Гарри, пытаясь разлепить покрасневшие веки. - Я просто устал. Вот и всё. Я плохо сплю.

- Ты ведь вообще не спишь, не так ли? - требовательно спросила Гермиона.

Гарри уставился в стол.

- Немного сплю, - сказал он, и Гермиона поняла, что Гарри лжет. - Голова болит, - продолжил он через мгновение. - Наверное, Волдеморт расстроен тем, что его Пожиратели дохнут как мухи. Больше ничего.

- Больше ничего? Ну, тогда всё в порядке! - воскликнул Рон. - Ты говорил об этом Дамблдору?

- Нет, - огрызнулся в ответ Гарри. Казалось, его лицевые мышцы свело от негодования. - И не собираюсь. Это его не касается.

Гермиона изумлённо уставилась на него.

- Не касается… ты что, рехнулся? Его касается всё, что имеет отношение к Сам-Знаешь-Кому!

- Но ведь это просто головная боль! У меня нет видений или чего-нибудь подобного! Мне не о чем рассказывать Дамблдору! - сейчас Гарри выглядел почти как безумный. - Я всё держу под контролем, ясно вам? Всё в порядке. Всё будет хорошо.

- Что за чёрт в тебя вселился? - спросил Рон. - Как ты можешь говорить, что всё в порядке? А если всё это затеяно, чтобы только добраться до тебя? - он нахмурился. - Я слышал, что от бессонницы люди сходят с ума. Давай мы отведём тебя к мадам Помфри!

- Я не сумасшедший и к Помфри не пойду! - Гарри стиснул зубы, чтобы подавить чуть не вырвавшийся из горла рык. - Послушайте, просто… просто у меня голова забита, понятно? Все эти события. И я… - Он остановился, поморщился и, обхватив голову руками, стал раскачиваться из стороны в сторону. - Я просто стараюсь…

- Гарри, - начала Гермиона и вдруг поняла, что её голос дрожит. Должно быть, он тоже это услышал, потому что снова взглянул на неё. В его глазах было раскаяние.

- Я в порядке, Гермиона. Честно. Я не хочу, чтобы вы волновались.

- Не мели ерунды, - сказал Рон. - Ты просто придурок, если считаешь, что нас не должно всё это волновать. Все эти твои выходки: то, что ты порвал с Джорджем, бросил квиддич, перестал быть похожим на человека и вбил в свою голову, будто ты должен спасти мир…