Варвара Мадоши - Жертвы Северной войны
— И за три дня никто больше не пропадал?
— Да нет, вроде бы, — шофер пожал плечами. — Анита, старостина дочка, пошла в лес с подружками за грибами, и заблудились девчонки… но их к вечеру нашли. Родители, понятное дело, перепугались до смерти.
Машина остановилась на краю деревни.
— Ну ладно, я, значит, в гараж отсюда, — сказал шофер. — А тебе если в деревню, то это прямо… Остановиться-то хоть есть где?
— Да что-то вроде того, — уклончиво ответил попутчик. — Не бойся, переночую.
— А то смотри, если что, то жена тебе найдет, где постелить…
— Да ладно, сказал же, есть у меня тут знакомые.
— Ну смотри, — снова повторил шофер.
Попутчик ловко вылез из машины, спрыгнул с подножки.
— Ты в каком хоть полку-то служил? — спохватился шофер. — Я — Четвертый флот, 11 эскадра, база «Ледяной ключ».
— Во Втором Специальном, — улыбнулся исследователь.
И зашагал по направлению к деревне, закинув на плечо чемодан.
Шофер уже тронулся, развернулся к гаражу и только тут до него дошло, что именно сказал его случайный попутчик с мягким взглядом интеллигентных глаз из-под очков-половинок.
Человек — обладатель светлой, аккуратно стриженой бородки, очков-половинок, длинного плаща, который он нес, перекинув через руку, и обшарпанного желтого чемоданчика, вступил в Маринбург по главной улице, оглядываясь по сторонам с доброжелательным любопытством.
Он остановился рядом с играющими посреди улицы девчонками и попросил их показать, где живет участковый полисмен. Девчонки, завороженные новым лицом, говорили вразнобой, но все-таки какую-то информацию человеку удалось из них вытянуть. Да и не сложна была география деревни.
Так что он просто пошел дальше по главной улице, потом свернул в один из небольших переулков, помеченный разбитой табличкой «пер. Овсяный». Там нетрудно было найти аккуратный домик, стоящей в яблоневом саду, — в этой части Аместрис вообще много было яблонь. Сам участковый, Франц Вебер, в этот вечер сидел в саду в кресле-качалке и покуривал трубку, как это у него давно уже вошло в привычку.
Человек с бородкой остановился у низенькой оградки и деликатно кашлянул в кулак.
Участковый буквально подпрыгнул. Уронил трубку.
— Командир! — воскликнул он, вскочил, выпрямился и отдал честь. Это выглядело смешно в сочетании с его плетеными шлепанцами и обвислым пузом, выпирающим из-под грязной футболки, но человек не засмеялся.
— Я ушел с действительной, Франц.
— Для нас вы всегда командир! — пожилой толстяк Франц заспешил к калитке, распахнул ее перед гостем. — Ну, майор, ну и рад же я вас видеть! Ну что, как жизнь? Как семья? Жена, дети есть? — он на секунду замер, внимательно глядя на гостя. — С действительной вы ушли, а с… другой вашей службы?
— Нет, не ушел, Франц.
— Стало быть, это вас к нам прислали из Столицы?
— Именно, — кивнул гость. — Именно меня и послали. Так что буду признателен, сержант Вебер, если вы мне доложите подробно обстановку.
— Проходите, майор Элрик, — вздохнул участковый. — Дело пакостное. Правильно они сделали, что послали именно вас. Да только я сомневаюсь, что даже вы с ним разберетесь как следует, уж не сочтите за обиду…
— Какие тут обиды, — улыбнулся гость, заходя в сад. — Никаких обид, одна сермяжная правда.
— А где брат ваш? Вы же вроде бы вместе работать любили, как я помню… или это секрет?
— Никакого секрета. Брат не смог приехать по семейным обстоятельствам. Так что придется мне одному за двоих отдуваться.
Они прошли половину пути до дома по извилистой садовой дорожке, как вдруг с улицы долетел отчаянный женский крик:
— Аниточка! Аниточка пропала!
— О господи! — Франц поморщился. — Небось опять за ягодами в лес утопала, а мамаша истерику подымает… нервная она, фрау Лауген… Не обращайте внимания, майор.
— Аниточка! Аниточка! — растрепанная женщина в домашнем или же очень замызганном платье бросилась к калитке участкового. Глаза ее сверкали каким-то безумным огоньком, рот судорожно кривился. — Герр полисмен, смотрите, что я нашла!
Женщина в руках держала детский башмачок. Ничего страшного, наверное, в этом башмачке не было бы, если бы оттуда не торчала детская щиколотка. Обрубленная.
Глава 2. Добрый доктор Мари Варди
— Сейчас будет больно, — предупредила Мари. — Я, честно говоря, уколы так нормально и не научилась ставить.
— Да ради бога, — согласился ее пациент. — Потерпим. Только вы, надеюсь, своим пациентам это не говорите? А то никто к вам ходить не будет.
— Будут, — ответила Мари без улыбки. — Больше некуда. Тут на десять километров один врач — я. Ну, есть еще областная больница, конечно. Только туда пока доедешь… да со здешними дорогами… Но вы правы, пациентам я, конечно, не говорю. Да и нет в том нужды.
Мария закатала ему рукав, протерла кожу спиртом. Аккуратно всадила иглу.
— Ни капельки не больно, — улыбнулся ей пациент. — Вы замечательно ставите уколы.
— В группе я на уколах была худшая, — она наконец улыбнулась, показав ряд ровных белых зубов. — Некоторые девчонки так ставили… вообще ничего не чувствовалось!
— Вы что же, друг на друге практиковались?
— Ну да. Воду с глюкозой вкалывали. А как еще? Не будешь тренироваться — не научишься.
— А если бы пузырек воздуха попал?
— Ну не попал же! Мы же проверяли!
Пациент только головой покачал. У него по поводу опытов на себе — пусть даже в учебных целях и пусть даже дело такое незначительное, как ставить уколы, — было совершенно свое, особое мнение.
Мария была не слишком высокая — на взгляд пациента — но вообще росту выше среднего, особенно для женщины. А еще она была ладная, ловкая и стройная. Смуглая кожа (не такая, как, скажем, у уроженцев Лиора, но темнее, чем у большинства жителей Аместрис), темно-каштановые вьющиеся, блестящие будто лакированные, волосы плотно стянуты на затылке в хвост, но те редкие прядки, которые выбиваются из зализанной прически, все равно курчавятся, как у барашка… В зеленых, как лесная трава, глазах — россыпь золотинок. Улыбка очень добрая. Лицо совсем юное, почти детское, но глядя на ее руки с чуть выступающими венами, можно было решить, что ей лет двадцать пять, никак не меньше. Пациент уже знал, что руки эти способны и деревянную палку ребром ладони расколоть, и человеческую кость раздробить. Еще эти руки способны на твердое рукопожатие.
Она была одета в просторный белый халат — накинула его вот только что, когда вошла в кабинет. Из-под халата выглядывали широкие камуфляжные штаны, заправленные в высокие, наглухо завязанные, несмотря на летнее время, кожаные ботинки. А еще под халатом была надета темная футболка едва ли не армейского образца, обтягивающая полную грудь.
В общем, при ближайшем рассмотрении Мария Варди («Можно просто Мария, или Мари, как вам удобнее») казалась идеалом красоты. Того ее особенного, простого и функционального типа, который некоторых мужчин привлекает, словно быка известный цвет. Хотя в толпе мимо пройдешь и не заметишь.
— Ну вот, теперь столбняка не будет… А щеку я бы вам все-таки зашила… — она аккуратно взяла пациента за подбородок, повертела его лицо. — Шью я аккуратно, но вот тут как раз от моей аккуратности мало что зависит. Все равно будет неприятно.
— Шейте, — пациент улыбнулся. — Потерплю. А то останется шрам…
— Боюсь, шрам и так останется, — вздохнула Мари. — Не бережете вы себя…
— Да вы что! — усмехнулся пациент. — Как раз я себя очень берегу. Я себе очень дорог.
— Но, кажется, другие люди вам дороги еще больше, да? — проницательно спросила Мари. — Еще бы чуть-чуть, и быть вам без глаза… Да и… что касается ноги, то вам еще повезет, если не будет воспаления.
— Зато человека спасли, — пожал плечами пациент. — Ладно, Мари, вы шейте. Не волнуйтесь, я боль терпеть привык. Я ей даже радуюсь.
— То есть?.. — Мари аккуратно вдевала нитку в иголку против света, и пациент на секунду залюбовался ее стройным силуэтом, который просвечивал сквозь халат. Яркая тут была лампа, ничего не скажешь… Потом пациент представил золотистое окошко, выходящее на обрыв, которое светит и светит в теплой летней ночи, и ему стало совсем хорошо. Он неравнодушно относился к горящим окнам, которые несут кому-то надежду. И сейчас, хотя они с Мари были внутри, а не извне, ему показалось на секунду, что это он идет снаружи по лесу к домику, и видит свет, и Мари ждет не просто пациента — а именно его…
— Если что-то болит — значит, ты живой и чувствуешь, — с охотой пояснил пациент. — Боль — это же самый лучший друг. Она предупреждает, если что-то не так.
— Не скажу, что я с этим взглядом совсем незнакома… — Мари приступила, наконец, к делу, взяв пациента тонкими прохладными пальцами за подбородок и развернув его голову к свету. — Ох… тут осколок застрял…
