Юрий Самарин - Освобождение Мастера
Протекло время ночи, женщина не сводила глаз с листка бумаги, лежавшего на столе перед ней. Вдруг, в какое-то мгновение, листок скорчился, словно в судороге, обуглился под невидимым огнем и рассыпался в пепел. Маргарита сгребла его и выбросила в окно.
Мастер открыл глаза, потянулся за свежей страницей (чистая стопа не убывала) и принялся за работу:
— О чем ты пишешь сегодня?
Она знала, что услышит, и услышала:
— О ненавидимом городе, убитом предателе и омывающей грозе.
— А что было дальше?
— Дальше? Когда?
— После того, как Его сняли с креста?
Мастер растерянно улыбнулся:
— Я не знаю, что будет дальше, пока не написана эта страница.
И он погрузился в работу.
Раз за разом Маргарита, содрогаясь душой, наблюдала гибель страницы. Мастер споткнулся на подступах к тайне, а в ней заключался ключ. Проклятый отрывок обращался в прах, струился в окно, и серая пелена над Покойным Углом сгущалась. Страницу во что бы то ни стало нужно было спасти, сохранить, спрятать от невидимого огня, и тогда Мастер попробует угадывать дальше, и, может быть, тайна приоткроется ему, им вернут ключ, и они выйдут из исчезающего мира.
Маргарита пыталась спрятать страницу в доме: под столом, под стулом, за пыльным зеркалом, во всех укромных местечках, но — тщетно: листок распадался пеплом. Она пыталась спрятать страницу на груди, держать в руках, но неизменно невидимый огонь, не причиняя никакой боли ей самой, пожирал написанное. Однажды женщина решилась выйти из домика, хотя оставить Мастера хоть на мгновение было страшно, вдруг она вернется, а его — нет, и вообще ничего нет — ни стола, ни стула, ни этих стен, а просто гора серого праха. И утерян будет последний, единственный шанс, ибо спастись они могут только вдвоем.
Маргарита стояла на тропе. Она разулась, в надежде ощутить дыхание и тепло земли, но увы! — по картонному полотну ступала она, и внизу, под ним, угадывалась пустота. Женщина обернулась, коснулась плюща, увившего домик, вздрогнула — под рукой словно обрывки шершавой бархатной бумаги, старой, вытертой, покрытой пеплом. Повсюду лежал густой слой праха, будто заживо погребая мир. Маргарита ужаснулась протекшему времени — сколько же страниц он исписал, сколько раз она подходила к окну — выбросить невесомую серую горсть.
Покойный Угол окольцовывали холмы. Низкая серая пелена нависала над ним. Вскоре Маргарита увидела странную реку, которая не текла, а покоилась в берегах. Она наклонилась к воде, но не увидела своего отражения, да и вовсе это была не вода, а клочья серо-голубой ваты. Самый воздух, казалось, состоит из пыли. Маргарита попробовала спрятать страницу среди ватных клочьев — прах, под листьями плюща — прах, зарывала в пыль — прах. Она приходила в отчаяние — так будет всегда, всегда! Но ведь крошечный паучок — вестник на серебряной нити — как-то проник сюда, значит, должен быть ход в иное пространство, туда, где бесконечно повторяющаяся страница уцелеет, и наступит продолжение.
Внезапно какое-то движение в бумажной траве привлекло ее. Это было беззвучное стремление, словно скользнула полоса густой тени.
Гадюка задыхалась от пыли. Воздух Покойного Угла душил ее. Но не она выбирала пути, и, повинуясь импульсу, она обратилась в гонца, в слугу. Значит, только таким образом свернутый в трубочку листок мог попасть в нужное место. Змея замерла у подножия раздвоенного холма, взметнулась головка на тонком стебле, качающемся из стороны в сторону. Тонкая трещинка уже наметилась и разрасталась. Тут был выход в иной мир, и оттуда появился другой гонец, чтобы подхватить выпавший в разлом листок и отнести по назначению.
Пораженная Маргарита ждала. Она видела листок на траве, растущую щель меж холмами, змею, вернее, тень змеи, оболочку, наполненную невесомой пылью. И вдруг что-то изменилось в воздухе, какая-то струя ударила в лицо, дурманя, и два холма подались в стороны, и между ними мелькнул кусочек ослепительно знакомого голубого эфира. И тут же там, по ту сторону, затрепетала раздвоенная тень. Подол охватил ноги Маргариты, и волосы хлестнули по лицу. Она вздрогнула от узнавания. Весь хрупкий, бумажный мир затрепетал, подался туда, к разлому, втягиваемый потоком синевы. Вдруг страница с отрывком романа, выхваченная из рук, закружилась в легчайших струях. Маргарита протянула вслед руки, но внезапно успокоилась — может быть, вот он и открылся, угаданный выход, и там, неизвестном мире, написанные Мастером слова не обратятся в прах и бумажная плоть Покойного Угла не разрушится. Она не могла вспомнить — как и зачем они оба оказались здесь и кто обрек их на постепенное развоплощение, почему умерло их сознание. Одно поглощало ее теперь — путь спасения. Крошечный запредельный паучок, проскользив по серебряной нити, отрезал прошлое.
Женщина облегченно вздохнула, и тут под ноги ей покатилась другая страница, принесенная змеей. Машинально Маргарита нагнулась и подняла ее, арабская вязь под ее взглядом ожила, буквы потекли, меняя очертания, и она начала читать, с первых же слов захлебнувшись восторгом и слезами. Очнувшись, Маргарита побежала к домику, где вот-вот должен был проснуться Мастер.
Выпавшую в голубое поднебесье страницу подхватила ласточка и, крепко держа в ключе, понесла ее тому, кто ждал весть. Внезапно листок бумаги съежился и рассыпался, а ключ, сомкнувшись, щелкнул. Ласточка, жалобно крикнув, сделала несколько кругов над скалой, и старик-отшельник, отвлеченный ее криком от молитвы, проводил птицу глазами.
Маргарита вбежала в домик и встретила взгляд Мастера. Она бы не могла утверждать наверняка, что в его глазах стояло удивление. И все туманная пелена поколебалась: само сотрясение пыльного воздуха, хлопанье двери, звук шагов, — отвлекали его, нарушали покой.
— Скорее прочти!
— Я не могу отрываться. Я пишу о ненавистном городе, о предателе и грозе и не хочу перебивать настрой.
— Тогда я прочту тебе. — И она начала: — «В первый же день недели Мария Магдалина приходит ко гробу рано, когда было еще темно, и видит, что камень отвален от гроба…» — она читала дольше о двух Ангелах в белом одеянии, сидящих у пустого гроба, о том, как, «обратившись назад», Мария увидела Иисуса, стоящего, и подумала, что это садовник, об учениках и среди них о том, который вложил персты в язвы Его, чтобы удостовериться, и о том, что блаженны те, кто не увидевши — уверовали…
Маргарита взглянула на Мастера — серая пелена в глазах исчезла, смытая слезами, и он бормотал, повторяя последние слова: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его…»
Они читали и перечитывали главу, написанную любимым учеником, вслух, и слова не затирались от этого и не завораживали, а будто бесконечно одна за другой открывались потайные дверцы — своды все выше, все больше движения и ветра, молодящего лица. Они вышли на крыльцо. Мир вокруг по-прежнему выглядел Покойным Углом, но что-то подспудное сдвинулось и ожило.
— Он не умирает больше, — прошептала Маргарита.
Вдруг долетевшая воздушная струя принесла свежесть.
— Пойдем, — спохватилась она, — я покажу тебе кусочек неба.
Среди блекло-серого, выцветшего, засыпанного пеплом пространства стояли мужчина и женщина, ощущая преображение в себе и в мире. Проходя мимо реки, Маргарита наклонилась и сунула руку в пыльно-голубые клочья ваты, и — показалось ей или и впрямь — на самом дне пальцы обнаружили влагу.
Гадюка, скользнувшая сквозь пепел в обратный путь, замерла. Что-то произошло. Дуновение ветра потревожило серую пыль, закружило бурунчиками. Каждая чешуйка жаждала вернуться во влажную духоту. Но миссия была не выполнена. Крошечная головка тревожно дернулась, и в тот же миг трещина меж раздвоившихся холмов стремительно продолжилась, выросла вширь, чешуйчатое тело ощутило под собой пустоту, и змея, изгибаясь, провалилась куда-то вниз. Ее узкая плоть обрела упругость, и тоненький язычок обратился в смертоносное жало.
Солнце поднялось уже высоко, и идти становилось все труднее. Двое путников двигались в обход селения, торопясь удалиться от обители пустынника, где они побывали ночью. Один из них, настоящий силач по сложению, нес за пазухой огромную тяжелую книгу. Второй, маленький и тщедушный, едва поспевал следом.
— Послушай, а она не опасна, эта книга? Может, в ней колдовство и нас будут преследовать несчастья? — сказал силач.
— Какие несчастья, — завопил маленький, — старик выжил из ума. В ней древние легенды, зато камешки настоящие.
— И все же я хотел бы поскорее избавиться от нее.
В этот миг прямо из горячего воздуха возникла переливающаяся узкая лента, обвила шею верзилы, сомкнула кольцо, затягиваясь все туже на побагровевшей коже, по богатырскому плечу скользнула вниз и скрылась в песке.
