В любви все возрасты проворны (СИ) - "Doom_and_Gloom"

Она чувствовала. Тепло, что тягостно разливалось внизу живота и по проворным пальцам Сириуса. Страсть, которая разгоралась в ней животным желанием слиться с ним в бесовском любовном танце. Чувствовала его влажное тело на своём, скользящий по её коже член. Она чувствовала то, чего раньше никогда ещё не знала.

Сириус умело играл пальцами, как маэстро на гладких клавишах. Гермиона извивалась от наслаждения, вжимаясь в его широкую грудь. Его дыхание тихо подпевало её стонам, обжигало её похлеще проточной воды. Он наслаждался её реакцией на то, что вытворял с ней.

— Нравится? Ты тоже так делаешь, когда думаешь обо мне перед сном?

Сириус запустил вторую руку между ног Гермионы и ещё крепче вдавил её в себя. Раздвинув влажные губки пальцами одной руки, он ловко проскользнул пальцем второй в её нетронутое влагалище и плавными движениями заёрзал в нём.

— А так?

Она простонала — её тайные шалости не шли ни в какое сравнение с тем, что выделывал с ней Сириус. Он тихо отозвался в тон своей девушки, возвращая пальцы на её горячий бутончик. Он ускорил движения, и тело любимой незамедлительно задрожало бойкой судорогой в его бережной хватке.

— Умница, — оскалился Бродяга, наслаждаясь её блаженством.

Гермиона громко выдохнула, пытаясь отдышаться. Голова приятно кружилась, ноги отказывались держать обмякшее тело, но ему на помощь приходили те самые руки: сильные, заботливые, знающие своё дело…

На несколько долгих мгновений Гермиона застыла, пытаясь прийти в себя, теряясь под лавиной нежных поцелуев на своих плечах. Когда она, растерянная, наконец несмело повернулась к Сириусу, теперь уже его член требовал к себе внимания и тянулся к ней, полный боевой готовности.

Блэк быстро намылил своё тело и руки и, особо не церемонясь, схватил ладонь Гермионы, вложив в неё своё орудие. Придерживая её руку своей, он повёл её вверх и вниз, показывая своей юной девушке правильные движения. Она следила за проделываемым, как заворожённая, схватывала всё на лету со своим опытным наставником. Он быстро понял, что она уловила его ритм, и постепенно ослаблял хватку, пока и вовсе не отпустил Гермиону. Он прижался к её лбу своим и с обожанием наблюдал за тем, как она подводила его к физическому экстазу.

Кольцо из пальцев водило по ребристой жилистой поверхности, принимая естественные вибрации члена. Он становился всё твёрже и уже едва вмещался в маленькой ручке Гермионы. Тогда она инстинктивно ускорилась, как её учитель минутами ранее, и с надрывным стоном он выплеснул своё наслаждение ей в руку. Он схватил её за голову и благодарно впился в её губы, затем охмелело усмехнулся:

— Вот, это моя девочка. Увидимся через несколько минут.

Во мгновение ока Сириус выскочил из ванной и аппарировал прочь. Гермионе понадобилось некоторое время под потоками в ду́ше, чтобы прийти в чувство. Неужели Сириус и правда вот так просто подкрался к ней и… и… Да что это вообще было? Да как же это он? А она? Ой, как же это было потрясающе! Гермиона не могла поверить в то, что только что произошло с ними, но могла ощущать, как остатки удовольствия разгуливали по её телу, как и чувство удовлетворения на душе́.

Вскоре бесстыдница Грейнджер оделась и быстро проскользнула из ванной в свою спальню, чтобы ни в коем случае не попасться кому-нибудь на глаза со своей подозрительно довольной улыбочкой. Тихо защёлкнув за собой дверь комнаты, она развернулась в полумраке к кровати и была мгновенно ослеплена огнями зажёгшихся свеч, как и прекраснейшей картиной, которую они выявили перед ней: Сириус развалился под одеялом на армии подушек на её кровати, завёл руки за голову и сверкал ей самодовольной улыбкой и рельефным торсом.

Сопровождаемая его тяжёлым взглядом, Гермиона беззвучно подошла и села рядом на кровати. Её распирало изнутри проказливыми фейерверками эйфории, прежняя улыбочка так никуда и не делась и говорила всё сама за себя. Блэк молча наблюдал за ней, не скрывая довольства проделанной работой. И слова здесь были лишними, ведь они оба знали, что получили то, чего давно желали, и перешагнули новую ступень в своих отношениях.

— Иди ко мне, — подозвал он Гермиону. Она несмело начала придвигаться к нему, прицеливаясь рядом на подушки, но услышала возмущённое: — О нет, не в таком виде!

— Что значит «не в таком виде»?

Пока Гермиона застыла в удивлении, Сириус ловко сдёрнул с неё маечку и, толкнув её на спину, так же ловко стянул пижамные штаны.

— Вот, так лучше. Теперь залезай.

Он приподнял одеяло, приглашая девушку поближе к себе, и успел заработать укоризненный выстрел ореховых глаз за то, что так нагло раздел её, и немного за то, что сам лежал в её постели в чём мать родила.

— Что? Ты и так всё видела. И не только видела… Иди уже сюда.

Сириус дёрнул Гермиону за руку, и она приземлилась прямо в его объятия, тут же накрытая одеялом. Она наслаждалась свежим ароматом чистой мужской кожи, он глубоко вдыхал черничный аромат её волос и поглаживал её по спине. Она плавно водила подушечками пальцев по его животу и груди, восхищаясь их мускулистой упругостью. Её рука остановилась на татуировке под его шеей и медленно очертила её. Сириус сразу же вспомнил о своём недавнем обещании и решил устроить своей девушке честный обмен.

— Моё первое тату — Крест Бафомета. Я наколол его в шестнадцать лет, когда сбежал из дома.

— Он что-то значит? — Уже неплохо зная Сириуса, Гермиона предвкушала новый романтический рассказ, и не ошиблась.

— Этот крест символизирует протест, свободу воли и магии. Но лично для меня он символизировал начало самостоятельной жизни, свободной от гнёта родителей-фанатиков.

— А эта… руна? — Гермиона очертила пальцем второй рисунок под крестом.

— Да, это кельтская руна — Ансуз. Её я наколол в старые времена расцвета Ордена Феникса. Знак порядка, разума и энергии жизни. Это были одни из моих лучших дней, когда мне казалось, что всё было у меня под контролем. Мне хотелось запечатлеть этот момент навсегда… — Сириус тяжело вздохнул, вспоминая былые времена, и перевёл взгляд ниже по животу. — Следующие две я наколол уже в Азкабане: Альгиз — беззащитность и смерть, и Хагалаз — конец всего и возрождение. Первую я набил на седьмом году моего заключения, когда был уверен, что мне уже крышка. А вторую — незадолго до моего побега. Думаю, эту историю ты уже и сама знаешь.

Знаю, подумала Гермиона, тепло улыбнувшись, затем изумлённо промурчала:

— Надо же… Получается, что вся эта линия — история твоей жизни от юношества до сегодняшнего дня?

— До побега из Азкабана. С тех пор я не делал себе новых татух, — уточнил Сириус с каким-то непонятным, почти сожалеющим тоном, и резко исправился: — Но вообще, да — всё моё божественно красивое, горячее тело может рассказать тебе историю моей жизни. Хочешь?

— Ну-ка, попробуй удивить меня, — Гермиона решила поддержать внезапно пробудившийся энтузиазм «божественно красивого», который вдруг загорелся как третьекурсник, впервые попавший в Хогсмид.

— Легко! Вот, под знаком возрождения расположен символ жизни, — Сириус приподнял одеяло и раскрыл свой спящий образ мужского плодородия. Гермиона закатила глаза и быстро прикрыла его обратно. Сириус потешно рассмеялся: — Видишь? В жизни всё — ВСЁ — последовательно и логично. Я думаю, после сегодняшнего душа ты это уже поняла.

Досмеявшись, Сириус отбросил излюбленные подшучивания и не поленился поведать Гермионе историю происхождения и обозначение каждой из своих татуировок. А Гермиона слушала его не перебивая и всё глубже погружалась в увлекательный рассказ Бродяги, мысленно проживая с ним разные периоды его бурной жизни. Она с восхищением наблюдала за тем, как он гордился не только своими подвигами, но и падениями, и была рада тому, что вошла в чрезвычайно тесный круг тех близких людей, которым Сириус доверял свои секреты.

— Всё, эта вроде бы была последней, — завершил он после комментария ненавистной татуировки на его шее, которая служила идентификационным номером в тюрьме. — Я всё тебе рассказал, как ты хотела. Тебе осталось только...