Звезда на излом - Мария Кимури
Здесь он опустил руку, закрываясь неосторожно и резко. Как почти всегда.
Элуред вздрогнул, остальные удержались.
— Благодарю, — сказал Руссандол отстраненно, разбивая молчание о прошлом. — Вы ответили на мой вопрос. Даже на тот, что я не задавал.
2
— О том, не Сильмариль ли обжег руку твоего брата, — Диор даже не спрашивал. — Вряд ли ты приехал бы в одиночку за меньшей загадкой, я думаю.
— Да. Сильмариль обжег руку моего брата. Потому что мой горячий глупый брат в своей ненависти ушел слишком далеко во тьму, и доля моей вины в этом есть.
— Нет. Именно тогда твой брат Келегорм сразился со своей тьмой, собрав все силы, — холодно сказала Эльвинг. — Он был ближе к себе настоящему, чем за многие годы перед тем.
— Другого объяснения не может быть.
— Да о чем мы спорим, в конце концов? — фыркнул Диор. И бережно извлек из-под плаща сверток черной ткани, подобной тончайшей шерсти. — Когда можно просто проверить.
Руссандол вскочил, покалеченное кресло отлетело к стене.
— А Турко был прав, — сказал он сквозь зубы. — Диор Элухиль, ты сволочь!
— Не буду спорить с тобой, князь, — отозвался Диор. Он разворачивал нежную ткань, глубокая чернота ее на складках чуть отливала синим и радужным, не как вороновы перья, но мягче и глубже, и каждое движение этих складок завораживало.
Но вот из них ударил свет, и Руссандол очнулся.
Казалось, дивное ожерелье из узорных золотых пластин насытилось светом целиком, отражая сияющий светом Древ Камень. И одна часть Руссандола впитывала его свет, как воду после долгой жажды и дороги в пустыне, а другая сжалась от воспоминаний, где он видел это сияние в последний раз. Сжалась — и отступила в сторону, чтобы больше не причинять боли.
И здесь Сильмариль даже сиял иначе. Мягче, яснее, радостнее. Каминный зал затопило мягким светом, как теплой прозрачной водой, течения которой гладят пловца, поддерживая его и радуясь. Почти как в доме отца когда-то. Иначе — но близко к тому.
Он сдернул перчатку с левой руки, привычно зацепив ее за сталь правой.
— Князь Маэдрос!
Удивленный, он взглянул на Эльвинг. Даже это твердое лицо смягчилось под сиянием камня, но осталось серьезным.
— Я прошу тебя сделать это… другой рукой.
Упрямо тряхнув головой, Руссандол шагнул вперед и протянул руку к освобожденному сокровищу. Сияние Камня просветило ладонь насквозь, окружив на мгновение пальцы золотистым ореолом.
Потом ударила боль такой силы, что показалось — вокруг него снова сомкнулись стены Железной Темницы. Когда он корчился в холодном свете пленных Камней под гортанные выкрики и смех орков. Когда от крика становилось легче на несколько мгновений — и все же он не кричал, сколько мог.
Он не закричал и теперь. Только пошатнулся, сделав шаг назад, и устоял, как старался стоять всегда, если позволяло тело. Ссутулился, готовый к новому удару или ожогу.
Свет угас. Кто-то взял его правую руку, вложил нечто округлое и сомкнул вокруг него пальцы, почему-то чужие и непослушные.
— Князь Маэдрос! — окликнули сразу два голоса с беспокойством. Голоса женщины и юноши эльдар… Имя вырвало его из морока.
— Пей, князь, — сказал Диор.
Поднеся флягу ко рту, Руссандол сделал два торопливых глотка и едва не задохнулся. Это была не вода и не вино, а крепкая настойка трав на той отраве, что получается перегонкой зерна. Какой сумасброд придумал пить жидкость для промывания ран, в летописи не попало.
Несколько мгновений он был способен думать лишь об одном — хорошо, что не накрыл Сильмариль всей ладонью… Казалось, он прижал пальцы к раскаленному бруску железа, а не вместилищу света Древ.
Морготова тварь память подбросила еще кое-что — огромные обугленные ладони теперешнего тела падшего Валы. Руссандол поспешно поднес ладонь к глазам, страшась найти подобное, но увидел лишь сухой ожог, словно бы полученный в кузне по неосторожности.
Это было отвратительно обыденным — и непоколебимо настоящим. Достаточным, чтобы обрушить мир.
Он не глядя сел в подставленное кем-то кресло, вцепился себе в волосы и выдохнул со стоном, не находя слов. Внутри него кружил водоворот из бешенства на весь мир — и желания немедля расколотить себе голову о ближнюю стену.
…Когда Руссандол пришел в себя, в Каминном зале он увидел одного лишь Диора. Его дети исчезли. Солнечные пятна успели сместиться на полу.
На столе остались кубок с водой, кувшин и фляга. Принимать здесь воду или пищу Руссандол не собирался, но лекарскую дрянь внук Тингола в него уже влил… И какая теперь разница, решил он, позволив себе смочить пересохшее горло.
Потянулось тягостное молчание.
— Любые мои слова сейчас, — ответил Диор, наконец, на безмолвный вопрос, — твоя гордость легко обратит против меня, Феанарион.
— А что сказала бы соправительница Сириомбара?
— Однажды Эльвинг сказала… — Диор грустно и мечтательно улыбнулся. — …Если бы корабли могли летать, она бы взлетела повыше, чтобы Неискаженный Свет осветил весь Белерианд, земля расцвела под ним, и чтобы Враг не дотянулся до него больше никогда. Потому что здесь, в Сириомбаре, живут, задавая себе один вопрос — кто и когда придет к нам первый, чтобы снова спрятать этот свет в сундуки? Кто придет сжигать деревянный город и делать вражью работу — Моргот или нет?
— А ты прячешь его в колдовском плаще Лутиэн. В чем разница?
— Вечером, в сумерках, Эльвинг поднимет его на башню, и этот Свет будет виден со всей дельты, каждому жителю города. Но Клятва все равно обязывает тебя воевать с целым миром, а не только с Морготом, так что это вряд ли важно.
— А ты, — Руссандол медленно отпил еще воды, не чувствуя прохлады, — забыл бы о клятве отцу, взятой с тебя перед расставанием?
«Даже если бы мог от нее отказаться?..»
Диор пожал плечами.
— Мой отец никогда не взял бы с меня такой клятвы. А попытайся, я бы решил, что он обезумел от горя.
— А какую взял?
— Никакую. Пожелал удачи.
Ожог ныл, не позволяя забыть о себе ни на мгновение.
— Осенью, — проговорил Диор медленно, — достроят корабль по имени Эаррамэ для Туора и Идриль. Туор стареет, и видит, что наших сил теперь не хватит даже на достойную оборону. И хочет отплыть на Запад вместе с женой, чтобы просить о помощи
