MarInk - Давайте все сойдём с ума

- Герми! Посмотри, это не может быть частью того, что нам нужно?

- Ну-ка… - Гермиона погрузилась в чтение. - Это оно, Гарри! Если здесь и есть ещё что-то касающееся твоего предка, оно должно быть здесь. «Дарри» - это, надо полагать, Даррен Уизли, бывший директором Хогвартса в ту пору, когда твой предок преподавал. Я читала, что их связывали романтические отношения до самой смерти Майкла Поттера. Не было доказано, но ходили слухи, что к этой смерти была причастна семья Малфоев.

- Ну правильно, чего ещё ждать от этих паршивых хорьков, - буркнул Рон.

- Р-романтические отно… шения?! - Гарри показалось, от него во все стороны распространяются волны жара.

- Ну да, - пожала плечами Гермиона. - А что такого? Даже магглы уже не обращают внимания, кто, как, с кем и чем занимается. А среди волшебников бисексуальность всегда была нормой.

- Любовь - это прекрасно, независимо от того, на человека какого пола она направлена, - меланхолично добавил Рон. - Мне это мама сказала, когда я увидел целующихся Фреда и Джорджа.

- Фред и Джордж? Они… вместе? В этом смысле?

- Ну да. Они говорят, им так комфортней и проще. И ржут, советуя попробовать сделать это перед зеркалом, чтобы понять, каково им.

Гарри невольно рассмеялся и слегка умерил красноту лица.

- Ладно, мы говорим не о деле, - строго сказала Гермиона. - Надо искать документы.

Они копались в бумагах полночи, но так и не нашли больше ничего, связанного с Майклом Поттером, если не считать пары счетов за канцелярские принадлежности и послания Майкла Поттера к тогдашнему завхозу о том, что «эти три лоботряса» заслуживают мытья всех унитазов Хогвартса, включая те, что в женских туалетах, собственными зубными щётками; речь шла о натворивших что-то шестикурсниках. Да, по-видимому, Майкл Поттер не был мягким человеком. Особенно если вспомнить про его сомнительное хобби - модернизация Круциатуса. Интересно, что это может быть за слово, которое позволит освободиться от всепоглощающей, рвущей на части, жгущей, лишающей всякого соображения боли? Хотелось бы его знать.

Глава 4.

Школа бурлила месяц. Каждый шаг Гарри, Святослава и профессора Паркера был отслежен десятками глаз и обсужден десятками голосов. Кто-то чрезвычайно «умный» сообщил об удивительном сходстве в «Ежедневный Пророк», и «ЕП», а после него и множество других колдовских средств массовой информации, весьма обстоятельно развил эту тему. Рита Скитер лично очень старалась. Строились самые глупые догадки и публиковались самые бредовые версии, начиная с высосанных из пальца описаний похождений отца Гарри в юности и заканчивая тем предположением, что Мальчика-который-выжил размножили магическим способом, неизвестным широкой публике, в целях защиты от Того-кого-нельзя-называть. Тут тоже были прения: то ли с Гарри Поттера сделали две копии, одному из этих получившихся троих изменили цвет глаз, скрыли шрам и отправили под выдуманным именем учиться, другому дали тёмные очки и отправили преподавать в Хогвартсе, и пусть, дескать, Вольдеморт гадает, который из троих настоящий. То ли копий сделали три, и все они обретаются в данный момент в школе магии и волшебства, а настоящий Поттер пребывает либо в астрале, либо в подвале у Дамблдора, где и постигает запредельные колдовские науки с целью окончательного убиения Тёмного Лорда. То ли настоящего Поттера похитил Вольдеморт, также откопировал, отправил эти копии в Хогвартс под разными именами (специально, чтобы всех запутать) и теперь зверски-злодейски и в страшном секрете пытает Золотого Мальчика, дабы либо переманить на свою сторону (как можно переманить пытками, никто особо не задумывался), либо выпить из него всю колдовскую силу и убить и уж тогда-то приняться со свежей энергией захватывать весь мир. Благо, то бишь не благо, а зло, уже некому будет ему противостоять.

Вся эта пустая трепотня сначала жутко раздражала Гарри; потом он просто перестал обращать на неё внимание. Ему и без неё было чем заняться, седьмой курс как-никак. Святослав каждый раз, свирепо сверкая своими карими глазами, уничтожал свежую газету с помощью всегда нового поджигающего заклятия, и Гарри даже удивлялся, как много их разных знает слизеринец. На профессора Паркера шумиха не действовала никак; по крайней мере, он ничем не выказывал, что вообще знает о ней, а в ответ на все лишние вопросы со стороны студентов не моргнув глазом (а может, и моргнув, Мерлин его там разберёт за этими очками) назначал лишние же футы домашнего задания, поэтому вопросы вскоре иссякли подчистую сами собой.

На Малфоя Гарри тоже старался не обращать внимания и вообще избегать; как ни странно, слизеринец вообще прекратил нападки на самого Гарри и его друзей - в благодарность, что ли? Но ведь он сказал «спасибо», и никто не ждал от него и этого, не то чтобы ещё каких-то действий.

По зрелом размышлении Гарри не был так уж против того, что ему самому могут нравиться не только девушки, но и юноши, в Хогвартсе было много симпатичных студентов, но Драко Малфой… эта альтернатива вызывала у Гарри волны здорового негодования и совсем нездорового мутного страха. Страха, что он может как-нибудь не сдержаться и провести кончиками пальцев по щеке Малфоя, чтобы выяснить, такая ли она шелковистая, какой кажется на вид, зарыться носом в гриву сияющих платиновых волос. Аргументы «Он мой злейший враг!», «Он наглый надменный хорёк!» и «Я ему в этом качестве уж точно не сдался, так что лучше подумать о ком-нибудь из девушек, или о Симусе, на худой конец» не действовали, разбиваемые соответственно контраргументами «А Вольдеморт у тебя уже в разряд друзей перешёл, что ли?», «Насчёт хорька мы уже выясняли ещё в больничном крыле, а по поводу наглости чья бы корова ни мычала, а твоя, Гарри, молчала» и «Да нууу?!! А как же ни в какие ворота не лезущий подарок на день рождения и эти странные взгляды во время трапез в Большом зале?». Гарри проявлял чудеса по укрытию на местности, замечая издали в толпе белокурую макушку Малфоя, и на совместных со Слизерином занятиях усиленно смотрел куда угодно, но только не на Серебряного Принца. Рон и Гермона единогласно решили, что Малфой был спасён от грифонов только благодаря пресловутому гриффиндорскому благородству и личному героизму Гарри и поддерживали его стремление держаться от «гнусного хорька» подальше, и брюнет не разубеждал друзей [«А что, разве они не правы?» - встряли обе сущности Гарри, гриффиндорская - с сомнением, а слизеринская - ехидно]. Масла в огонь мучений Гарри подливал тот факт, что за Малфоем, оказывается, пуская от вожделения слюни, бегает как минимум полшколы человек обоего пола, а вторая половина бегает за ним самим, Гарри, занимаясь тем же самым. Хотя поклонникам Малфоя везло больше: блондин изредка проявлял снисхождение и трахал кого-нибудь из них. Гарри же был не настолько раскрепощён, и на такие предложения просто медленно и мучительно краснел в ответ, что, по единодушному мнению окружающих, только прибавляло ему шарма.

Проклятье.

Через месяц пристальная слежка за ними тремя поуменьшилась, ибо общество не может обсуждать одну и ту же тему подряд долго в отсутствие новых сенсаций; никакого повода к сенсациям Гарри, Чижов и профессор Паркер не давали, а собственная фантазия газетчиков за месяц окончательно истощилась. Жизнь входила в привычное русло: учёба-друзья-квиддич. И Гарри отчаянно хотелось, чтобы она всё-таки в него вошла и больше никогда не выходила. Хотелось как раз потому, что гриффиндорец смутно ощущал: не будет такого уже никогда. Многосущная вещь, после долгих мучений и раздумий трансформированная в новые очки, с тонкой оправой и постепенно корректирующим зрение стеклом, очень, по мнению, Гермионы, шедшие Гарри, была оставлена в покое и успешно нервировала и так изведённого собственными эмоциями гриффиндорца всякий раз, как он касался её.

Что касается сведений о Майкле Поттере и семейных бумаг, которые он предположительно хранил, то ничего не выходило. Как минимум три раза в неделю Гарри, Рон и Гермиона пробирались в архив и перерывали его содержимое, но так ничего и не нашли. Они даже отыскали то, что, по-видимому, сохранилось в развалинах дома в Годриковой Лощине: обгорелые письма друзьям, написанные Джеймсом и Лили, много разрозненных кусков колдографий, рекламные листовки магазинов - яркие, движущиеся, и вместе с тем рваные, в копоти и мельчайших частичках цемента. Всё, что угодно, всякий хлам, дорогой только Гарри и только в силу того, что он принадлежал его родителям, но ничего об истории рода Поттеров или хотя бы, действительно, как ни возмутительно даже думать об это, внебрачных похождений Джеймса (хотя кем надо быть, чтобы хранить свидетельства измены там, где их могут найти?). Гермиона готова была пасть духом, Рон всю последнюю неделю твердил, что здесь бесполезно что-то искать, и, скорее всего, Майкл Поттер схоронил бумаги в месте, которое знал только он сам, он же не рассчитывал умереть так скоро, в возрасте шестидесяти двух лет - для волшебника это вообще не годы. Гарри не был против продолжать копаться в старых бумагах - ему было ценным каждое напоминание, каждая мелочь, принадлежавшая Лили и Джеймсу. Но он тоже не видел в этом практического смысла. Если бы всё было так просто: пришёл, нашёл и всё узнал.