Вопреки судьбе (СИ) - Попова Екатерина

Почтальон, даже не догадываясь о его сомнениях, с явным облегчением вздохнул.

— О, отлично! Знаете, святой отец, я уже было начал опасаться… Полгода назад было несколько настолько странных посылок. Мне стало немного не по себе, когда пришёл этот заказ. Ну, сами понимаете — церковь, кладбище…

Продолжая говорить, он вытащил из большой сумки плоскую картонную коробку и протянул её пастору вместе с накладной.

— Подпишите, пожалуйста, вот здесь. Давайте я подсвечу.

— Что это? — удивлённо опустил взгляд на странный предмет отец Уильям.

Почтальон только плечами пожал.

— Не знаю, сэр.

Ульям нахмурился ещё больше.

— Но хотя бы от кого?

— Сейчас, — почтальон перевернул коробку, подслеповато прищурился, шаря пальцем по аккуратным буквам. — Вот!

Он поднёс фонарик поближе, и пастор с недоумением прочитал несколько коротких слов:

— Дональд Грейвз, нотариальная контора «Браун и сыновья».

— Ничего не понимаю, — признался отец Уильям.

Почтальон тяжело вздохнул.

— Знаете, отче, — задумчиво пробормотал он, — Наверное, это неплохо. В прошлый раз, когда были странные посылки, адресаты понимали, что это и от кого. Кому рассказать, не поверят.

Поймал недоумённый взгляд священника и с виноватой улыбкой пожал плечами.

— Простите, не уверен, что мне стоит об этом говорить. Вы откроете при мне, или я могу идти? Ну, я имею в виду, некоторые требуют, чтобы почтальон присутствовал…

— А вам самому, значит, не интересно, что в посылке? — остро взглянул на него священник. Почтальон замялся.

— Очень интересно, — признался он после недолгого колебания. — Но знаете, я столько видел… Мне кажется, что любопытство не стоит риска — если, конечно, это что-то такое, чего мне видеть не стоит.

— Что ж, это разумно… — пробормотал себе под нос отец Уильям, задумчиво разглядывая коробку в своих руках.

Как истинный сын церкви, он не мог не вспомнить о том, что почтальон появился в тот самый миг, когда он молил Всевышнего послать ему знак. Но, как человек разумный и умудрённый жизнью, не мог не понимать, что странные события нередко равнозначны событиям опасным. Почтальон, пожалуй, был бы изрядно удивлён, узнав, что именно последнее соображение избавило его от длительного и осторожного разворачивания трёх слоёв обёртки и не менее длительного, но неразрешимого недоумения от раскрытия тайны загадочной посылки. Впрочем, возможно, он просто выпил бы за здоровье пастора лишний бокал вина, вернувшись к любимой жене раньше, чем та успеет проснуться и огорчиться его задержкой на работе. Как бы то ни было, но отец Уильям принял решение. И это решение (как и давешнее согласие отпустить демона на свободу) должно было изменить судьбу сразу множества разумных существ.

— Не буду задерживать тебя, сын мой, — слабо улыбнулся он, принимая у почтальон ручку и расписываясь в графе «получатель». Поколебался секунду и, подняв руку, благословил собеседника. (Не то чтобы он ожидал, что тот завопит и расточится серным дымом, но осторожность, особенно если за вашей спиной светится открытый портал в Ад, не бывает излишней). Дождался, когда благодарно улыбающийся человек достигнет ворот церкви. И, тяжело вздохнув, вернулся обратно в склеп.

— …О, мой Бог… — потерянно пробормотал старик, когда в неверном свете фонарика, воткнутого на место давным-давно исчезнувшего факела, открыл коробку и развернул сперва слой плотной почтовой обёртки, потом вощёной парусины и следом — плотной промасленной бумаги.

Он перечитал записку — старинную, написанную на грубой, пожелтевшей от времени бумаге, с чудовищно архаичной грамматикой записку — три раза, но так и не смог до конца понять, было ли написанное в ней чьей-то изощрённой шуткой или чем-то, куда более серьёзным. Поэтому он отложил бумажку и взялся за книгу, обернутую в ещё один слой бумаги. Недоумённо пробежался глазами по названию, поняв меньше, чем ничего. И с осторожностью, свойственной только служителям церкви и практикующим некромантам, открыл древний фолиант.

— О мой Бог… — обессиленно повторилон, прочитав первое предложение.

Без сил садясь прямо в пыль, он потрясённо подумал, что всё-таки не стоило ему просить у Господа знака свыше — без которого он, как он теперь понимал, с удовольствием обошёлся бы. Но уже, разумеется, было поздно. Отцу Уильяму было семьдесят три, и большую часть своей жизни он посвятил служению Богу. И не собирался отрекаться от своих обетов сейчас, когда Всевышний так недвусмысленно потребовал от него Веры.

Хотя, Бог свидетель, он был бы рад, если бы этой ночью он остался в своём маленьком домике при церкви, вместо того чтобы, повинуясь неясному наитию, идти в зал богослужений. Но пути Господа поистине неизъяснимы, и отец Уильям ещё не знал, что только что сделал очередной выбор, способный обернуться гибелью или спасением для двоих существ, искренне считающих себя нарушителями Великого Плана.

***

Потом, вспоминая этот безумный бой, Азирафаэль признавался себе, что их спасла только невероятная наглость Кроули, выбившая демонов из колеи и заставившая их замешкаться на мгновение. Она, да ещё, пожалуй, яростная, почти самоубийственная ненависть, с которой его друг кинулся вдруг на ближайшего демона, в диком вопле выбрасывая вперёд руку с флягой. Даже сейчас Азирафаэль не мог вспоминать без содрогания сорванного хриплого крика Кроули, не мог перестать сотрясаться в ознобе, представляя, что случилось бы, если бы хоть капля, всего капля из выплеснувшейся струи попала на обнажённые руки или лицо Кроули.

…Не мог — тем более теперь, когда он воочию видел, что происходит с демоном, которого облили святой водой. Дикий, почти тут же, впрочем, затихший вопль демона, казалось, до сих пор стоял у него в ушах. И тем страшнее было думать, что на месте оседающего, подобно груде тающего снега, уродца с мечом мог быть сам Кроули.

Азирафаэль плохо помнил, что делал дальше. Ему казалось, что, выбегая из своей камеры, он снёс кого-то плечом, почти не заметив этого. Всё его внимание было приковано к Кроули, который застыл, словно налетев на стену. Стоял, оцепенев с вытянутой вперёд рукой и остановившимся взглядом глядя то ли на горстку дымящейся одежды в двух шагах, то ли на смертоносную бутылочку в своих руках.

Следующее, что Азирафаэль запомнил — ощущение нагретого его собственным телом металла в ладони, когда он трясущимися руками завинчивал крышку фляжки. Это — и холодный, пробирающий до костей, заставляющий подламываться колени ужас: от мокрого горлышка вниз стекало несколько неторопливых капель. Если бы он опоздал хотя бы на секунду… На полсекунды…

А дальше всё опять смешалось. Он услышал предостерегающий крик Кроули и успел испуганно повернуться, выставляя перед собой, словно щит, уже совершенно безопасную флягу. Увидел, как с перекошенным лицом шарахнулся в сторону Хастур, опуская занесённый меч и закрывая рукой лицо. Помнил собственную, неожиданно хладнокровную мысль: «сейчас он поймёт, что фляжка закрыта, и…»

Не понял. Не успел понять. Сзади раздался звон сталкивающихся мечей, злое шипение Кроули, чужой торжествующий смешок, и тут же — короткий болезненный вопль. Лицо Хастура исказилось ещё сильнее — на этот раз, запоздало понял Азирафаэль, от ненависти. И он, прыжком развернувшись, бросился бежать.

И всё закончилось. Он потерянно опустил руку, запоздало понимая, что они, кажется, сумели-таки спастись. По крайней мере, покинуть свою темницу. Непонимающе моргая, он обернулся к другу, уже догадываясь, что произошло. И почувствовал, как его затапливает облегчение пополам с лёгким чувством вины. Второго демона тоже больше не было. На том месте, где ангел последний раз его видел, догорала куча чего-то, что при некотором усилии можно было бы принять за человеческое тело. Кроули стоял рядом, с шипением ощупывая глубокую оплавленную царапину поперёк груди. И, кажется, это была единственная полученная им рана. В его опущенной руке слабо рдел алым короткий прямой меч. Азирафаэль помнил, как зацепился взглядом за него, и почти полминуты стоял, тупо разглядывая пробегающие по лезвию языки пламени, не в силах даже радоваться удивительному спасению.