Мы в город Изумрудный... (СИ) - Лукин Андрей Юрьевич
Фрегоза подняла связку, позвенела ключами. Старые, ржавые, уже не нужные. Вот этот от подвала, там теперь и замка-то уже нет; этим, кажется, центральную дверь на ночь запирали, давно уже ни от кого не закрываться не надо; этому узорчатому ключику тоже пора на покой: клетку, в которой держали Смелого Льва, давно сломали и на всякие полезные вещи перековали; и вот этот тяжёлый ключ руки тоже помнят, орехи им куда как удобно было колоть. Фрегоза хихикнула. Знала бы одноглазая ведьма, для чего использовали ключ, которым можно было отпереть дверь в подземные хранилища дворца. Никаких особых сокровищ в тех хранилищах, конечно, не было, но всё равно…
Рука вдруг дрогнула, в сердце словно иглой кольнули. Фрегоза даже мигать забыла, облизала пересохшие губы, осторожно, словно змею ядовитую, положила связку на стол. Одним пальчиком отодвинула в сторону тёмный вычурный ключ, украшенный фиолетовым камешком, аметистом, если память не изменяет.
«Надо же, сколько лет не вспоминала, а увидела, сразу словно перед глазами всё появилось. Фигура согнутая, высохшая, одежды тёмные, скрюченные руки, глаз, злобой сверкающий. Шаги — шарк, шарк, шарк — по всему дворцу, никуда не скроешься. Голос этот скрипучий, вечно недовольный… И ключи на поясе. Всё с собой таскала, никому не доверяла, видно, важное что-то хранила у себя. И вот этот ключик отдельно на верёвочке висел. Ни разу не видела, чтобы она им что-то открывала, но ведь нужен же был для чего-то, несомненно, нужен. Интересно, где Лависса умудрилась эту связку откопать? Сколько лет с тех пор прошло, весь дворец уже не по разу перестроили, мебель переставили, поменяли, от прежних времён ничего почти не осталось, а гляди ж ты — завалялись ключики без пригляду, и не наткнулся никто, не сыскал».
Фрегоза осторожно отцепила памятный ключик от общего кольца, повертела, разглядывая. Камешек тускло отсверкнул фиолетовым лучом, словно колдунья на миг глаз свой всевидящий приоткрыла. И опять сердце зашлось в испуге. Ну и что с этим ключом теперь делать? А ноги уже сами несли в правое крыло дворца, по лестницам, по переходам, туда, где никто жить не хочет, куда и сама хорошо, если раз в месяц заглядывала, где почти всё осталось так, как было при жизни прежней хозяйки, и где, несмотря на все уборки и покраски, всё равно стойко пахло ведьмой. Злобой её пахло, ненавистью сухой и горькой, тоской и одиночеством.
Дверь жалобно скрипнула, внутри было темно. Фрегоза раздвинула тяжёлые шторы, но веселее не стало. Мрачное, угрюмое помещение, в котором даже стены верны прежней хозяйке. Ну и что мы тут имеем? Всё уже осмотрено и проверено не единожды. До чего же не хотелось заходить в эту комнату в первый раз! Ведь точно знала, что растаяла волшебница, в лужу грязной воды превратилась, а всё равно душа трепетала, и ноги подгибались. Порог переступила, глаза зажмурены, дышать боязно, а вдруг… Никакого вдруг, конечно, не случилось. Но страх тот запомнился на всю жизнь.
Вот здесь тогда кровать стояла под большим фиолетовым балдахином. На всех стенах подсвечники витые, а в них свечи — много горящих свечей. Кто их, интересно, менял, неужели сама колдунья? Ведь совершенно точно известно, что в эту комнату никому постороннему хода не было. Не иначе магические штучки. В углу массивный секретер, почерневший от времени. И совершенно пустой. Словно, всё, что в нём хранила хозяйка, растаяло вместе с ней. Два изящных стула работы старых мастеров. Вот они, так тут и стоят. Рука не поднялась их выбросить, да и зачем — стулья-то в чём виноваты? Шторы на окнах тоже давно заменили… Что ещё? Да ничего больше в комнате нет. Ничего. И ключ этот памятный непонятно что открывал. Может, старая ведьма и сама уже не помнила для чего она ключ с собой таскает.
Фрегоза постояла, помялась, тронула зачем-то спинку стула, потом неожиданно для себя подошла к секретеру. Ключ в руке стал горячим, камень сверкнул так, что по глазам ударило. Словно со стороны глядя на себя, она вставила ключ в замочную скважину верхнего ящика. Повернула с усилием, внутри что-то щёлкнуло. Потянула ящик на себя — он был пуст. Вот какая незадача! Он и тогда был пуст, проверяла ведь сама много раз. Открывала (без всякого ключа), пыль вытирала… Пустым он был, пустым и остался.
А это что такое? В стене над секретером мягко откинулась небольшая дверца. В глубине темнело что-то угловатое. Фрегоза замерла. Вот тебе и секрет колдуньи. С виду просто, а на деле — ну кто бы додумался, что тайная дверца открывается поворотом ключа в скважине пустого ящика!
Она протянула руку, невесомо коснулась… Там лежала книга. Та самая книга! Книга, которую никто не видел, но про которую все знали, что она есть… Была. Вот где она лежала все эти годы. Нехорошая книга, злая. Выбросить её, а ещё лучше разорвать и сжечь. И не открывать ни в коем случае, не читать и даже не заглядывать.
Фрегоза подошла к окну, чтобы лучше было видно, осторожно сдула пыль с обложки. Старая потёртая кожа, ни рисунка, ни надписи.
«Открыть? Или не открывать? Да теперь-то чего бояться? Кого? Воспоминаний только своих о злобной хозяйке, от которой и следа не осталось, кроме этой книги? Решено, открою. Одним глазком взгляну, а потом со спокойной совестью в печи сожгу».
Обложка откинулась легко, с готовностью, словно ждала. На жёлтом пергаменте первой страницы медленно проявились причудливые буквы. Фрегоза читать умела, но читала неуверенно.
«Здравствуй, милая. Как я рада, что ты сумела меня отыскать. Поможешь мне?»
Фрегоза невольно кивнула. Затем, спохватившись, захлопнула книгу. Сердце запоздало трепыхнулось, губы пересохли. Вокруг всё было спокойно и мирно. За окнами чирикали птицы, садовник посыпал дорожки песком. На первом этаже смеялись служанки. И чего испугалась — понятно же, что книга не простая.
И точно — не простая.
«Не бойся, — успокоила книга. — Я тебе зла не желаю. Доверься мне, милая».
— Что ты хочешь? — вслух спросила Фрегоза. — Как я могу тебе помочь?
«Прочитай меня».
* * *Племянница весело скакала вниз по ступенькам.
— Ты куда?
— Я всё сделала, тётя. Можно я в саду погуляю?
— Не спеши, дорогая, не спеши. Я ещё не приняла у тебя работу.
Ну, так и есть. Мерзавка для вида повозила тряпкой, не удосужившись даже убрать лишнюю мастику.
— Переделать! Весь зал! И коридор! От того угла до этого!
— Но тётя!
— И лестницу! Всю! До самой последней ступеньки! Вечером проверю. И не вздумай сбежать…
Фрегоза нависла над бедной девчонкой, проморозила насквозь фиолетовым взглядом:
— Сопли подбери и живо принимайся за дело!
Обомлевшая племянница трясущимися руками мяла подол платья и с ужасом смотрела в спину удаляющейся… Нет, это не тётя, никогда она такой не бывала. Что с ней случилось? А глаза какие жуткие! Ой, мамочка, как же теперь жить!
Садовник, конечно же, всё сделал неправильно.
— Эти кусты вырубить! Сегодня же!
— Но, голубушка…
— Молчи, старый хрыч, не смей мне перечить! Волю почувствовал, хозяйки давно не было? Теперь будет! Клумбы убрать, под окнами шиповник высадить, как при прежней… как прежде было. Пруд осушить.
— К-как осушить?! А карпы?
— Карпов на кухню!
И взглядом — насквозь, чтобы пикнуть поперёк не смел. Чтобы работала с утра до вечера без передыха, да ещё и благодарил за то, что ночью трудиться не заставляют. Ишь, поскакал старый, резвее молодого припустил, только пятки засверкали. Вот так с ними и нужно со всеми.
Стекольщиков не застала, ну и ладно. На фонарщиках отыгралась.
— Чтобы до вечера по всему саду фонари стояли! И свечи во дворец завезите новые! Побольше свечей. У нас теперь по ночам везде должно быть светло.
— Но…
— Никаких «но»! — даже ногой топнула. — Почему стоите? Я вам что приказала!
Глаза прищурила — фонарщиков словно ветром сдуло. Хорошо, когда тебя понимают. А когда боятся — ещё лучше.
Служанок выстроила, глянула недовольно, поморщилась. Хихикают, глупые, перемигиваются, веселятся, думают, отпустят их сегодня пораньше.
