Raavasta - Нумерос 78
— А ты догадываешься, что я обычно делаю с теми, кто пытается проникнуть в этот дом и собирается причинить вред кому-то из моих детей или мне? — а вот на этом невеселом вопросе улыбка шинигами уже угасла.
— Причинить вред?! — я вскинул руки в протестующем жесте. — Куросаки-сама! Да как же можно?! Я что похож на чокнутого самоубийцу, чтобы связываться с вами или вашим старшеньким?! А пытаться сделать что-то плохое тем милейшим кавайкам, которых вы называете своими дочерьми, это вообще за гранью моего понимания!
— Ну, если так, тогда ладно, — похоже, моя пламенная речь все-таки оказала требуемое воздействие, Ишшин заметно расслабился и снова заулыбался. — Правда, значит, думаешь, что дочки у меня симпатичные получились?
Как я и надеялся папаня не смог не удержаться от поворота на одну из своих любимых тем. И здесь я его не разочарую.
— Не то слово, Куросаки-сама. Сразу видно — работа настоящего мастера!
Толика восхищения в моем голосе угодила точно по адресу. Ишшин буквально на глазах расцвел и раздулся от отцовской гордости. Теперь, контрольный…
— Такие, как они, наверное, могут быть только плодом истинной любви между настоящим мужчиной и прекраснейшей женщиной!
Эк, меня понесло, но нужный эффект достигнут вполне удачно. Сурово шмыгнув носом, Ишшин смахнул ребром ладони выступившие слезы.
— Куросаки-сама, а вообще, я за мандаринами пришел…
Шинигами, столь бесцеремонно вырванный из собственных мыслей, продемонстрировал мне тормозящую физиономию модели «Ичиго Куросаки, альфа-версия».
— За мандаринами? А! Так это твои, — ответом мне была очередная кривоватая ухмылка. — А я-то все думаю, что за бред… Пришел Ичиго под полночь, приволок эту авоську, оставил на столе в кухне и велел никому не трогать. За ней, мол, кто-то придет.
— А я не говорил, что мое полное имя Шайтано Мол Кто-то Нацу?
Ишшин громко хмыкнул.
— Ладно, раз выяснилось, что ты по делу, то забирай свои цитрусы. Только одно скажи, с какого ты вообще их впарил моему балбесу?
— Ну, — мне оставалось лишь пожать плечами, — так получилось. Больше было некому.
Несмотря на то, что Ишшин вроде как выдал мне карт-бланш на перемещение туда и обратно, тяжелый взгляд шинигами неотступно сверлил мне спину всю ту минуту, что ушла на выполнение квеста по поиску авоськи в полутемной кухне.
— Куросаки-сама, а я тут подумал… Вам помощь в работе клиники не нужна?
— Помощь? От пустого?
— Ага, — я вообще-то уже почти ушел и стоял буквально в дверях, но удержаться так и не хватило сил. — Меня ж никто не видит из смертных. И вот, допустим, идет себе человек в двух кварталах от вашей больнички. Оп, поскользнулся, упал, закрытый перелом. Потерял сознание, очнулся — гипс и душевная улыбка доктора Куросаки. И счет за услуги!
Судя по поджатым губам и глазам, устремленным к потолку, Ишшин всерьез задумался. Но, похоже, Великая Жаба владела его душой куда меньше, чем у Урахары.
— Не-е-е, так нельзя, Нацу-кун.
— Почему?
— Клятва Гиппократа. «Не навреди»!
— Так, Куросаки-сама, я ж из команды плохих парней! Мне ж можно!
— Нацу-кун, — взгляд Ишшина стал очень недобрым. — Даже и не пытайся.
— Но отблагодарить-то вас как-то за гостеприимство я должен?
— Нацу-кун… Узнаю что — в фундамент замурую…
Мда, и Тессая сверху печать влепить попросит. С этого станется.
— Как скажите, Куросаки-сама! Привет, Ичи-куну!
* * *— На что ты надеешься, Ичи? У тебя ведь нет ни единого шанса.
— У меня нет шанса?! Тебе голову напекло?!
— Здесь нет солнца, Ичи-кун.
А вокруг, куда не бросишь взгляд, и вправду царила лишь вечная ночь Уэко Мундо, да перекатывались барханы из серого песка. Двухметровая фигура Шайтано, возвышавшаяся над Ичиго, продолжал потешаться.
— Я ведь просто раздавлю тебя, как клопа, Ичи.
— Ты самый слабый нумерос Лас Ночес! Я побеждал тех, кто был сильнее тебя!
— Сильнее меня? — безумное лицо Нацу исказилось от приступа утробного хохота.
— Да у тебя почти не осталось реяцу!
Смех арранкара стал еще громче.
— Ичи, Ичи, — произнес, наконец, Шайтано слегка успокоившись. — Ты разве не знаешь, что при слишком большой разнице в уровне духовной энергии, тот, кто слабее, иногда вообще не может уловить пределов могущества того, кто сильнее?
— Врешь, — Ичиго отрицательно замотал головой. — Ты был тогда слабее Улькиорры в его не высвобожденной форме! Разве Айзен не принял бы тебя в Эспаду, будь ты настолько силен, как пытаешься мне доказать.
— Глупенький маленький Ичи, — очертания Нацу стали расплывчатыми, и на пустыню обрушился непроглядный мрак, в котором сияла лишь пара огромных сапфирных глаз. — Айзен не сделал меня одним из Эспады лишь по одной причине. Просто он, как и ты, тоже не сумел почувствовать настоящего МЕНЯ!!!
Пол спальни больно врезался Ичиго в лицо. Ругнувшись, Куросаки выпутался из одеяла и сел обратно на кровать.
— Белобрысое ничтожество, — процедил сквозь зубы временный шинигами, но уверенности или успокоения это ему так и не принесло.
* * *То ли я такой везучий, то ли даже гении иногда ошибаются. Или правду говорят в народе, хорошей защиты от настоящего дурака не придумаешь. Никаких ограждающих барьеров и прочих кидо мне так и не попалось. В общем, в лавку к Киске я залез самым банальным образом через слуховое оконце на кухне.
Побродив на цыпочках по дому и стащив упаковку орехов в торговом зале, я, ориентируясь по источникам храпа, все-таки отыскал за бумажными перегородками столь нужного мне пациента. Многострадальная сумка с мандаринами и заранее заготовленной запиской, содержащей пожелания удачи и скорейшего выздоровления, осталась в изголовье у Садо. Поборов желание, поискать теперь еще и комнату Йоруичи, я с чувством выполненного долга ретировался обратно, но на пути моего отступления неожиданно возникло внушительное препятствие.
Вся кухня была мерно освещена бледно-желтым светом, струившимся из-за приоткрытой дверцы холодильника. Над самой дверцей угрожающе топорщился и шевелился из стороны в сторону гребень огненно-красных волос. Из глубины морозильной камеры раздавалось приглушенное, но очень смачное и жадное чавканье.
Мой палец нащупал выключатель на стенке и резко дернул его вверх.
— Стоять на месте! Ночной дожор! Всем выйти из холодильника!
Под грохот переворачиваемых тарелок, умудрившись опрокинуть половину на себя, мне под ноги вывалился изрядно перепуганный лейтенант шестого отряда.
— Ага! Попался! — обвинительный перст уткнулся Рэнджи в нос. — Вот так-то, салага! Взят на месте преступления с поличным!
Распахнув перегородку, на кухню, размахивая тростью, влетел Урахара.
— Что здесь происходит?!
Но ответить сразу я не смог. Потому как давно меня так не пробивало на «хи-хи». Нет, пижама в зелено-белую полоску — это еще ладно, к такому я был готов. Но ночной колпак в тон одеянию и тапочки в виде зайчиков Чаппи…
— Во, дед, смотри, какого я у тебя в кладовке хомяка нажористого поймал, — выдавил я, наконец, проржавшись, под взглядами шинигами полными недоумения.
Абараи попытался что-то возразить, но поскольку за щеками у него действительно еще было что-то набито, у лейтенанта получилось лишь издать невразумительное «ням-чаф» да рассыпать по полу немного крошек.
— Ты, расхититель социалистической собственности, тебя, что не учили, не разговаривать с набитым ртом?! — от вида арранкара, читающего ему нотацию, Рэнджи все-таки немного подзавис. Офицер попытался сразу проглотить содержимое ротовой полости, но потерпел фиаско. — Сначала прожуй добро скомунизженное, а потом уж пыхти, ёжик-нахлебник!
Киске, тем временем, осмотрелся по сторонам и, похоже, сложил в голове случившуюся картину. Грех было бы не воспользоваться ситуацией, но меня немного опередили.
— Нацу, а что ты тут вообще делаешь?
— Я? Мандарины принес.
Сам сказал, и сам опять смеюсь, потому, как только потом дошло, что по ситуации один в один сплагиатил анекдот про Штирлица и апельсины. И все-таки вернемся к важному!
— Кстати, дедун, раз я тебе такого вредителя изловил, может, теперь-то мне трохи дашь на карманные расходы? Я тебе за них даже отчитаюсь, если что…
— Нацу, будь другом не шевелись…
От вида лезвия Бенихимэ, выходящего из ножен-трости, мне вдруг сразу вспомнились все мои другие неоконченные дела.
— Дед! Ты — жлоб!
Каким-то чудом я сумел проскочить через всю кухню, не используя сонидо, и вылететь в окошко, до того, как Киске произнес заветные слова. Моей единственной моральной компенсацией после столь поспешного бегства из магазина оказалась выломанная рама, оставшаяся болтаться у меня на шее на манер хомута.
