Несознательный 2.1 (СИ) - Ефремов Александр Юрьевич "efremow"

Александр Ефремов

Несознательный 2.1

Введение

Реквием

Случай занёс меня поздним вечером на Иркутский машиностроительный завод им. Куйбышева. А там в ихнюю кочегарку. Раньше завод производил драги для золотодобычи и оборудование для металлургической промышленности, а сейчас как и многие другие перешел на выпуск военной продукции. Как и многие прочие предприятия Иркутска завод принял к себе эвакуированное с запада предприятие — Старокрамоторский завод имени Серго Орджоникидзе. Вместе с оборудованием завода приехало полторы сотни его сотрудников. Часть с семьями. Всего полторы. Где остальные, одному Богу известно. Ведь явно на заводе работало намного больше народа.

В общем зашел в старую кочегарку погреться, а там кроме старика-кочегара трое пацанов в возрасте от 11 до 13 лет. Деревянные лежаки, сбитые из горбыля, между печами. Явно спят тут. Спрашиваю:

— Вы что тут делаете то?

Старший из пацанов и отвечает:

— А мне, дяденька, идти некуда. Я как в Павлодаре сел на поезд на восток, так и… Не знаю, как меня занесло в Иркутск. Все ехал и ехал на разных поездах. Тятьку с началом войны в армию призвали. Мамку на моих глазах бомбой немецкой убило. Я тока из хаты за калитку вышел, а в нее бомба. И зараз и мамку и деда. И ничего не осталось. Вот так… У Петрухи с Ленькой родные в Иркутск эвакуировались. Работаем мы нынеча на заводе, но семьи пацанов приехали в город чуть ли не босые. Поселили их у станции в землянках. Другого то жилья нет. У Петрухи башмаки на деревянном ходу. По сибирской зиме каждый вечер домой не побегаешь. Можно ноги отморозить запросто. А тут тепло. Это не земляника с железной печуркой. А у Леньки почти тако же. Сам он из под Смоленска. На батьку в сентябре похоронка пришла. Мамка, слава Богу евойная жива, в упаковочном работает. Но живут тоже в землянке. У него пальтишко на рыбьем меху. Работает на подготовке. Вот к нам как-то прибился.

И все трое смотрят на меня совсем не детскими глазами, а глазами взрослых людей, которым довелось испытать не один фунт лиха. А тут еще дед-кочегар подошел, да и говорит.

— Ты, начальник, деток не гони. Сам видишь, идти им, почитай, некуда. Я их тут приютил, я и отвечу, ежели што. Мы, сибиряки, испокон веков сирых да убогих привечали, да помогали. Обычай, почитай, такой еще с царских времен. А тут дети.

— Господь с тобой, дедушка! — отвечаю. — И в мыслях такого не было.

А сам лихорадочно пытаюсь придумать, чем бы ребятам помочь. И ведь, черт, даже этого старшего, оставшегося одним-одинешенек на всем белом свете к себе не приютишь. Его на завод к нам не устроишь. Просто не возьмут. Режим и все такое. А от нас до ИЗТМ он просто каждый день не находится туда и обратно. В общем выгреб я деньги, какие в карманах были, а по случаю аванса было немало, да и всучил деду. Мне просто нечем больше помочь. Дед этот лучше разберется в том, кому из них прямо сейчас помочь нужно срочно и чем. Кое-какую одежонку еще можно за деньги купить. Но с каждым месяцем деньги обесцениваются и постепенно вообще теряют свою покупательную способность даже тут в тылу.

Дед деньги взял, да еще поклонился:

— Спасибо тебе, добрый человек.

В общем вымелся из кочегарки, обалдевший, так и не отогревшись. И чувство эдакое поганое, что я будто деньгами откупиться хотел, да совесть моя откуп не приняла. Вот только непонятно, чем ребятам еще помочь можно. А сколько еще таких мальчишек и девчонок пристроилось в эвакуации в таких же кочегарках, или просто в цехах у печек-буржуек. И идти им некуда. Эти мальчишки и девчонки совместно с местными сверстниками встают за станки, чтоб заменить ушедших на фронт взрослых. Туда же идут бабы — бывшие домохозяйки. И стараются выполнить план за своих мужиков. Только ничего у них пока не получается. Война, мать ее! Будь она проклята!

Несколько раз в неделю на станцию приходит санитарные поезда с ранеными. Сначала сгружают живых раненых, а потом… Везут через всю страну. Какой за ними уход в поездах? Ведь лекарства нынче самые примитивные. У нас в городе уже два десятка госпиталей. Война засасывает в себя здоровых мужиков, а выплевывает раненых, калек и контуженных. Это если вообще удается остаться в живых или не попасть в плен. Из тех, кто попал в плен, дожить до Победы выйдет паре процентов. Вот такая чёрная статистика. Будет. Наших пленных немецкий орднунг уничтожает методично и безжалостно. Вернее там такого понятия просто нет. Разве есть жалость к скоту, который забивают на скотобойне на мясо? Так и здесь. Только мясо хотя бы идет на еду, а русских убивают низачем. Просто потому, что они бывшие враги. Именно бывшие, поскольку они уже и так в плену. А орднунг рационален. Еще живых нужно кормить. Кормить хотя бы гнилой брюквой. А на мертвых не нужна ни охрана, ни еда.

К нам привозят еще живых. И, о чудо, несмотря на примитивные лекарства большинству из ранбольных удастся опять вернуть в строй. Я не знаю, как такое возможно, но это есть. Наверно люди просто хотят жить и это желание возвращает их не только к жизни, но и в строй. А те, кого комиссуют, тоже возвращаются. И если есть руки и ноги, то они никто из них не будет сидеть дома. Они тоже встают в строй. В строй тут в тылу. И заменяют тех, кто уходит на фронт.

У меня в другой жизни один из дедов вернулся зимой 41-го израненый. Был связистом. Не знаю, сколько у него было операций, но пару раз он давал мне пощупать осколки, которые остались в его теле. Их не вынули. Не знаю почему. Может быть потому, что на очереди были другие раненые, и им срочно нужна была операция. Они, следующие не могли ждать. А оставшиеся осколки в теле деда, видимо, опасности для жизни не представляли. Я тогда был совсем пацаном и не понимал. Не понимал… Дед полгода после ранения провалялся по госпиталям, но выжил. Не только выжил, но и встал на ноги и потом работал всю жизнь. Низкий поклон тебе деда Костя. Низкий поклон всем, кто не дожил и всем, кто вернулся с войны. Я сейчас далеко от войны. Но я знаю, каково это. Уже успел сам поучаствовать. И слава Богу вернулся ЖИВЫМ, дабы вести войну уже из тыла. Это было поколение СТАЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ. Следующие за ними уже были другими. Хотя почему были? Они есть здесь и сейчас. Этих людей не сломала ни война, ни предшествующие ей репрессии. Они выиграли войну для себя и для нас тогда. Они выиграют ее и здесь. Ч т о б ы м ы ж и л и.

Глава 1

Новое задание

Простуда, будь она неладна. Так-то жена Дмитрия Стольникова, эвакуированного в далекий сибирский город из Могилева, покашливала давно, думали обойдется, но не обошлось, свалилась с температурой.

— Ты там предупреди в цехе, что я сегодня опоздаю, — обратился Дмитрий к своему соседу по квартире, — жена чего-то разболелась, надо врача вызвать, вдруг воспаление легких. Пусть на проходную отпишут, потом отработаю.

— Рискуешь, — помотал головой сосед, — сейчас за опоздание сильно наказывают, до суда дела доводят.

— Так, а делать то чего? — Развел Стольников руки. — Танька, дочка, мала еще, ее в больницу не пошлешь.

— Ну, смотри, я тебя предупредил. — Вздохнул тот, и махнул рукой.

Дмитрий с утра сбегал в больницу и подал заявку на участкового врача, а потом смело двинулся на проходную.

— Опоздание, — зафиксировал вахтер на проходной, — пиши объяснительную записку.

— Так какое же это опоздание, — удивился работник, — на меня должны были из цеха увольнительную прислать.

— Ничего не знаю, — задрал нос вахтер, — мало ли чего эхиз цеха прислали, увольнительная за день должна подаваться, а не с утра, когда стало ясно, что работник опоздал.

— Да я в больницу зашел, чтобы для больной жены врача вызвать, — возмутился Стольников, — у них заявки только с девяти принимают.

— В чем дело, — подошел сотрудник НКВД, который дежурил на проходной.

— Вот, отказывается писать объяснительную за опоздание. — Сообщил вахтер.